Франц Кафка - Замок
— Да ладно комедию-то ломать, — подчеркнуто тихо и невозмутимо ответил К., снова ложась и натягивая на себя одеяло. — Вы, молодой человек, слишком далеко заходите, и к вашему поведению мы еще вернемся завтра утром. А хозяин и вон те господа будут свидетелями, если мне вообще понадобятся свидетели. Кроме того, позвольте вам сообщить: я землемер и вызван сюда по указанию графа. Помощники со всеми приборами подъедут на подводе завтра. А я не смог отказать себе в удовольствии пройтись по снежку, да вот, к сожалению, несколько раз сбился с пути, поэтому и пришел так поздно. Я и сам, без ваших поучений, знаю, что сейчас являться в Замок не время и не след. Потому и решил довольствоваться таким вот ночлегом, который вы, мягко говоря, соизволили столь неучтиво нарушить. На этом пояснения мои исчерпаны. Доброй ночи, господа!
И с этими словами К. повернулся лицом к печке.
— Землемер? — услышал он, как кто-то недоверчиво переспрашивает у него за спиной, потом наступила мертвая тишина.
Однако молодой человек недолго пребывал в растерянности: голосом, достаточно приглушенным, чтобы не потревожить сон незнакомца, но и достаточно внятным, чтобы при желании его можно было расслышать, он бросил хозяину:
— Надо запросить по телефону.
Как? Неужели в деревенском трактире даже телефон имеется? Неплохо, однако, у них тут все обустроено. Телефон, впрочем, удивил К. лишь отчасти, скорее он чего-то такого даже ожидал. Оказалось, телефон висит чуть ли не у него над головой — сперва, то ли от усталости, то ли со сна, он этого не заметил. Если молодой человек вздумает сейчас звонить, он при всем желании не сумеет не потревожить спящего К., вопрос лишь в том, допускать его к телефону или нет, — К. подумал и решил не препятствовать. Но тогда нет смысла прикидываться спящим — и К. снова повернулся на спину. Он увидел, как мужики, испуганно сбившись в кучку, что-то обсуждают, — видимо, приезд землемера для них целое событие. Тут отворилась дверь кухни; в проеме, заполнив его чуть не целиком, воздвиглась мощная фигура хозяйки, хозяин на цыпочках поспешил к ней дать необходимые пояснения. Между тем начались телефонные переговоры. Кастелян спал, однако младший кастелян, вернее, один из младших кастелянов, некий господин Фриц, оказался на месте. Молодой человек, назвавшись Шварцером, доложил, как он обнаружил К., незнакомца лет тридцати, вида весьма потрепанного, преспокойно спящим на соломенном тюфяке, под головой — небольшой рюкзак, тут же, поодаль, самодельный резной посох. Ясное дело, ему это сразу показалось подозрительным, и поскольку трактирщик своим долгом явно пренебрег, то он, Шварцер, тем более посчитал необходимым основательно во всем разобраться. Побудка, предварительный опрос и правомочная угроза выдворения из графских владений восприняты К. с чрезвычайным неудовольствием, впрочем, как впоследствии выяснилось, быть может, и небезосновательным, ибо он утверждает, что является землемером, вызванным якобы по распоряжению господина графа. Разумеется, по меньшей мере проформы ради это его утверждение требуется проверить, в связи с чем он, Шварцер, и просит господина Фрица запросить главную канцелярию, действительно ли ожидается прибытие землемера или кого-то в этом роде, а выяснив, незамедлительно телефонировать ему.
Наступила тишина: на том конце провода Фриц наводил справки, на этом ожидали его ответа, К. лежал, как и прежде, не шевелясь, смотрел прямо перед собой и, казалось, нисколько не интересовался происходящим. Доклад Шварцера, где очевидная зловредность перемежалась с вкрадчивой опаской, наводил на мысль о своеобразной дипломатической выучке, которой в Замке уверенно владеют даже столь мелкие людишки. И в рвении, судя по всему, здесь тоже нет недостатка, вон, в главной канцелярии и ночью не дремлют. И, как выяснилось, довольно быстро отвечают на запросы — звонок Фрица не замедлил воспоследовать. Ответ, впрочем, оказался слишком короток, ибо Шварцер в ярости уже шваркнул трубку.
— Я же говорил! — заорал он. — Никакой он не землемер, обычный грязный бродяга, да еще и враль, если не что похуже.
В первую секунду К. показалось, что это конец: сейчас все они — Шварцер, крестьяне, трактирщик с трактирщицей — набросятся на него, и, чтобы защититься хотя бы от первого натиска, он юркнул под одеяло с головой, — но тут — не веря своим ушам, он снова осторожно высунулся — телефон зазвонил снова, причем, как почудилось К., зазвонил как-то особенно требовательно и грозно. И хотя совсем невероятно было предположить, чтобы и этот второй звонок снова касался К., все замерли, и Шварцер вернулся к аппарату. Он долго выслушивал какие-то пояснения, потом тихо проронил:
— Выходит, ошибка? Как это неприятно, однако. И что, сам столоначальник звонил? Странно, странно. И как прикажете объяснить все это господину землемеру?
