Жоржи Амаду - Город Ильеус
Взять Флориндо или бежать одному? Варапау никак не может решить этот вопрос. Лучше посоветоваться с Капи, он человек опытный, много лет здесь живёт. Капи никогда не пытался бежать, хотя давно уж тоска давит ему на сердце. Капи родом из Сеара, он приехал сюда как-то во время засухи — по всему северо-востоку, обожженному солнцем, шла слава о землях юга Баии. Приехал — и уже не мог вернуться назад. Он приехал один, жена и дети остались там, на выжженной земле, он ведь уезжал ненадолго, только чтоб заработать немного денег. Но он задолжал, в лавку. Там, на родине, в Сеара у них был свой клочок земли, корова и коза. Жена обрабатывала землю и писала, что, как только сможет, пошлет ему денег. Тогда Капи заплатит долг и вернётся домой. Уже много лет он ждёт. Иногда приходят письма от жены, которые пишет под её диктовку учительница соседней школы, жена сообщает, что копит деньги, чтоб ему послать. Но ведь приходится по грошику собирать, так что ждать ещё долго. Капи ждёт терпеливо и всеми силами старается, чтоб долг его по крайней мере не рос.
В эту ночь Капи тоже снится сон. Он спит беспокойно и видит во сне пастушескую пляску, в которой он когда-то — много лет прошло с тех пор! — выступал в роли Ирода. Они изображали тогда какую-то смесь из Библии и старинных мистерий на тему о рождении Христа. Капи был наряжен Иродом, и пастушки, обращаясь к нему, пели стихи, которые он до сих пор помнит. Капи ворочается на своей жёсткой постели из голых досок, делая отчаянные усилия вспомнить, как дальше. Ведь пастушки кончили петь, теперь его очередь, он должен ответить. Как же это поется? Капи никак не может вспомнить свою партию. Ведь сколько лет прошло, он тогда ещё не женат был, а про земли Ильеуса — так вообще даже и не предполагал, что они на свете существуют, и деревьев какао в глаза не видал, но зато стихи из пастушеского терно знал наизусть и помнил все па того танца, который тогда танцевали. Именно во время терно, в один из этих чудных вечеров он и познакомился с Сузаной, своей теперешней женой. Она была пастушкой и пела:
О царь Ирод,не тронь младенца,ведь он наш бог…
А Капи, царь Ирод, отвечал ей. Капи отчаянно пытается вспомнить стихи. Он как наяву видит перед собой Сузану девушкой, в костюме пастушки, он слышит её пенье. Лоб его покрывается потом, он ворочается на нарах, не находя покоя, это уже не сон, а кошмар…
Варапау закрыл глаза. Взять с собой Флориндо или нет? Только один Капи может дать ему совет, он тут самый опытный человек. Вот праздничная процессия выходит из фазенды, Варапау — во главе, а дорога ведет в сертаны. Он бежит бегом, терно остается позади, фонарики покачиваются в такт знакомой песне:
Беги да подрезывай ветки,какао сбирай и сажай(не плачь, мулатка, не плачь!)…
Терно всё дальше; на просеке в лесу Роза ждет Варапау. Она идёт к нему навстречу, смеётся, что-то врет, как всегда. Но вслед за нею появляются Мартинс и Тибурсио. Они пришли с какаовых плантаций. Варапау хватается за нож. Роза смеётся: кому ж удавалось бежать с плантаций какао? Ранульфо не сумел убежать, и вот его бьют, в руке Тибурсио хлыст, сейчас он опустится на спину Ранульфо. Варапау пробует бежать, но все теперь собрались у помещичьего дома: Роза смеётся, Мартинс пытается схватить её, полковник Фредерико что-то кричит, Тибурсио хлыстом бьёт Ранульфо…
8
Баркасы для сушки бобов напоминают корабли, они словно вот-вот поплывут по золотому морю какаовых деревьев. Они стоят возле помещичьего дома один за другим, пять баркасов, на которых работники танцуют свой странный танец, перемешивая ногами сушащиеся на солнце бобы. Здесь же, неподалеку, стоят корыта, вереницы ослов отвозят туда мякоть какао. Сквозь щели досок стекает жидкий мед, покрывающий бобы какао, Из этого мёда помещики гонят уксус в собственных перегонных котлах.
