Шерсть и снег - Жозе Мария Феррейра де Кастро
Напротив Жулии, поближе к окну, обычно сидела мать Рикардо — сеньора Франсиска. Ей было восемьдесят лет; глухая и почти слепая, одетая в лохмотья, она казалась каким-то нелепым изваянием и как бы составляла часть домашней обстановки. С кошкой, пристроившейся у нее на коленях, старуха проводила целые часы без движения, склонив голову на грудь, перебирая своими сморщенными пальцами четки. Изредка она оставляла четки, чтобы погладить кошку, к которой испытывала большую нежность. Даже внуков она, пожалуй, любила меньше — когда она протягивала свои дрожащие тощие руки, дети уклонялись от ее ласк, кошка же, наоборот, спокойно позволяла себя гладить.
Сеньора Франсиска проработала почти пятьдесят лет на отделке тканей. Она была штопальщицей — заделывала дырочки и устраняла другие дефекты, которые иной раз оставляет станок. Она кончила трудиться лишь тогда, когда глаза ее почти перестали видеть. С тех пор для сына и невестки старуха была только обузой, лишней статьей расхода; Жулии приходилось работать больше, чем прежде… Она поднималась еще до рассвета и, когда вставали муж, старший сын и Орасио, уже успевала приготовить завтрак и прибрать. Когда они уходили на фабрику, Жулия принималась за работу. Стоя у скамьи, она щипчиками извлекала из ткани соринки — с такой тщательностью, с какой их не выбрала бы и голодная птица. Жулия, как и свекровь, сначала была штопальщицей, но потом по настоянию мужа перешла на очистку тканей, чтобы подольше сохранить зрение. Рикардо добился того, что ей давали отрезы на дом. Таким образом Жулия, как и многие другие женщины поселка, умудрялась вести домашнее хозяйство и работать на фабрике.
Однако ей мешали дети, которые шалили, кричали, ссорились и дрались. Жулия, бранясь, отшлепывала одного из них, и тот, забившись в угол, долго хныкал. Она тут же снова склонялась над шерстью, стараясь наверстать потерянное время, но немного погодя дети опять заставляли ее отрываться от дела. Глухая сеньора Франсиска в эти пасмурные зимние дни, когда ребята сидели дома, как всегда, оставалась ко всему безучастной. Только когда внуки, расшалившись, натыкались на ее колени или, спасаясь от материнского гнева, прятались за ее спину, старуха открывала беззубый рот и спрашивала:
— Что там такое? Что вы делаете, проказники?
Но никто ей не отвечал, так как это было бесполезно… Зачастую обстановка в доме Рикардо раздражала Орасио, он начинал думать о своей будущей семейной жизни, и ему становилось грустно. Но нет, у него все будет иначе. Согретый этой надеждой, Орасио переводил взор на очаг, отворачиваясь от вечно занятой Жулии, от детишек с грязными личиками, от неподвижной Франсиски. Ему особенно неприятно было смотреть на старуху: поникшая голова, идиотское выражение лица, пальцы, непрерывно, механически перебирающие четки, как на фабрике машины пропускают нити…
Переодевшись, Орасио остался сидеть у себя в комнате. Вскоре он услышал внизу шаги — это вернулся Рикардо. Немного погодя резко хлопнула дверь с улицы, раздались шаги Антеро; он вошел в кухню, проклиная дождь. Жулия что-то тихо говорила сыну. Орасио не разобрал слов, но догадался, что она его упрекает. Антеро возражал, и мать, рассердившись, повысила голос, не стесняясь квартиранта, — она знала, что он у себя.
— Тебе бы только шляться в Ковильяне со всякими балбесами и беспутными девками! На футбольный клуб да на ужины в кабаках у тебя всегда находятся деньги. А как мы здесь живем, тебя не интересует! Твои братишки ходят оборванные, а ты франтишь, как барчук!
— Я не виноват, что вы наплодили столько детей, — заорал Антеро. — Вы их рожаете, а я должен приносить себя в жертву? Нет, не собираюсь! У меня своя жизнь!
— Замолчи ты, злодей! Замолчи, или я не стерплю! Слышать от сына такие слова! Где это видано, чтобы сын смел так разговаривать? — Жулия кричала и плакала одновременно.
Послышался голос Рикардо, холодный, непреклонный, почти зловещий:
— Убирайся вон! Немедля!
Антеро продолжал возбужденно спорить, затем Орасио услышал быстрые шаги; Антеро рванул наружную дверь и с силой захлопнул ее за собой. Орасио позлорадствовал — придется парню вымокнуть под дождем. Он недолюбливал Антеро, и слова Жулии показались ему справедливыми. На фабрике товарищи тоже порицали Антеро за то, что он водился с плохой компанией и возвращался домой поздно ночью, почти всегда навеселе.
Теперь в кухне воцарилась тишина. Орасио не решался сойти вниз. Вскоре зашумели дети, и Жулия принялась их унимать. Тогда он спустился.
Рикардо лежал на постели. Жулия, нахмурившись, готовила ужин. Сеньора Франсиска, как всегда, неподвижно сидела на своем месте с четками в руках и кошкой на коленях.
Орасио наклонился над колыбелью, где лежал самый младший ребенок, и погладил его по головке. С тех пор как хозяйка повысила плату за пансион, он перестал ласкать ребенка, как это у него уже вошло в привычку; он был очень обижен и с трудом скрывал свою неприязнь к Жулии. Но теперь, убедившись, что никто в поселке не берет с жильцов дешевле, почувствовал к этой семье прежнюю симпатию.
Жулия накрыла на стол. У нее в обычае было сначала накормить мужчин, только после этого садились она, свекровь и дети. Поэтому она поставила три тарелки — одна предназначалась для Антеро. Лежа на кровати, Рикардо, чтобы хоть что-нибудь сказать, завел разговор о погоде. Он удивлялся, почему до сих пор не выпал снег.
Орасио что-то пробормотал в ответ. И тут Рикардо спросил его:
— Вы пойдете сегодня к Маррете?
— Если дождь перестанет, пойду.
— Перестанет, — сказал Рикардо. — Он уже проходит. Я тоже пойду.
Но Жулия накинулась на него:
— Ты собираешься выходить в такую погоду? Только не жалуйся потом на свой ревматизм!
— Мне нужно поговорить с Марретой, — сухо ответил Рикардо.
Жулия время от времени вздыхала и, казалось, прислушивалась к ночи, к дождю, к доносившимся снаружи звукам. Суп у нее был готов, но она продолжала держать его на огне. Наконец Рикардо потребовал подать ужин. Жулия медлила. Только когда дождь совсем прекратился, она не спеша сняла кастрюлю с очага…
Рикардо и Орасио уселись за стол. Много вечеров тарелка Антеро стояла пустая. Но никогда это не было так неприятно Жулии, как сегодня. Мужчины начали есть суп. Жулия обратилась к Орасио:
— Мне сказали, что Мануэл Пейшото подыскивает для вас другую квартиру… — Она замолчала, но тут же почувствовала необходимость излить на кого-нибудь горечь и раздражение, вызванные поведением сына. — Если
