Максим Ехлаков - Солнечные пятна
Император вцепился в подоконник. Они все заодно, и все против него. Золотой закат? Его не существует, не надо сказок. Зато церковь Сементериума есть, она работает, она распространяет свои щупальца по всей империи. Нет города, где гнусные могильщики не вырыли бы свою мерзкую яму и не начали бы поклоняться своим черепам. Вот где таилась угроза, вот что надо было выжигать каленым железом, пока оно было еще слабо!
Все вдруг соединилось у него в голове, вся картина целиком, и она была ужасной.
Далеко на севере зародилось это омерзительное учение, которое отрицает богов, в котором все вывернуто наизнанку. Бородатые дикари, сидя на берегу холодного моря под лучами солнца, что не заходит полгода, складывали своих мертвых в ямы и поклонялись им, распевая бессмысленные молитвы. А Ротберги, эти потомственные предатели, взяли это учение, облекли его в форму, понятную западному человеку, придали простенькому культу объем — не иначе как при помощи ликейских философов, этих мужеложцев-словоблудов — и поставили на службу себе.
Сементериумы начали массово строиться полтораста лет назад. Значит, уже тогда они лелеяли свои замыслы. Под видом очередного культа они распространяли свои сети, оставаясь незамеченными, пока не поразили всю страну, как плесень охватывает буханку хлеба — незаметная до поры, но вдруг проявляющаяся повсюду, и хлеб уже не спасти.
Эдвард Ротберг поднял голову и увидел императора в окне. Он что-то сказал своим спутникам и помахал рукой, мерзко ухмыльнувшись.
Что ж, пора.
— Поднимайтесь, Стенн. Все кончено, враг здесь. Надо встретить их достойно.
Они вышли с мечами в руках, и встали на ступенях. На площади было светло от множества факелов, принесенных мятежниками, и ужасающая картина обезображенных тел оказалась еще ужаснее.
— Видят боги, я не хотел такой войны, — сказал Ротберг. Он был поражен ничуть не меньше остальных. Только старик колдун был невозмутим. — Эта кровь на твоих руках, император.
— Нет, предатель, на твоих. Мои руки чисты.
— Разве я послал этих людей на погибель?
— А разве я осадил город, вынуждая нас сражаться?
— Я никого не вынуждал. Я пришел взять то, что мое по праву. Я открыто заявил об этом. Сложи оружие и уйди, и крови больше не будет.
— Кровь будет, и много. Восток поднялся против нас, большая война неизбежна. И ты это знаешь.
— Знаю, — Ротберг выводил из себя своей болтовней. Он говорил так, как будто сидел у себя в замке у камина, а не посреди захваченного города. — Армия Востока — это сборище дикарей, против нашей она ничто. Я могу закончить войну с ними за неделю. Но это не должно волновать тебя. Сдавайся, или я тебя арестую.
— Армия верна мне. Люди не пойдут за тобой. Они поддержат меня.
Или нет? Почему он так спокоен? И где войска?
— Армия? Хм… — Ротберг задумался. — Думаю, все-таки армия поддержит меня. Да вот давай спросим у твоего советника. Скажите, Исмарк, вы с кем?
Тот, оказывается, уже давно подъехал и стоял рядом.
— Армия с вами, маркграф.
Вот оно, предательство. Змея поселилась у него прямо за пазухой, а он не видел ничего, болван.
— Исмарк? Вы?..
— Простите, граф, — Исмарк назвал его по родовому титулу, а не императором. — Я действую ради страны, а не ради вас. Вы перестали…
Внутри все упало, в ушах поднялся шум, заглушивший остаток фразы. Гнев, так долго полыхавший в нем, взорвался огненным шаром, сжег все его мысли, оставив только одну — убить. Убить предателей, всех до одного, и начать с подлого Исмарка.
Не говоря ни слова, он бросился вперед и подрубил ноги лошади своего военного советника. Старик выпал из седла и грохнулся навзничь в лужу чужой крови. Он не успел издать ни звука — меч звякнул по булыжникам, и голова предателя отделилась от тела. Сквозь застилающую глаза пелену гнева император видел, как воины вокруг приходят в движение — медленно, очень медленно. Он успеет забрать еще много жизней.
Лошадь Ротберга качнулась и стала заваливаться набок, лишившись одной из ног, а меч императора тем временем погрузился в бок лошади Рузи. Затем он снова метнулся к Ротбергу, который был уже на земле, с ногой, придавленной телом корчащегося от боли животного. Умри, предатель. Меч двинулся в направлении шеи маркграфа, но не дошел. Отчего-то он задрожал в полете, а затем он и вовсе выпал из руки, и только потом пришло осознание пропущенного удара. Проклятый колдун огрел его своим длинным посохом прямо по затылку.
