Питер Акройд - Кларкенвельские рассказы
Наутро Хэмо Фулберд был объявлен средоточием пороков и мерзостей, противных роду человеческому, после чего ликующие горожане потащили труп по Сноу-Хилл, на мост Хорлборн-Бридж, вынесли за городские стены и там, на так называемой «ничьей земле», сбросили в известняковый карьер.
Пять дней спустя Томас Гантер поехал верхом к Скропс-Инн, где располагалась благоустроенная адвокатская контора Майлза Вавасура.
— Добро пожаловать, господин лекарь, — радушно приветствовал гостя Вавасур, ожидавший Гантера в своей маленькой гостиной окнами на Тривет-лейн; его голос и манеры сразу выдавали опытного, умелого краснобая. — Благодаря вам я уже три года сажусь спокойно, не вздрагивая от боли.
— Я привез вам свежей мази, чтобы остановить истечение крови.
— Слава богу, никакой крови нет.
Вошел слуга с бокалами красного вина на подносе.
— Что нового? — поинтересовался Томас Гантер.
— Что нового касательно короля? Вы ведь об этом спрашиваете, господин Гантер? Времена нынче суровые, лихие.
Оба знали, что Генри Болингброк двинулся из Честера на запад. Короля Ричарда он вез с собой. Войско выступило из Нантвича в Стаффорд и со дня на день должно было подойти к Ковентри. От имени короля Болингброк уже повелел созвать в конце сентября парламент. Майлз Вавасур был членом парламента от Лондона, так что ему предстояло явиться на заседание.
— Я бы охотно оказался за тридевять земель от Вестминстер-Холла, — признался он Гантеру. — Не так-то легко лишить королевство его законного монарха. Но я — слуга Генри. Работал на него в судах… — Он осекся. — Словом, меня все еще терзают сомнения — то ли выступить «за», то ли «против». — На самом деле барристер, конечно, лукавил: он давно был настроен против короля. — Разве можем мы просто вытравить имя Ричарда?
— Неужели до этого дойдет?
— Дойдет, как пить дать.
— Не проще ли для Генри оставить короля на троне, но править страной самому?
— На одном блюде двух лебедей не подают. Правитель бывает один.
— Герцог — человек ловкий.
— Верно, ловкий. Изловит Ричарда и посадит в клетку.
— А монахиня уже звонит во все колокола.
— Да? Это как же?
— Говорит, будто колосья нынче лежат под корнями. Что мир вывернут наизнанку.
— Ей лишь бы перечить, — отрезал Вавасур. — Эта женщина — смутьянка. Того и гляди доведет народ до помешательства. Пора привязать ее к стулу и бросить в воду, как бросают ведьм и мошенников.
— Что вы! Сестра Клэрис стала Христовой любимицей. Простолюдины смотрят ей в рот.
— Вот дрянь! — не сдержался барристер и резко сменил тему; этим приемом он часто пользовался в суде. — Очень кстати вы ко мне приехали, я как раз вспомнил, что у меня до вас надобность: нога разболелась, терпежу нет. Словно молнией прошибает, от спины до ступни.
— Ишиас, наверно.
Гантер полагал, что эта немочь — симптом меланхолии или нервозности, и лечить ее надо не порошками и микстурами, а полным покоем и праздностью. Но он понимал, что для утешения его подопечным необходимы травяные настои.
— Острая, пронзительная боль, сэр Майлз…
— Не продолжайте, она мне слишком знакома.
— Для начала дам вам водяной перец, его еще зовут жгучим.
— Какое там начало! Недуг давно меня донимает.
— Тогда отлично поможет сок пиретрума девичьего с медом. Пришлю вам с посыльным. Ночью часто просыпаетесь?
— Очень часто.
— Черная одурь наладит вам сон.
— Вы имеете в виду белладонну?
— Ее и так называют.
— Но ведь это растение губительно для людей, разве нет? — спросил барристер, изображая завидную осведомленность; к этому приему он тоже часто прибегал, допрашивая в суде свидетелей противной стороны.
— Отчасти. Но не слишком. Останетесь довольны.
— Иначе говоря, не стоит опасаться зелий, полученных от вас, верно, господин лекарь? — Он картинно допил вино и протянул Гантеру правую руку. — Видите кольцо на мизинце? Этот камень был извлечен из жабьей головы.
— Я его хорошо знаю. Это бура, или келонидис, черепаховый камень.
— Он предохраняет от яда. Его сила мгновенно доходит до самого сердца.
В тот же миг зеленый камень ярко сверкнул в свете свечи, словно вспыхнул огромный костер — сигнал тревоги, пронеслось в голове у Гантера. Лекарь заморгал. Костра — как не бывало. Но он верил в видения и вещие сны. Значит, сейчас ему был дан знак касательно Майлза Вавасура.
— Ну, что, пойдемте ужинать?
