Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 3
Все дѣлала мистриссъ Бьютъ, что только можетъ дѣлать добрая и заботливая мать. Она привозила веселыхъ джентльменовъ изъ Саутамптона, молодыхъ викаріевъ изъ Винчестера, и офицеровъ изъ соседнихъ казармъ. Она пыталась даже ловить на удочку молодыхъ адвокатовъ и стряпчихъ изъ лондонскихъ судовъ; и поощряла Джемса привозить домой на каникулы всѣхъ своихъ пріятелей, съ которыми ѣздилъ онъ въ Оксфордѣ на охоту. Чего не сдѣлаетъ попечительная мать, какъ-скоро идетъ дѣло о благополучіи ея дочерей?
Дѣло ясное, что между такой женщиной и ненавистнымъ ея родственникомъ, престарѣлымъ владѣльцемъ Королевиной усадьбы, ничего не могло быть общаго. Съ нѣкотораго времени, совершился окончательный разрывъ между достопочтеннымъ Бьютомъ и братомъ его, баронетомъ. Должно, впрочемъ, замѣтить, что сэръ Питтъ раздружился со всѣмъ графствомъ, и всѣ на него указывали, какъ на чудище джентльменской породы. Отвращеніе Питта къ респектэбльному обществу увеличивалось постепенно съ его преклонными годами: циническія его наклонности принимали огромные размѣры, и ворота древняго замка не отворялись болѣе для джентльменскихъ экипажей до той поры, пока старшій сынъ баронета, мистеръ Питтъ, и леди Дженни, не сдѣлали визита на «Королевину усадьбу» немедленно послѣ своей свадьбы.
То былъ страшный и нѣсчастнѣйшій визитъ, вспомннаемый съ великимъ ужасомъ и отвращеніемъ членами благороднаго семейства. Мистеръ Питтъ, съ блѣдной физіономіей, просилъ свою молодую супругу никогда не заикаться ни полсловомъ о поѣздкѣ на «Koролевину усадьбу», и всѣ свѣдѣнія о томъ, какъ сэръ Питтъ принялъ новобрачныхъ, мы могли только собрать черезъ мистриссъ Бьютъ, которая одна только знала всю подноготную джентльменекаго замка. Вотъ что мы узнали.
Когда новобрачные подъѣзжали къ парку въ своемъ щегольскомъ экипажѣ, мистеръ Питтъ съ ужасомъ и негодованіемъ замѣтилъ большія просѣки между деревьями — его собственными деревьями, которыя баронетъ своевольно приказалъ срубить, безъ всякой разумной причины и безъ достаточнаго основанія. Весь паркъ представлялъ грязный, разрушающійся видъ. Дороги были оставлены въ пренебреженіи, и колеса щегольского экимажа должны были пробираться по грязнымъ лужамъ. Терраса передъ замкомъ и парадный входъ почернѣли и заросли мхомъ; цвѣточныя куртинки, прежде столько живописныя, были совсѣмъ заброшены и покрылись негодной травой. Всѣ почти окна на лицевой сторонѣ фамильнаго залка были затворены ставнями. Долго новобрачные простояли въ галлереѣ, прежде-чѣмъ слуга, отвѣчавшій на повторенный звонъ колокольчика, отворилъ имъ дверь. Когда наконецъ мистеръ Горроксъ впустилъ ихъ въ прадѣдовскіе чертоги, первымъ предметомъ, поразившимъ ихъ вниманіе, была какая-то весьма странная кукла въ лентахъ, сидѣвшая на одной изъ дубовыхъ ступеней парадной лѣстницы. Они пошли въ такъ-называемую библіотеку сэра Питта. Прескверный запахъ табачнаго дыма становился сильнѣе и сильнѣе, по мѣрѣ того, какъ мистеръ Питтъ и юная его супруга приближались къ дверямъ библіотеки.
— Сэръ Питтъ не совсѣмъ здоровъ, замѣтилъ Горроксъ въ извиненіе, и намекнулъ учтивымъ образомъ, что господинъ его, съ нѣкотораго времени, страдаетъ ревматизмомъ въ поясницѣ.
Библіотека выходила окнами въ паркъ и на главную дорогу. Сэръ Питтъ отворилъ одно изъ оконъ, просунулъ голову и принялся кричать на почтальйона и каммердинера мистера Питта, которые хотѣли, казалось, высвободить багажъ изъ экипажа.
