Джек Лондон - Первобытный зверь
— Пэт, мой мальчик, — начал он. — Ты знаешь, кто этот джентльмен?
Юный Пэт утвердительно кивнул головой и бросил быстрый, многозначительный взгляд на импресарио.
— Ладно, он увезет тебя с собой в Сан-Франциско.
— Я бы охотнее остался здесь, отец, — гласил ответ.
Стьюбенер почувствовал некоторое разочарование. Неужели эта поездка окажется игрой впустую? Этот парень — не боксер, он не мечтает об арене и не рвется в бой. Громадное тело — этого еще мало для того, чтобы стать боксером. Этим никого не удивишь. Такие громадные туши обычно просто заплывают жиром.
Но в Старом Пэте вспыхнула древняя кельтская ярость, и в голосе его зазвучали резкие повелительные ноты:
— Ты поедешь в город и будешь биться, мой мальчик. Я тебя подготовил к делу, и ты его выполнишь.
— Хорошо, — неожиданно где-то в глубине груди прозвучал апатичный ответ.
— И будешь биться, как дьявол, — прибавил старик.
Снова Стьюбенер почувствовал разочарование, в глазах юноши не было ни огня, ни блеска, когда он сказал:
— Хорошо. Когда мы двинемся в путь?
— О, Стьюбенер хотел бы поохотиться и половить рыбу в наших краях, а затем испытать тебя в боксе. — Он посмотрел на Стьюбенера — тот кивнул головой. — Раздевайся и покажи свое умение.
Час спустя Сэму Стьюбенеру все было ясно. У него как бы открылись глаза. Он сам был боксером в свое время — к тому же тяжеловесом, и поэтому лучше всякого специалиста мог судить о качествах боксера. За всю свою жизнь он не встречал такого боксера.
— Поглядите, какая мягкость во всем, — напрасно говорил Старый Пэт. — Это настоящая порода. Поглядите на покатость его плеч и оцените его легкие. Все в нем здоровье — все, до последней капельки, до последней унции. Вы видите перед собой, Сэм, человека — такого никогда еще не было на свете. Все его мускулы свободны. Это не комнатный атлет или любитель атлетики, занимающийся спортом по книжкам. Посмотрите на его мускулы — они переливаются мягко и лениво, точно крупные, толстые змеи. Подождите, вы еще увидите, как они напрягутся для быстрого, молниеносного удара. Он вам сорок раундов выдержит в любую минуту, да и ста не побоится. Принимайтесь за дело. Пора!
Они приступили к боксу и начали трехминутные раунды с минутой перерыва, и Стьюбенер сразу вернул себе хорошее расположение духа. В этом юноше не было и признака ожирения или апатии, была лишь лениво добродушная игра в приемы бокса, причем удары отличались точностью и силой, какой отличаются только удары хорошо тренированных, прирожденных боксеров.
— Легче, легче, ребята, — предупредил Старый Пэт. — Сэм уже не тот, что прежде!
Это замечание только подзадорило Сэма — старик того и добивался, и он пустил в ход свой знаменитый, любимый прием: отвлекая противника финтой[1], он сделал прямой выпад в живот. Но так же быстро, как удар был направлен, Юный Пэт понял, в чем дело, и уклонился, хотя удар и достиг своей цели. В следующий раз он уже не уклонился от удара. Когда Стьюбенер наметил выпад, он двинулся вперед, подставил удару левое бедро. Дело было всего в нескольких дюймах, но весь эффект удара был потерян. И с тех пор, сколько бы Стьюбенер ни старался, — его кулак не мог миновать бедра.
Стьюбенеру приходилось в свое время бороться со знаменитыми боксерами, и он с честью поддерживал свою репутацию в чемпионатах. Но здесь не было речи о том, чтобы с честью выпутаться из положения. Юный Пэт играл с ним, проделывая все, что ему хотелось. В обхватах Стьюбенер чувствовал себя беспомощным младенцем. Пэт загонял его с точностью великого мастера и при этом, казалось, едва замечал его существование. Половину времени он мечтательно смотрел в сторону и разглядывал окружающий их пейзаж. И тут Стьюбенер совершил вторую ошибку. Он принял это за прием, внушенный Старым Пэтом, и попытался наградить противника коротким ударом, но в тот же момент его руки очутились в западне, и он получил по удару в оба уха.
— Инстинктивное чувство удара, — заявил старик. — Этого в голову не вдолбишь, говорю вам. Он — колдун и кудесник. Он чувствует удар не глядя и знает наперед и силу, и расстояние, и красоту его. Я его никогда этому не учил. Это вдохновение. Таким уж он родился!