Это все решило. Двое воинов тут же подскочили к нему и схватили за руки, и он понял, что проиграл. Проиграл все — схватку, трон и жизнь.
Ротберг с трудом выбрался из-под умирающей лошади, его нога была повреждена. Рузи лежал на земле без движения.
— Что ж. Я чего-то такого от тебя и ждал, — сказал Ротберг. — Но так даже проще. — Он сделал несколько шагов, поморщился от боли, и закричал, обращаясь ко всем присутствующим:
— Воины! Генералы! Все, кто слышит меня! Я Эдвард Ротберг, регент Империи Запада, и я вершу суд над графом Хайнриком Вреддвоглем по законам военного времени. Он только что убил военного советника Империи, герцога Эймунда Исмарка… — он наклонился и пощупал пульс у Рузи, — а также герцога Рузи из Леса. Он сделал это при свидетелях. Оправдания ему нет и быть не может. Наказание за это преступление одно — смерть. Поэтому я приговариваю преступника к казни. И сделать это надлежит немедленно!
Ротберг вытащил меч у одного из воинов и подошел к бывшему императору.
— На колени!
Воины подтолкнули его под колени и наклонили вперед.
— Во имя богов, да свершится правосудие.
— Будь проклят!.. — таковы были последние слова Хайнрика Вреддвогля перед тем, как его голова упала на окровавленную мостовую.
Ложь
— Отец!
Алов въехала на площадь. Несколько человек сразу же метнулись к ней, хватая лошадь за ремни и уздечку.
— Принцесса! — Ротберг очень обрадовался ее появлению. — Вы не очень вовремя, но раз уж вы тут, позвольте засвидетельствовать мое почтение. — он сделал пару шагов навстречу, но больше не смог. — Простите, моя нога меня подводит.
— Вы убили его!
— Не убили, а казнили. Ваш отец выбрал путь преступления. Обычного уголовного преступления. Он убил старика Исмарка и моего доброго Рузи. Исмарка совсем не жалко, но Рузи был молод и имел большие перспективы. Я даже подумывал предложить его вам в мужья. Так или иначе, убийство не может остаться безнаказанным. Поэтому он казнен. Я распоряжусь, чтобы его похоронили с почестями.
— Вы чудовище, Ротберг! Я ненавижу вас!
— Это ваше право, принцесса. Надеюсь, впрочем, со временем вы измените свое мнение. Ну а сейчас прошу вас, поедемте во дворец. Нам нужно многое обсудить.
Она хотела было сказать, что обсуждать им нечего, но промолчала.
Путь до императорского дворца занял вечность. Ротберг, Стенн и страшный старик, ударивший отца, ехали впереди, ее лошадь трусила за ними, ведомая двумя воинами. Сквозь цоканье множества копыт ей удавалось все же слышать тихий разговор.
— Это Исмарк устроил такое у ворот? — спросил Ротберг у Стенна. — Столько крови. Зачем это все?
— Выходит, что да… — Стенн был грустен. — Думаю, другого выхода у него не было. Он был мудр, я считаю. Это ведь минимальные потери. Если бы дело пошло так, как я планировал, положили бы тысяч по пять. С каждой стороны.
— Вы бездушный человек, Стенн.
— Это война, маркграф. Здесь нельзя быть душевным.
Рядом послышалось знакомое сопение.
— Вы, принцессушка, уж не серчайте. Папенька-то ваш и правда под конец того… взбесился. Наделал зла много.
— Ярелл? Старый прохиндей, а ты здесь откуда?
— Так оттудова, матушка, — Ярелл показал пальцем на колдуна, безмолвно ехавшего впереди. — Вот это Белобород наш, главный жрец. Сам прибыл, дабы устроение церковное саморучно направить и укрепить.
— Он тоже с Ротбергом?
— У-у, матушка, — Ярелл махнул рукой. — Скорей это Родберх с ним едет. Белобород же старшой жрец наш, а Родберх этот ваш это так, просто граф.
— Так это вы все это затеяли? Вы? — Алов ударила его в плечо.
— Что ты, что ты, матушка! Война и убийство суть деяния невместныя, и да избежит человек…
— Тогда зачем он тут?
— Смерть и многия лишения грядут! И в сей час отчаяния что как не церковь сможет дать облегчение страждущим, утешить скорбящих и оплакать умерших?..
Дворец был темнее, чем обычно. Он был холоден и безжизнен. Гулкий зал, в который они пришли, даже наполненный людьми, казался пустым.
Ротберг уселся на ступени трона.
— Это кресло не для меня. Пусть стоит пустым до поры, — сказал и уставился на присутствующих.
Повисла неловкая тишина. Все смотрели друг на друга украдкой, надеясь, что говорить начнет кто-то другой. Единственный, кого молчание не угнетало, был Белобород.