— Что вы тамъ возитесь съ этими сундуками-то? Эхъ, вы, шалопаи! закричалъ сэръ Питтъ, размахнвая чубукомъ, который былъ у него въ рукѣ. Это вѣдь только утренній визитъ, Токкеръ, глупая ты голова! Эвося! какъ заляпались копыта у этихъ лошадей-то! Что бы вамъ ихъ не пообчистить малую толику? Сквалыжники!.. Ну, это ты, Питтъ? Здравствуй, любезный, здравствуй. Пріѣхали навѣстить старика-то… а? Здравствуй, невѣстка, здравствуй, голубушка. У тебя, однакожь, прехорошенькое личико-то, нечего сказать. Ты ни на-волосъ не похожа на эту старую улитку, леди Шипшенксъ, что ли — какъ бишь зовутъ твою мать? Подь сюда, моя милая, поцалуй старика Питта.
Никакъ нельзя сказать, чтобы ласки и объятія стараго джентльмена, небритаго и пропитаннаго насквозь пресквернымъ табачнымъ запахомъ, могли быть сколько-нибудь пріятны для его молоденькой невѣстки. Но леди Дженни припомнила весьма кстати, что братецъ ея, лордъ Саутдаунъ, тоже любилъ покуривать табакъ и, на этомъ основаніи, она великодушно подставила свою розовую щечку къ носу престарѣлаго баронета.
— Вишь, вишь, какую подтибрилъ себѣ синичку этотъ чопорный штукарь! сказалъ сэръ Питтъ послѣ обмѣна этихъ родственныхъ привѣтствій. Ну, что онъ подѣлываетъ съ тобой, моя крошка? Читаетъ по вечерамъ «Восторгнутые Классы»!.. э? Учитъ сочинять памфлеты… гмъ?.. Рюмочку малвазіи для леди Дженни, Горроксъ, свинья! Этакой балбесъ!.. Вы у меня недолго погостите, моя крошка: скучно вамъ будетъ, да и я пропаду съ тоски съ твоимъ чопорнымъ муженькомъ. Старъ я сталъ, моя милая, прихотливъ малую толику и брюзгливъ немножко: люблю поѣсть, попить, покурить и поиграть въ криккетъ, если приведется съ кѣмъ.
— Я умѣю играть въ криккетъ, сэръ, сказала леди Дженни улыбаясь. Я игрывала съ папа и тетушкой миссъ Кроли: не такъ ли, мистеръ Кроли?
— Леди Дженни, сэръ, играетъ повременамъ въ эту игру, къ которой, какъ вы говорите, у васъ особое пристрастіе, сказалъ мистеръ Питтъ серьёзнымъ тономъ.
— Играетъ, аль нѣтъ… мнѣ все-равно: здѣсь не мѣсто этой пичужкѣ. Ступайте-ка лучше въ Модбери; и погостите у мистриссъ Рипсеръ, или, ужь лучше, идите въ Пасторатъ, и попросите мистера Бьюта приготовить вамъ обѣдъ. Онъ съ ума сойдетъ отъ радости, когда увидитъ васъ. Бьютъ вѣдь такъ много обязанъ вамъ за то, что вы подтибрили денежки у этой старухи. Ха, ха, ха! На этотъ капиталецъ, авось, вы поправите усадьбу, когда меня не станетъ.
— Я замѣчаю, сэръ, сказалъ мистеръ Питтъ, возвысивъ голосъ, что ваши люди своевольно рубятъ строевой лѣсъ въ нашемъ паркѣ.
— Да-съ, да, такъ точно, погода все стоитъ чудовая, какой лучше и желать нельзя для эфтой поры, отвѣчалъ сэръ Питтъ, притворяясь глухимъ. Старъ я сталъ, Питтъ, старъ и дряхлъ, любезный. Чему тутъ дивоваться? Вѣдь тебѣ ужь самому скоро стукнетъ подъ пятьдесятъ… А вѣдь онъ еще смотритъ такимъ козыремъ, леди Дженни: не правда ли? Вотъ оно что значитъ быть трезвымъ, и вести, такъ сказать, нравственную жизнь. Я — совсѣмъ другая статья: дожилъ до восьмидесяти лѣтъ, и… хи, хи, хи!
И сэръ Питтъ закатился веселымъ смѣхомъ. Затѣмъ онъ понюхалъ табаку, и взглянулъ умильными глазами на свою невѣстку.
Мистеръ Питтъ попробовалъ еще разъ навести рѣчь на порубку лѣса; но баронетъ внезапно оглохъ опять на оба уха.
— Охъ, Питтъ, сынъ ты мой любезный, старѣюсь я со дня на-день, и всю эту зиму была у меня ужасная ломота въ поясницѣ. Я недолго здѣсь останусь, но все же я радъ тебя видѣть, невѣстка. Личико твое мнѣ нравится, леди Дженни; хорошо, право, что ты нисколько не похожа на эту костлявую Бинки. Я дамъ тебѣ чудесную вещицу, моя милая, чтобы, этакъ, знаешь, было тебѣ въ чемъ представиться, какъ слѣдуетъ.
