Теофилис Тильвитис - Путешествие вокруг стола

– В моем доме? – заревел Уткин.

– Дом, мой милый, не только твой. Он и мой, – вскинула голову Вера и судорожно стиснула в зубах папиросу «Реноме».

Неслыханная наглость жены возмутила полковника.

– Разве я твоя содержанка? – спросила она с иронией. – У меня, слава богу, свои доходы.

– Но ты их можешь скоро лишиться, – вешая ягдташ на прибитый к стене рог буйвола, кипятился Уткин.

– Подумаешь, какой всемогущий, – поджав губы, глумилась жена. Уткин совсем взбеленился.

– Завтра же попрошу Пищикаса составить протокол на твое заведение, которое ни цента не платит в казну с оборота.

– Прежде всего протокол ударит по мне только частично. Он заденет меня в денежном отношении, а тебя – в служебном. И еще неизвестно, кого скорее послушает господин Пищикас – отца или мать. Наша Валечка слишком хорошо знает господина Пищикаса, чтобы позволить ему причинить матери неприятности.

– На свете, кроме господина Пищикаса, есть еще господин директор! – попытался найти выход припертый к стене глава семьи.

– Меня и господином директором не испугаешь. Стоит мне поговорить с госпожой Спиритавичене, и все твои козни ни к чему не приведут. Сынок-то их, Альгис, с нашей Валечкой еще с гимназии дружит.

Уткин почувствовал, что на целое столетие отстал от своей семьи.

– Я уж найду средство, чтобы мой дом перестал быть домом свиданий!

Пользуясь переполохом, Путрейкис с львиной смелостью и изворотливостью вьюна стащил со стола векселя и попробовал удрать.

– Стой! Я не позволю марать честь моей семьи, – Уткин направил на Путрейкиса двустволку, заряженную дробью. – Клади на стол векселя! Пристрелю, как собаку, кот проклятый!

Но Путрейкис уже успел порвать на мелкие кусочки три вексельных бланка. Решительным движением Уткина вырвала у мужа ружье, свободной рукой обняла его за шею и мягко, по-матерински, сказала:

– Тебе, свет мой, нельзя волноваться. Кроме того, слышишь, Валечка вернулась из офицерского собрания. У нее, наверно, болит голова. Ей нужен покой. Мы же с тобой, голубчик, давно договорились – ты хозяйничаешь на работе, а я дома… А с тобой, бродяга, – повернулась она к Путрейкису, – я тоже сумею рассчитаться.

Посрамленный Путрейкис поспешил ретироваться. Хозяйка подмела с пола обрывки и сказала размякшему супругу:

– У меня сегодня фальшивый заяц. Хочешь, подогрею? А то он совсем остыл… Хочешь?

– Чертовски устал, – Уткин уселся за стол. – Подогрей, Верочка…

Увеселения в пользу сирот

Самый прославленный в Каунасе салон мод «Смарт» поддерживал непосредственные связи с Парижем, поэтому здесь можно было с молниеносной быстротой получить самое роскошное платье в Европе. В последние дни в салоне царило большое оживление. Двери не закрывались целую неделю; встревоженные столичные дамы то и дело хлопали ими. Они бранились с портнихами, сулили им золотые горы и торопили, торопили, торопили…

Первый помощник балансового инспектора Пискорскис вертелся возле жены, примерявшей перед зеркалом третье по счету платье. Спина у этого платья вообще отсутствовала.

– Тебе лучше знать, Нелли. Но насчет выреза на спине я говорю правду. Нужно чем-нибудь прикрыть, и кончено!

– Почему?

– Видно, Нелюк.

– Что видно?

– Чирий.

– ??

– Я же говорю… может, оденешь то желтое, с вырезом спереди…

– Что ты, что ты?… А шов после операции?!.

Первый помощник долго думал, как вывести проклятый чирий, который, как сургучная печать на конверте, багровел на мягкой спине Пискорскене. Бог наградил ее прелестными плечами и лебединой шеей; она во что бы то ни стало хотела продемонстрировать их высшему свету и привлечь к своей особе как можно больше внимания.

Открылась дверь, появилась госпожа Уткина:

– О!.. И вы готовитесь!.. Я уже сбилась с ног… Здравствуйте, господа! Какое прелестное платье!..

– Добрый день… Ничего себе платье… Нелли нравится, – с сомнением произнес Пискорскис. – Но меня смущает одно… Взгляните-ка… Как раз посредине выреза…

– А что там такое?

– Вы не видите?… Бог знает, откуда он взялся! Но ведь так нельзя, говорю я, а она уперлась: декольте должно быть сзади!..