К. навострил уши. Значит, Замок признал в нем землемера. С одной стороны, для него это не слишком благоприятное известие, ибо оно означает, что все необходимое о нем в Замке знают, уже прикинули соотношение сил и вызов его принимают с усмешкой. С другой стороны, была тут, на его взгляд, и благоприятная подоплека, ибо снисходительность властей доказывала, что его недооценивают, а значит, предоставят ему большую свободу действий, чем он смел надеяться. Но если они там, заведомо и настолько уверенные в своем превосходстве, рассчитывают высокомерным признанием его землемерства постоянно держать его в страхе, то они просчитались: они его лишь в первую секунду слегка припугнули, только и всего.
От робко приблизившегося к нему Шварцера К. теперь просто отмахнулся, переселяться в хозяйскую горницу, как его ни упрашивали, отказался наотрез, соизволил только принять от хозяина стакан сонного отвара, от хозяйки — таз для мытья, мыло и полотенце, а требовать, чтобы очистили помещение, и вовсе не понадобилось, все и так, стараясь не оборачиваться, чтобы он завтра кого-нибудь не признал, толклись в дверях, торопясь выйти, — да и лампа тотчас погасла, и его наконец оставили в покое. Спал он крепко до самого утра, лишь разок-другой слегка потревоженный шмыгавшими мимо крысами.
После завтрака, за который, как и за все дальнейшее пребывание К., по уверениям хозяина, теперь должен платить Замок, К. намеревался тотчас отправиться в деревню. Но поскольку хозяин, с которым К., памятуя о вчерашнем его поведении, говорил односложно и сухо, теперь с немой мольбой в глазах вертелся поблизости, К. сжалился и позволил тому ненадолго присесть за стол.
— Я еще не знаком с графом, — начал К. — Говорят, за хорошую работу он и платит хорошо, это правда? Когда, как я, уезжаешь от жены и ребенка в такую даль, хочется и вернуться не с пустыми руками.
— На этот счет, сударь, не изволь беспокоиться, на плохую оплату тут пока никто не жаловался.
— Что ж, — продолжал К., — я и сам не робкого десятка, в случае чего могу и господину графу напрямик свое мнение выложить, но, ясное дело, миром поладить с господами всегда лучше.
Трактирщик примостился напротив К. на краю подоконника, расположиться поудобнее он явно робел, и не спускал с К. испуганного взгляда широко распахнутых карих глаз. Сперва сам же около К. терся, а теперь, казалось, не чает ноги унести. Может, расспросы о графе его так встревожили? А может, он боится откровенничать с К., раз тот теперь оказался из «господ»?
К. решил перевести разговор на другое. Глянув на часы, он бросил:
— Скоро помощники мои должны подъехать, ты сможешь их разместить?
— Конечно, сударь, — отозвался тот, — только разве они не будут жить с тобой в Замке?
Легко же он отказывается от постояльцев, а от К. в особенности, раз норовит непременно спровадить его в Замок.
— Это еще не наверняка, — заметил К. — Сперва надо узнать, какую мне поручат работу. Если, к примеру, работать придется тут, внизу, то и жить сподручнее здесь же. Да и вообще, боюсь, жизнь в Замке не больно-то по мне. Я люблю, когда я сам себе хозяин.
— Ты Замка не знаешь, — тихо проронил трактирщик.
— Разумеется, — согласился К. — Прежде времени ни о чем судить не стоит. Пока что я о Замке знаю лишь одно: толкового землемера там подобрать умеют. Как знать, может, найдутся у них и другие достоинства.
И он встал, дабы избавить наконец испуганно кусающего губы хозяина от своего общества. Оказалось, не так-то просто войти к этому человеку в доверие.
У дверей, уже на выходе, К. бросился в глаза темный, в темной же раме, портрет. Он, впрочем, еще со своего соломенного ложа успел его заприметить, однако издали разглядеть не смог и решил, что саму картину из рамы вынули и видит он только черный задник. Но это все-таки была картина, поясной портрет некоего господина лет пятидесяти. Голова мужчины опущена так низко, что глаз не видно почти вовсе, зато при таком наклоне резко выдавался вперед высокий, обремененный думами лоб и нос, загнутый клювом. Окладистая борода, придавленная к груди тяжелым подбородком, смотрела торчком. Левая, запущенная в густые волосы рука подпирала чело, но приподнять его, казалось, не в силах.
