Когда опускается ночь - Уилки Коллинз
— Вы нам уже помешали, — резко ответила пожилая дама, — так что можете объяснить.
— Это заметка из раздела «Новости науки», она привела меня в восторг и наверняка обрадует всех вас. — Тут Ломак многозначительно поглядел на Трюдена и прочитал из газеты следующее:
«Академия наук, Париж. — Мы счастливы объявить, что на вакантную должность младшего профессора химии назначается человек, чья скромность до сих пор не позволяла ему снискать славу своими научными достижениями. Члены Академии давно знакомы с его весьма значительными открытиями в химии, сделанными в последние годы, — открытиями, которыми он позволял безнаказанно пользоваться всем желающим с редкостным и, готовы прибавить, преступным спокойствием. Ни в одной профессии не найдется никого более достойного того доверия и признания, с которым государство назначает его на эту должность, нежели тот, о ком мы говорим, — мосье Луи Трюден».
Ломак поднял глаза от газеты, чтобы посмотреть, какое впечатление произвело его сообщение, и в тот же миг Роза в порыве восторга подбежала к брату и расцеловала его.
— Милый Луи! — Она захлопала в ладоши. — Позвольте мне первой поздравить вас! До чего же я рада, до чего же горда! Вы ведь согласитесь занять должность профессора, правда?
Трюден, который, едва Ломак начал читать заметку, поспешно и смущенно затолкал письмо обратно в карман, словно бы не знал, что ответить. Он с несколько рассеянным видом погладил сестру по руке и сказал:
— Я еще не решил; не спрашивайте почему, Роза, — по крайней мере, не сейчас, не прямо сейчас.
И ласково усадил ее обратно в кресло с видом задумчивым и расстроенным.
— Прошу прощения, разве младший профессор химии — подобающая позиция для дворянина? — поинтересовалась мадам Данвиль, не выказав ни малейшего интереса к новости, которую сообщил Ломак.
— Нет, конечно, — отвечал ее сын с саркастическим смешком. — Ему же придется работать и доказывать свою полезность. Дворянам это не пристало.
— Шарль! — Пожилая дама покраснела от злости.
— Ха! — воскликнул Данвиль. — Довольно о химии. Ломак, раз уж вы начали читать газету, попробуйте отыскать там что-нибудь интересное. Какие последние вести из Парижа? Новые признаки всеобщего мятежа?
Ломак обратился к другой странице газеты.
— Надежды на восстановление порядка слабы, очень слабы, — сказал он. — Министр Неккер получил отставку. По всему Парижу расклеены объявления о запрете публичных собраний. На Елисейские Поля выведена швейцарская гвардия и четыре артиллерийских орудия. Больше ничего не известно, но опасаются худшего. Смертоносная пропасть между аристократией и народом ширится чуть ли не с каждым часом.
Тут он умолк и положил газету. Трюден взял ее у него и мрачно покачал головой, просматривая только что прочитанный отрывок.
— Ба! — воскликнула мадам Данвиль. — Народ, тоже мне! Пусть эти четыре орудия должным образом зарядят, пусть швейцарская гвардия исполнит свой долг — и мы больше не услышим ни о каком народе!
— Я бы на вашем месте не был так уверен, — беспечно отозвался ее сын. — В Париже и вправду полно народу, швейцарской гвардии будет затруднительно перестрелять всех. Не держите свою аристократическую голову слишком высоко, матушка, пока мы не поймем со всей достоверностью, откуда ветер дует. Кто знает, может быть, скоро мне придется кланяться королю Толпе столь же низко, сколь и вы в юности приседали в реверансе перед королем Людовиком Пятнадцатым!
Договорив, он самодовольно рассмеялся и открыл табакерку. Его мать встала с кресла, побагровев от возмущения.
— Не желаю слушать подобных разговоров, они меня пугают и оскорбляют! — воскликнула она, сердито взмахнув рукой. — Нет, нет! Не желаю слышать больше ни слова. Не желаю сидеть и терпеливо смотреть, как мой сын, которого я люблю, шутит над самыми святыми принципами и глумится над памятью короля, помазанника Божия! Это ли мне награда — награда за то, что поддалась его уговорам и прибыла сюда против всех правил хорошего тона вечером накануне свадьбы? Больше я уступать не стану; я снова беру все в собственные руки и намерена поступать по собственному разумению. Я приказываю вам, сын мой, сопровождать меня обратно в Руан. Мы — сторона жениха, и нам нечего делать ночью в доме невесты. В следующий раз вы встретитесь только в церкви. Жюстен, карету! Ломак, возьмите мой плащ. Мосье Трюден, благодарю за гостеприимство, надеюсь с избытком воздать за него в первый же раз, когда вы заедете к нам. Мадемуазель, извольте завтра не просто надеть свадебный наряд, но и выглядеть в нем наилучшим образом. Помните, невеста моего сына должна делать честь его вкусу. Жюстен! Карету! Дармоед, бродяга, тупица, где моя карета?
— Моей матушке к лицу сердиться, верно, Роза? — спросил Данвиль, беспечно убирая табакерку, когда пожилая дама выплыла из комнаты. — Полно, любовь моя, неужели вы и вправду испугались? — добавил он и взял ее за руку с присущей ему легкостью и грацией. — Заверяю вас, нет ни малейшей причины пугаться. У моей матушки есть лишь один предрассудок, Роза, лишь одно слабое место. Вот увидите, она точь-в-точь кроткая голубица, если только не задевать ее сословную гордость. Ну же, ну же, нельзя, чтобы именно сегодня вы провожали меня с таким видом!
Он нагнулся и шепнул ей комплимент, подобающий жениху, отчего кровь снова прилила к ее щекам.
«Ах, как она любит его, как искренне она любит его!» — подумал ее брат, глядя на нее из уединенного уголка комнаты и подмечая смущенную улыбку, озарившую порозовевшее лицо Розы, когда Данвиль на прощание поцеловал ей руку.
Ломак, сохранявший во время вспышки гнева у пожилой дамы непроницаемое спокойствие, Ломак, чьи наблюдательные глаза с иронией смотрели, какое впечатление произвела эта сцена между матерью и сыном на Трюдена с сестрой, ушел последним. Поклонившись Розе с очевидной мягкостью, которая совсем не вязалась с его морщинистым, иссохшим лицом, он протянул руку ее брату.
— Я не принял вашу руку, когда мы сидели рядом на скамье. Могу ли я пожать ее сейчас? — спросил он.
Трюден учтиво ответил на его жест, однако ничего не сказал.
— Вероятно, когда-нибудь вы станете обо мне лучшего мнения.
Прошептав эти слова, мосье Ломак еще раз поклонился невесте и вышел.
Несколько минут после этого брат и сестра молчали.
«Наша последняя ночь вместе дома!» — вот какой мыслью были полны их сердца. Роза заговорила первой. Не без робости подошла она к брату и встревоженно спросила:
— Луи, мне неловко за произошедшее с мадам Данвиль. Вы ведь не стали от этого хуже относиться к Шарлю?
— Я могу простить гнев мадам Данвиль, — уклончиво отвечал Трюден, — ведь он порожден ее искренними убеждениями.
— Искренними? — печально повторила