Быть может, потому, что баркасы похожи на корабли, в землях какао появились песни, в которых говорится о море, о путешествиях. Или, может быть, в этих песнях мечта о побеге? Ведь многие из тех, кто работает на плантациях, приплыли сюда по морю в поисках богатства…
Хотел бы я быть морякоми уплыть в чужие края…
Цинковая крыша баркаса накаляется на солнце. Если пойдет дождь, надо сразу же навесить над сушащимися бобами эту крышу, наведя ее по рельсам баркаса, и какао будет спасено. А иначе оно заплесневеет, перейдет в «средний сорт», и разницу в цене вычтут из заработной платы работников плантаций. На настиле, словно покрытом воском, сушится какао, вынутое из корыт, в то время как люди, танцующие на нём выдуманный ими самими танец, ворошат ногами бобы какао, распевая при этом песню, которую они тоже сами выдумали. Этот танец напоминает другой танец других негров в другие времена, на палубах невольничьих кораблей, а эта музыка говорит о тайной мечте каждого из них — стать моряком и в один прекрасный день уплыть на каком-нибудь корабле в другие страны. Но, несмотря на то что эти баркасы так похожи на грузовые суда, которые вот-вот выйдут в открытое море, они вечно будут стоять на якоре возле плантаций какао, и даже самый сильный южный ветер не сможет сдвинуть их с места.
Мой баркас никуда не плывет,он к берегу крепко пристал.
Как бы сильно ни дул южный ветер, сгибая траву, покрывая жёлтыми листьями землю, никогда не сдвинутся с места эти баркасы. И никогда не уедут отсюда эти негры и мулаты, распевающие песни, в которых говорится о море и путешествиях: они навек прикованы к чёрной, сочной земле плантаций, эти моряки на баркасах для сушки какао!
Зерна какао докрасна раскаляются под жарким солнцем, и, словно танцуя на горячих угольях, люди переворачивают их ногами, чтобы какао было «высшего сорта», а не «good» или «среднего». Потому что разницу в цене вычтут у работника и потом десять лет ни гроша не получишь. Надсмотрщик кричит: «Осторожно!», «Смотрите не попортите какао!», «Не смейте грабить хозяина!» Они пляшут и поют, раскаленные бобы какао обжигают им ноги. Первое время на пальцах остаются следы, потом ноги привыкают.
Чем сильнее припекает солнце, тем лучше. Какао станет коричневым, как лица людей, у него будет такой запах, как у шоколада. Работники плантаций никогда не пробовали шоколада, они только и знают что этот сладкий запах.
Варапау пляшет свой странный танец быстро, дробно перебирая ногами. Негр Флориндо смеется, он пляшет лучше всех. Капи месит в корыте мякоть какао, чтобы выжать сок. Жидкая масса налипает на подошвы ног, никакой водой потом не отмыть ее, — это уж на всю жизнь. Негр Флориндо затягивает матросскую песню, все остальные подхватывают:
Мой баркас отправляется в море,ветер бушует кругом…Мой баркас без руля и без вёсел,и паруса нету на нём…
Неподалеку — печь, её недавно белили. Словно самый простой белый домик. Но работники плантаций смотрят на неё с ужасом. Электрическая печь, маленький белый домик с одной только дверью, похожей на дыру, через которую входишь прямо в ад. Когда начинается тоскливая зимняя пора и льёт дождь, или в конце уборки урожая, когда всё какао не умещается на баркасах, его сушат искусственным способом, в электрической печи. Зимой, когда падают июньские дожди, а солнца нет, баркасы становятся бесполезными, над ними надвигают цинковые крыши, а все какао сносят для просушки в печь. Включают электричество или кладут дрова в топку, если это не электрическая печь. Внутри жарко как в аду, а пробыть здесь нужно шесть часов и всё время переворачивать зёрна, а то печь — это вещь опасная, в одно мгновенье может сгореть несколько арроб какао. А ведь вычитать будут у работников. Когда человек входит в печь, надсмотрщик кричит ему вслед: «Осторожней, осторожней, не сожги какао». Многие уже умерли от удара из-за этой печи: выйдут наружу, попадут под дождь, да сразу же и рухнут. А один погиб потому, что, выйдя из печи, страшно хотел пить и с жадностью съел кусок арбуза. Ему весь рот перекосило, а глаза прямо вылезли из орбит, он упал тут же, у самого входа в печь, в этот красивый белый домик.
— Оцепенел… — сказали люди.
Многие уже так оцепенели, и потому работники плантаций боятся этой печи; она — их смертельный враг. Она убивает людей, она сжигает хозяйское какао. А когда какао сгорает, то платят они, убыток вычитается из их заработка, и долг растет в расчетных книгах, в которых уже все так запутано, что и разобрать нельзя. Но если человек, выйдя из печи, падает мёртвым, то никто ничего не платит, его тут же на плантациях и закапывают — это ведь хорошее удобрение. Когда человек умирает, значит, срок его настал, и это даже лучше — умереть сразу, оцепенеть тут же на месте, чем месяцами валяться в постели, желтеть да сохнуть, медленно помирая. Так говорят женщины, когда кто-нибудь, выйдя из печи, попадает под дождь и падает мертвым.