Раз, в тесном обхвате, импресарио с некоторой злобой ткнул перчаткой в рот Юного Пэта. Минуту спустя, в следующем обхвате, Сэм получил ответный удар перчаткой в рот. Движение Пэта не было ни резким, ни грубым, но сила давления была столь велика, что голова откинулась назад, пока не затрещали связки, и Сэм на мгновение подумал, что все кончено. Он ослабил напряжение тела и опустил руки в знак того, что схватка кончена: сразу он почувствовал себя свободным и зашатался на месте.
— Ладно, он подойдет нам, — едва смог он сказать, выражая свое восхищение глазами, — у него все еще не хватало дыхания.
Глаза старого Пэта блестели и увлажнялись от гордости и торжества.
— Как вы думаете, что случится, если один из этих негодяев вздумает сыграть с ним какую-нибудь штуку? — спросил Старый Пэт.
— Он убьет его, можете быть в этом уверены, — гласил приговор Стьюбенера.
— Нет, он слишком хладнокровен для этого. Он просто выбьет из него все его грязные проделки.
— Давайте напишем контракт, — сказал импресарио.
— Погодите, узнайте сначала его настоящую цену! — ответил Старый Пэт. — Я вам поставлю очень серьезные условия. Ступайте-ка с мальчиком на охоту и оцените как следует его легкие и его ноги. Затем мы уже подпишем настоящий прочный договор.
Стьюбенер провел на этой охоте два дня и узнал все, что ему сулил Старый Пэт, — узнал даже больше, чем тот сулил ему. Возвращался он без сил, и спесь с него была сбита. Прожженный импресарио поражался незнакомству молодого человека с жизнью, но он понял, что провести его не так-то легко. Его нетронутый, девственный ум вращался пока в узком кругу интересов жизни горцев, но его тонкость и проницательность далеко превосходили средний уровень. Он отчасти являлся загадкой для Сэма — городской житель никак не мог понять его пугающего душевного спокойствия. Его ничем нельзя было вывести из себя, а терпение его казалось Сэму чем-то неистощимым и первобытным. Он ни разу не выругался и не произнес ни одного бессмысленного и исковерканного проклятия, что бывает в ходу даже у маленьких мальчишек.
— Я сумел бы выругаться, если бы в этом представилась надобность, — ответил Юный Пэт на вопрос спутника. — Но я полагаю, что мне это никогда не понадобится. А если придется, так и я, вероятно, сумею выругаться.
Старый Пэт решительно и твердо вел свою линию и простился с ними у дверей хижины.
— Пэт, мой мальчик, я, верно, скоро буду читать про тебя в газетах. Я бы охотно поехал с вами обоими, но боюсь, что мне уже с горами расставаться не придется.
Затем, отозвав импресарио в сторону, старик с яростью накинулся на него:
— Запомните хорошенько то, что я вам много раз повторял. Мальчик благороден и чист. Он и не подозревает о грязной стороне дела. Я скрывал от него, говорю вам. Он ничего не знает о полюбовных сделках. Он знаком лишь с лицевой стороной бокса, с его романтизмом и славой, я набил ему голову историями о славных боксерах прошлого, хотя, видит Бог, их подвиги не очень-то вдохновляли его. Говорю вам, любезный, что я вырезал из газет отчеты о состязаниях, чтобы скрыть их от него, — он думает, я вырезаю их для своего альбома. Он и не подозревает, что люди заранее могут сговориться о результате. Итак, не втягивайте его в какие-нибудь бесчестные сделки. Не вызывайте его на возмущение. Поэтому-то я и поместил в договор пункт о расторжении условий. Первая бесчестная сделка — и договор сам собой уничтожается. Никаких дележей, никаких соглашений с кинематографщиками о количестве раундов. Вы оба будете загребать деньги лопатой. Но ведите игру честно — или вы проиграете. Поняли?
Затем Старый Пэт обратился с прощальным наставлением к сидевшему уже верхом на коне сыну. Юный Пэт крепко натянул поводья и почтительно выслушал старика.
— И что бы ты ни делал — берегись женщин. Женщина — это смерть и проклятие, запомни это хорошенько. Но когда ты найдешь ту, что нужно, единственную, — тогда крепко держись за нее. Она дороже славы и денег. Но сначала ты должен убедиться, что она настоящая, а когда убедишься, то не давай ей ускользнуть от тебя. Схвати ее обеими руками и держи ее крепко. Держи ее, хотя бы весь мир разлетелся в куски. Пэт, мальчик мой, хорошая женщина — это… хорошая женщина. Это — начало и конец всего.
Глава III
Волнения Сэма Стьюбенера начались тотчас же по приезде в Сан-Франциско. Нельзя сказать, чтобы у Юного Пэта был дурной характер или чтобы большой город раздражал его, как боялся его отец. Наоборот, он был необыкновенно кроток и спокоен, но он тосковал по своим любимым горам. В душе он был ошеломлен и оглушен городом, но выступал по шумным улицам невозмутимый, как краснокожий индеец.
