Мартин Нексе - Дитте - дитя человеческое
Уже смеркалось, а работа была не сделана. Дитте принесла из комнаты лампу, в которой горел керосин пополам с маслом, и продолжала работу, плача от отчаяния, что не успеет закончить ее до возвращения родителей. Видя слезы сестры, малыши притихли и с часок работали усердно. Но потом опять затеяли возню, начали гоняться друг за другом, и Кристиан, нечаянно задев ногою лампу, разбил ее.
Братишка и сестренка перестали шалить и присмирели. Темнота словно пригвоздила их обоих к месту, они не смели шевельнуться и только хныкали каждый в своем углу: «Дитте, возьми меня!» Дитте раскрыла дверь в комнату и резко сказала:
— Выбирайтесь сами! — потом ощупью отыскала Поуля, прикорнувшего на куче тряпья, и сердито добавила: — Сейчас же оба в постель за это!
Кристиан не переставал хныкать:
— Я не хочу, чтобы мама меня высекла! Не хочу! — Он обвил руками шею Дитте, как бы прося у нее защиты, и гнев ее исчез.
Она зажгла фонарь с ворванью и помогла детям раздеться.
— Если вы будете умниками и сразу уляжетесь спать, мамочка Дитте сбегает к лавочнику и купит новую лампу, — сказала она. — А вам придется побыть одним в потемках.
Она не решилась оставить у детей огонь в комнате и погасила фонарь перед своим уходом. Ребятишки вообще побаивались оставаться одни в темноте. Но теперь спорить не приходилось.
У Дитте хранилось целых двадцать пять эре. Она получила эту монету когда-то в хорошие времена от бабушки и сберегла, несмотря на все соблазны. Сколько всего мечтала она приобрести себе на эти деньги, а теперь надо забыть об этом, чтобы избавить Кристиана от розог. Она присела перед стенкой, в щель которой была засунута монетка, и помедлила немного, прежде чем вынуть кирпичик. Тяжело было решиться! Поднявшись, она со всех ног кинулась бежать в лавку, словно боясь одуматься, раскаяться.
В лавке не нашлось лампы за такую цену. Дитте не предвидела этого; ей казалось, что за двадцать пять эре можно приобрести решительно все. Пораздумав, как же теперь быть, она купила за восемь скиллингов глиняный ночной горшок с ручкой, а на всю сдачу леденцов.
Когда Дитте вернулась домой, малыши уже спали. Она зажгла фонарь и принялась обрывать сухие листья с березовых веток, из которых надо было вязать веники. Как ни устала девочка за этот богатый событиями день, сидеть сложа руки она не могла. Однако сильный запах березы одурманил ее, и она уснула за работой. Так и застали ее родители.
Острый глаз Сэрине сразу приметил что-то неладное.
— Зачем ты зажгла фонарь? — спросила она, расстегивая пальто.
Пришлось Дитте все рассказать.
— Но я купила… — быстро добавила она.
— Лампу? Где же она? — Мать оглядела комнату.
— Нет… лампы за двадцать пять эре не нашлось. Но я вот что купила… — Дитте опустилась на колени и вытащила из-под кровати родителей свою покупку.
— Да ты прямо молодец! — весело сказал Ларc Петер, поднимая ее с полу. — Как раз этого нам всего больше и не хватало в доме.
Но Сэрине уже завладела посудиной. Разумеется, глупо швырять деньги на такую ерунду, но, раз покупка сделана, она во всяком случае пригодится на кухне. У Сэрине часто не хватало крынок. А что касается другой надобности, то все отлично могут по-прежнему ходить во двор.
— Маме, видишь ли, нужна миска для супа, — шепнул отец Дитте, когда Сэрине вышла с посудиной в кухню.
Но Дитте было не до смеху, — она по опыту знала, что мать не так-то скоро угомонится.
Через минуту Сэрине действительно стояла в дверях.
— А кто позволил тебе покупать в долг? — спросила она.
— Я купила на свои собственные деньги — тихо ответила Дитте.
— На собственные?.. — начался форменный допрос, которому конца не предвиделось.
Пришлось вмешаться Ларсу Петеру.
В комнате было холодно, и они рано легли спать. Дитте забыла протопить.
— У нее и без того были полны руки дела, — примиряюще сказал отец.
И Сэрине промолчала, — она была не из тех, кто ворчит, когда удается хотя бы немного сэкономить.
А холод стоял сильный. Дитте никак не могла согреться в постели и уснуть. Она лежала и смотрела на облачко белого пара, вылетавшее у нее изо рта при дыханье; прислушивалась, как стены снаружи потрескивают от мороза. Ночь стояла лунная, и холодный белый свет падал на пол и на стул с одеждой детей. Слегка приподняв голову, Дитте видела в щели между деревянным каркасом дома и оштукатуренной кладкой из торфа, глины и камыша белый снег.