– Господин Пискорскис, позвольте судить об этом женщинам. Женщина лучше знает все свои недостатки. А прыщик можно залепить пластырем под цвет тела или еще лучше – подкрасить под родинку. Женщина с родинкой на спине – это великолепно. Вот у меня горе – так горе. Я умоляла сшить платье с хвостом, а сделали с двумя, да еще по бокам. Как быть – не знаю. Осталось всего несколько дней, а дочка голая! Кстати, мадам, вы лучше обратите внимание на корсет, чем на прыщ. Ваш корсет довольно провинциален. Мужчины часто судят по корсету о культуре женщины…

– Я этого не вынесу! Мой муж, – ну настоящий осел! – огорчилась Пискорскене. – Подумайте – он преподнес мне такой корсет в день ангела. Это издевательство!

– Нелюк, ну зачем же так?

– Я тебе говорила, что есть французские, резиновые. Нежные, как шелк!

– Вот, вот, вот!.. – подтвердила Уткина.

Рассерженная Пискорскене скрылась за ширму, переоделась, велела завернуть платье и, не взглянув на мужа, сказала:

– Отнесешь домой. Мне некогда, у меня сегодня много дел.

Было тихое зимнее утро. С самой зари по улицам Каунаса расхаживали пары с трехцветными коробочками и такими же щитами, на которых были приколоты бумажки с надписью: «В пользу приюта». Самоотверженно преданные делу благотворительности пары меряли из конца в конец Лайсвес аллею, останавливая прохожих; расфуфыренные барышни, не жалея комплиментов, пристегивали к лацканам значки, а их партнеры – молодые мужчины – склоняли голову и повторяли: «Спасибо!» То там, то сям на тротуарах стояли столики, возле которых собирались сборщицы дани – дамы с серебристыми лисами, закутанные в дорогие манто. На панели у «Метрополя» крутились генеральша Тешлавичене и Пискорскене.

– Извините, господин!.. Вас-то мы уж не пропустим… – вцепившись в грудь какого-то чиновника, басила, показывая зубы, Тешлавичене: – Пожертвуйте сиротам, несчастным младенцам! Не возьмете ли приглашение на бал?

– Ничего себе мужчина! – шепнула Пискорскене, когда чиновник удалился.

– Мне он не понравился… Просто слон… Смотрите, смотрите… Этого я перехвачу! Вот это мужчина!

– Тоже мне мужчина! Вымолоченный сноп! – иронически усмехнулась Пискорскене. – Господин, господин! Не убегайте! Не выкрутитесь! Пожертвуйте подкидышам! Не забудьте, вечером бал!

– Непременно, непременно приходите! – крутясь на одной ноге, стреляла глазками Тешлавичене. – Не прощайтесь, скажите до свиданья!.. Вы видели, как он на меня глянул! Словно копьем пронзил!

– Пожертвуйте сиротам!.. Видите? – кивнула Пискорскене на проходящую даму. – С двумя мужьями живет.

– Видно, потому две шубы и купила. Сегодня она в кротовой. А вы знаете, какой бал ей муж закатил?

Столбы в переулках и на аллее были увешаны призывными плакатами. Газеты в отделе хроники возвещали: «Благотворительный бал в пользу сирот. Играет джаз. Вход только в бальных платьях и во фраках. Бал опекает госпожа президентша».

Объявления вызвали бурю и в особняке Спиритавичюса.

Спиритавичене, ворвавшись в дом, облетела все комнаты, оставляя в каждой какую-нибудь покупку, и велела мужу тотчас же наточить бритву.

– Ну, ты того, Марцелюк! То да се, – вытаращил глаза Спиритавичюс. – Что ты затеяла? Что с тобой?

– Точи бритву, говорю!

– Что с тобой? Взбеленилась баба…

– Я тебя добром прошу – точи бритву!

– Зарезаться хочешь? – в сердцах сплюнул Спиритавичюс. – На кой тебе черт бритва, спрашиваю?

– Собирайся на бал!

Спиритавичюс только что побрился, и поэтому желание жены показалось ему по меньшей мере странным. Однако супруга не унималась. Директору ничего не оставалось, как повесить ремень и водить по нему сверкающим стальным лезвием.

– Кончил?… Иди сюда! – позвала из соседней комнаты супруга.

Спиритавичюс с бритвой помчался в спальню, где обнаружил полуобнаженную жену.

– Побрей!.. – велела она.

– Что побрить? Ну ты, того, то да се, не смейся над стариком!

– Для нового платья нужно!.. Понял?

– Ничего не понял. Где побрить, спрашиваю?!

– Платье без рукавов! Все подмышки бреют…

– Подмышки?! Брейся сама, – отступил Спиритавичюс.

– Давай сюда бритву!

Спиритавичене намылилась, подошла к зеркалу, но никак не могла достать бритвой подмышку.

– Зарежешься еще на старости лет! Давай бритву!.. Сумасшедшая!.. Подмышки брить! – бранился Спиритавичюс. – Седина в голову, бес в ребро!

А на другом конце столицы, сидя в теплой ванне, Бумба-Бумбелявичюс подгонял свою жену:

– А теперь чуточку ниже… Полегче, полегче… Вот так. А-а… Хорошо… хорошо! Очень хорошо, Марите!.. От-та-та-та!..

Бумбелявичене терла мочалкой спину мужа. Они спешили на свой первый бал.