И онъ поковылялъ черезъ комнату къ буфету, откуда, немного погодя, вытащилъ небольшую старую шкатулку, гдѣ хранились драгоцѣнные брильянты.
— Возьми это на память, моя милая, сказалъ баронетъ. Эта вещица принадлежала моей матери, и потомъ перешла къ первой леди Бинки. Брильянты — прелесть!.. никогда ихъ не давалъ я этой дочери торгаша желѣзнымъ хламомъ, никогда. Возьми ихъ и припрячь поскорѣе, сказалъ онъ, всовывая шкатулку въ руки невѣстки, и тщательно притворяя дверь кабинета. Въ эту минуту, буфетчикъ Горроксъ принесъ завтракъ на серебряномъ подцосѣ.
— А что это вы, сударь, изволили дать Питтовой женѣ? сказала Кукла въ лентахъ, когда мистеръ Питтъ и леди Дженни оставили стараго джентльмена.
Это была миссъ Горроксъ, буфетчикова дочка, камень претыканія и соблазна для всего графства, леди, распоряжавшаяся почти безусловно всѣми предметами на «Королевиной усадьбѣ«.
Появленіе и постепенное возвышеніе этой Куклы на «Королевиной усадьбѣ«приводило въ крайнее смущеніе и негодованіе всѣхъ членовъ фамиліи Кроли. Кукла открыла себѣ входъ въ сберегательную кассу Модбери, и завѣдывала всѣми счетами сэра Питта. Кукла появилась всюду на публичныхъ гуляньяхъ, и вся домашняя челядь въ джентльменскомъ замкѣ находилась подъ вѣдѣніемъ Куклы. По ея прихотямъ и произволу отпускались, одинъ за другимъ, всѣ прежніе служители замка. Шотландскій садовникъ еще одинъ оставался при домѣ, и съ гордостію продолжалъ воздѣлывать оранжереи и теплицы, получая отъ нихъ порядочный доходъ на соутамптонскомъ рынкѣ, куда отвозилъ онъ всѣ произведенія сада, взятого имъ на аренду. Кукла добралась и до него. Въ одно прекрасное утро, онъ засталъ ее за опустошеніемъ оранжерейныхъ продуктовъ, и получилъ сильнѣйшую оплеуху, когда вздумалъ вступиться за свою собственность. На этомъ основаніи, шотландскій садовникъ, его жена и дѣти, единственные обитатели Королевиной усадъбы, принуждены были убираться по-добру, по-здорову, куда глаза глядятъ, со всѣмъ своимъ скарбомъ и движимымъ имуществомъ. джентльменскій садъ опустѣлъ и заглохъ. Цвѣтники бѣдной леди Кроли превратились въ безобразный пустырь, гряды заросли крапивой и полынью. Только двое или трое изъ прежнихъ слугъ еще прозябали безъ всякой цѣли на своихъ мѣстахъ. Конюшни и другія службы стояли пусты и заперты въ полуразрушенномъ видѣ. Сэръ Питтъ жилъ одиноко, затворнически, упиваясь по ночамъ въ обществѣ Горрокса, своего буфетчика (или домоправителя, какъ онъ самъ называлъ себя теперь) и несчастной его дочери. Прошло для нея время, когда она ѣздила въ Модбери на простой крестьянской телѣгѣ; и униженно раскланивалась со всѣми рыночными торговками. Отъ стыда или отъ презрѣнія къ своимъ сосѣдямъ, старый философъ-циникъ почти никогда не выѣзжалъ изъ предѣловъ «Королевиной усадьбы». Но ябеды и сутяжничество продолжались. Сэръ Питтъ Кроли ссорился съ своими агентами и бранилъ своихъ фермеровъ черезъ письма. Дни свои проводилъ онъ въ корреснонденціи, и перо его скрипѣло неутомимо. Адвокаты и констебли допускались къ нему не иначе, какъ посредствомъ Куклы, принимавшей всѣхъ этихъ дѣловыхъ людей въ ключницыной комнатѣ у грязнаго крыльца, черезъ которое только и можно было найдти доступъ къ хозяину дома. Между-тѣмъ, душевныя безпокойства баронета увеличивались съ каждымъ днемъ, и всѣ окружающіе его предметы принимали самый мрачный колоритъ. Развалиной становился домъ, разваливался и сэръ Питтъ Кроли.