Прямо в лицо ей веял холод. Комната выстывала все больше и больше.
Холод кусал голое плечо девочки, так как ей пришлось выпростать одну руку и придерживать ею перину, чтобы она не сползала с младших детей. Сестренка начала ворочаться, она была самая слабенькая и больше всех зябла под этой периной, которая состояла, в сущности, из одной грубой наволочки. Старые перья давно перетерлись, а новые, которые накопились после убоя домашней птицы, Сэрине не позволяла трогать. Они предназначались для продажи.
Поуль захныкал. Дитте стянула со стула носильную одежду детей и набросила на перину сверху. С кровати матери раздался голос: «Лежите смирно!» Отец же встал, принес свой дорожный балахон и накрыл им всех детей сразу. Балахон был грязный, пыльный, но он грел!
— Просто беда, как дует сквозь стены, — сказал Ларc Петер, укладываясь снова в постель, — воздух в комнате совсем ледяной. Придется мне взять немного старых досок и обшить стены внутри.
— Лучше бы ты подумал о том, как бы выстроить новое жилье, на этот гнилой ящик не стоит тратить трудов.
Ларс Петер рассмеялся:
— Да, недурно было бы, но откуда взять денег?
— Кое-что у нас уже есть. И старуха скоро помрет. У меня такое предчувствие.
Сердце у Дитте шибко забилось. Бабушка скоро умрет?! Мать сказала это так твердо! Девочка стада напряженно прислушиваться к разговору.
— Ну, так что же? — спросил отец. — Много ли от этого переменится?
— Я думаю, старуха побогаче, чем с виду кажется, — тихо сказала Сэрине и, приподымаясь на локте, прислушалась: — Ты спишь, Дитте? — Девочка затаила дыхание.
— Знаешь? — снова заговорила Сэрине. — Мне думается, старуха зашила деньги в перину. Потому и не хочет расстаться с нею.
Ларс Петер громко зевнул.
— Какие деньги? — По голосу было слышно, что его клонит ко сну.
— Двести далеров, разумеется.
— А мы тут при чем?
— Да как же? Ведь она все-таки как будто мать мне!
Но деньги принадлежат девчонке, и мы вправе были бы взять их на хранение. Если старуха помрет, все добро ее пойдет с молотка… и в барышах окажется тот, кто купит перину — с двумя сотнями далеров в придачу. Лучше бы ты съездил к старухе и уговорил ее завещать все нам.
— Ты и сама можешь это сделать, — ответил Ларc Петер и решительно повернулся лицом к стене.
В комнате стало тихо. Дитте съежилась, прижав обе руки к губам, сердце ее стучало неровно, то часто-часто, то совсем замирало. От страха за бабушку она готова была закричать. Может быть, бабушка уже умерла! Дитте так давно не наведывалась к ней! Тоска терзала девочку.
Она потихоньку перекинула ноги через край постели и сунула их в тряпичные туфли.
Мать приподнялась:
— Ты куда?
— Мне надо… на двор, — ответила Дитте прерывающимся голосом.
— Накинь юбку: страшный холод, — сказал отец и немного погодя пробурчал, обращаясь к жене: — Не мешало бы тебе все-таки оставить ту посудину в комнате.
Девочка что-то слишком долго не возвращалась. Ларc Петер встал и выглянул во двор. Далеко-далеко на белеющей дороге виднелась убегавшая девочка. Мигом он натянул на себя брюки и куртку и кинулся за Дитте. Он видел ее вдали, — она неслась стрелою, он гнался за нею, бежал и звал, бежал и звал, его тяжелые деревянные башмаки грузно топали. Но расстояние между ним и беглянкой все росло. Наконец она скрылась из виду. Он постоял немножко, не переставая кричать ей вслед; голос его гулко разносился в ночной тишине. Потом он повернул обратно.
А Дитте продолжала нестись стрелою по озаренной луною дороге, каменно-твердой и похрустывавшей от мороза. Мерзлая земля обжигала девочке подошвы ног сквозь тряпичную обувь. В канавах и прудах тоже потрескивало: крак, крак! Над озером же словно гром гремел, и раскаты неслись к противоположному берегу. Это вода выталкивала кверху лед. Но Дитте не было холодно, сердце бешено колотилось, и она твердила, не переставая: «Бабушка умирает! Бабушка умирает!»
Около полуночи девочка добежала до моста, едва переводя дух и еле держась на ногах. Она остановилась под окном, чтобы отдышаться, и услыхала прерывающийся жалобный голос бабушки.
— Я тут, бабушка! — крикнула девочка и постучала в окно, громко плача от радости.