Законник повел гостя в столовую. На возвышении был накрыт большой, устланный расшитой парчовой скатертью стол; на противоположных его концах стояло по стулу. У одной стены высился буфет, полный золотой и серебряной посуды с фамильным гербом Вавасура, поблескивавшей в свете факелов и свечей. У стены напротив, на низком дубовом сундуке лежали бумаги, а над сундуком висел гобелен со сценами из сказания о Короле любви.[88] По сигналу хозяина вошел слуга, почтительно поклонился обоим и принялся обносить их мясными блюдами. Вскоре они отужинали, выпили по бокалу за избавление от свища, и Гантер как бы между прочим обронил, что видел тело Хэмо Фулберда, когда оно еще лежало в церкви Гроба Господня. На это Вавасур заметил, что его поразил накал ненависти столь молодого человека к Церкви Божией. Интересно, отозвался лекарь, обнаружатся ли после смерти Хэмо еще какие-нибудь еретики.
— Они безумнее молодых бычков, — сказал Вавасур, — и Господь воздаст им по заслугам.
— И все-таки, есть ли другие? — повторил Гантер, отметив про себя, что по лицу законника скользнула тень замешательства.
— Меня это не интересует, — отрезал Вавасур.
— Однако упорно ходят слухи о большом тайном заговоре. Причем участников комплота никто не знает.
— Зато я знаю подходящее для их предводителя имя. — Глаза законника медленно распахнулись. — Джон-Круши-Всё-Подряд.
— Я изумился, услышав, будто все эти тревоги и беды происходят под знаком пяти кругов, — гнул свое лекарь, пристально глядя поверх длинного дубового стола в лицо хозяина.
— Кто вам такое сказал? — быстро и с явным подозрением спросил Вавасур.
— Вы, я вижу, удивлены, сэр.
— Удивлен лишь этими жуткими, отвратительными деяниями. И что же насчет кругов?
— Мне о них все уши прожужжали.
— В старинных книгах это знак древней Церкви. Но в нынешние времена…
— Он ничего не значит?
— Ничего.
Разговор перешел на другую тему. Мужчины принялись обсуждать неурожай, цены на хлеб, новый закон, ограничивающий длину башмаков, недавнее появление на свет ребенка с одним глазом посреди лба, но в конце концов вновь завели речь о невзгодах, постигших короля.
Извинившись, Вавасур отлучился на минуту во двор, в уборную; Гантер решил воспользоваться его отсутствием и подошел к сундуку. Там лежали два маленьких пергаментных листа, оставленные, видимо, случайно, в спешке; оба касались судебного дела в Вестминстере. «In cuius rei testimonium presentibus sigillum meum apposui»[89] — успел прочитать Гантер, остального он не понял. И вдруг на задней стороне одного листка заметил несколько нацарапанных чернилами слов — то ли список, то ли таблица:
Часовня С. Дж.
Павл.
Ц. Гр. Г.
С. М.-Ле-Кв.
Джайлз.
Часовня на Сент-Джонс-лейн уже сгорела. Церковь Гроба Господня тоже. У собора Св. Павла произошло убийство. На очереди — церковь Сент-Майкл-Ле-Кверн? И Джайлз. Неужели Сент-Джайлз-ин-зе-Филдз?
Когда законник вернулся, Томас Гантер уже сидел за столом, на своем месте. Подали еще вина, они выпили и почти сразу расстались; извинившись, барристер сослался на неотложное дело. И тут как раз ударил вечерний колокол — пора гасить огни. Выезжая из ворот, лекарь услышал, что Вавасур требует привести коня.
Гантер уже понял, что его радушный хозяин прекрасно знает о недавних событиях, только не признается в этом. А найденный у него список церквей? Вывод очевиден. Вавасур притворяется, скрывая что-то под личиной обходительности и учтивости. Куда это он поскакал в ночную темень? Томас Гантер решил ехать следом.
В городе не видно было ни зги. Уворачиваясьь от низко висящих вывесок и ласковым шепотком направляя коня по устланной соломой грязной дороге, он старался не упустить Вавасура из виду. Законник — человек очень влиятельный, ночной дозор не станет его задерживать и допрашивать. Но и Гантер не совсем уж мелкая сошка: известный в городе аптекарь скачет под покровом ночи на помощь страждущим; скорее всего, его тоже оставят в покое. Вавасур направился на юго-восток, по Феттер-лейн и Флит-стрит, дальше по Эддл-Хилл, где темными глыбами выступали из мрака пустые конюшни. Доехав до Барклиз-Инн, Гантер спешился и привязал коня к покореженным дождями и ветрами воротам возле ткацкого двора. Тем временем Вавасур подъехал к круглой каменной башне к северу от замка Бейнард. Притаившись за развалинами старых боковых ворот, Гантер продолжил наблюдение: Вавасур постучал в дверь, она отворилась, и его впустили в башню. Через считанные мгновения во тьме возникли и стали приближаться два огонька; это были светильники на двух заостренных шестах; к той же двери подошла фигура с капюшоном на голове, и в свете факелов Гантер ясно увидел лицо сэра Джеффри де Кали. Затем из темноты подкатила коляска, запряженная парой лошадей, и слуга высадил из нее Уильяма Суиндерби, каноника Св. Павла. Следом приехал помощник шерифа. Вот чудеса-то! Таких свет еще не видывал. Зачем столь высокопоставленным гражданам города Лондона собираться здесь глухой ночью? Что Бого говорил о людях, которые, кроясь от людских глаз, творят дурные дела? «Они прибегают к уловкам и хитростям, — кажется, сказал он. — Хрупок наш мир».
