Оноре Бальзак - Провинциальная муза

Он сделал знак кучеру остановиться, подал руку г-же де ла Бодрэ и оставил кучера с каретой, полной чемоданов, дав себе твердое обещание «безотлагательно, — как он про себя выразился, — отправить даму со всеми ее пожитками туда, откуда она приехала».

— Сударь! Сударь! — окликнула его маленькая Памела.

Девочка не лишена была сообразительности и поняла, что три женщины вместе не должны встречаться на квартире холостяка.

— Ладно, ладно! — отмахнулся журналист, увлекая Дину.

Тогда Памела подумала, что эта незнакомая дама, наверно, родственница; все же она добавила:

— Ключ в дверях. Там матушка вашей невесты.

Смущенному Этьену сквозь поток фраз, которыми осыпала его г-жа де ла Бодрэ, послышалось: «Там моя матушка» — единственное, вполне возможное для него обстоятельство — и он вошел. Его невеста и теща, находившиеся в это время в спальне, забились в уголок, увидев Этьена с какой-то женщиной.

— Наконец-то, мой Этьен, мой ангел, я твоя на всю жизнь! — вскричала Дина, бросаясь ему на шею и крепко его обнимая, пока он запирал дверь. — В этом замке Анзи моя жизнь была беспрерывной мукой, я больше не могла терпеть, и когда пришло время объявить о том, что составляет мое счастье, у меня на это не хватило сил. И вот я здесь… твоя жена, мать твоего ребенка! О! Не написать мне ни разу! Два месяца держать меня в неизвестности!..

— Но, Дина, ты ставишь меня в затруднительное положение…

— Ты любишь меня?..

— Как тебя не любить?.. Но не лучше ли было остаться в Сансере?.. Я нахожусь в величайшей нужде и боюсь, что тебе придется ее разделить…

— Твоя нужда будет рай для меня. Я хочу жить здесь и никогда не расставаться с тобой…

— Бог мой, это хорошо на словах, но…

Услышав эту фразу, сказанную резким тоном, Дина села и залилась слезами. Лусто не мог устоять перед таким взрывом отчаяния; он сжал ее в объятиях и поцеловал.

— Не плачь, Дидина! — воскликнул он.

Произнося эти слова, фельетонист вдруг увидел в зеркале призрак г-жи Кардо, смотревший на него из глубины комнаты.

— Ну-ну, Дидина, пойди с Памелой, присмотри сама, как там выкладывают твои чемоданы, — сказал он ей на ухо. — Иди, не плачь, мы будем счастливы.

Он проводил ее до дверей и вернулся к супруге нотариуса, чтобы отвратить грозу.

— Сударь, — сказала ему г-жа Кардо, — я поздравляю себя с тем, что пожелала собственными глазами поглядеть, как-то живет тот, кто должен был стать моим зятем. Моя Фелиси не будет женой такого человека, как вы, даже под угрозой смерти. Вы обязаны думать о счастье вашей Дидины, сударь.

И ханжа удалилась, уводя за собой Фелиси, которая тоже плакала, потому что уже успела привыкнуть к Лусто. Ужасная г-жа Кардо уселась в свой экипаж, не сводя дерзкого взгляда с бедной Дины, которую, как нож в сердце, ударила фраза: «Это хорошо на словах», но, как и все любящие женщины, она, тем не менее, верила ласковому: «Не плачь, Дидина!»

Лусто, не лишенный своего рода решимости, выработанной случайностями его тревожной жизни, сказал себе:

«Дидина благородна; узнав о моей женитьбе, она пожертвует собой ради моего будущего, а я-то уж сумею ее подготовить».

И в восторге, что придумал хитрость, успех которой казался ему обеспеченным, он стал приплясывать, напевая на известный мотив: «Тра-ля-ля-ля! Ля!» «А как только спроважу Дидину, — продолжал он разговаривать сам с собой, — пойду с визитом к мамаше Кардо и наговорю ей с три короба: будто я соблазнил ее Фелиси в день святого Евстахия… будто Фелиси, согрешившая из любви ко мне, носит под сердцем залог нашего счастья, и… ля-ля-ля-ля! Отец не сможет уличить меня во лжи… ля, ля… дочь тоже… Тра-ля-ля! Ergo,[60] нотариус, жена, дочь — все в моих руках, тра-ля-ля-ля!»

К своему великому удивлению, Дина застала Этьена отплясывавшим какой-то дикий танец.

— Я пьян от радости, что ты приехала, что нас ждет счастье!.. — сказал он ей, чтобы как-нибудь объяснить этот порыв безумного веселья.

— А я-то думала, что ты меня больше не любишь!.. — вскричала бедняжка, выронив из рук мешочек с принадлежностями ночного туалета; она опустилась в кресло и заплакала от радости.

— Устраивайся, мой ангел, — сказал Этьен, втайне посмеиваясь. — Мне тут надо черкнуть два слова, я хочу отделаться от одной холостяцкой пирушки, чтобы принадлежать тебе. Приказывай, ты здесь у себя дома.

Этьен написал Бисиу:

«Дорогой друг, ко мне нагрянула моя баронесса: она расстроит мою женитьбу, если мы не пустим в ход всем известную хитрость из тысячи и одного водевиля театра Жимназ. Так вот, рассчитываю на тебя: явись мольеровским старикашкой поругать твоего племянника Леандра[61] за его глупость. Пока десятая муза будет сидеть спрятанная в моей комнате, надо подействовать на ее чувства: бей крепче, будь зол, оскорби ее. А я, как ты сам понимаешь, стану изображать слепую преданность и буду глух к твоим словам, чтобы дать тебе право кричать во весь голос. Приходи, если можешь, в семь часов.

Отправив это письмо с рассыльным к человеку, который был насквозь парижанин, то есть не знал большего удовольствия, как разыграть комическую сценку, называемую художниками «шаржем», Лусто сделал вид, что он очень озабочен, как бы поудобнее устроить у себя сансерскую музу: он занялся раскладкой привезенных ею вещей, познакомил ее со слугами и квартирным распорядком, выражая такое неподдельное простосердечие и удовольствие и рассыпаясь в таких ласковых словах и нежностях, что Дина могла себя счесть самой любимой женщиной на свете. Эта квартира, где малейшая вещь носила на себе отпечаток моды, нравилась ей гораздо больше, чем ее замок Анзи. Журналист спросил Памелу Мижон, смышленую четырнадцатнлетнюю девочку, хочет ли она быть горничной важной баронессы. Восхищенная Памела тотчас приступила к своим обязанностям и побежала на бульвар заказать обед ресторатору. Г-же ла Бодрэ стало ясно, какая бедность скрывалась под чисто показной роскошью холостяцкого хозяйства журналиста; она обнаружила полное отсутствие самых необходимых предметов домашнего обихода. Вступая во владение шкафами и комодами, Дина строила сладостные планы, как она исправит характер Лусто, как сделает его домоседом, какой уют создаст ему дома. Новизна положения заслоняла от Дины всю глубину ее несчастья, во взаимной любви она видела отпущение своего греха и еще не простирала взоров за пределы этой квартиры. Памела, по смышлености не уступавшая лоретке, направилась прямо к г-же Шонтц за столовым серебром и рассказала ей, что произошло с Лусто. Предоставив все в доме в распоряжение Памелы, г-жа Шонтц побежала к Малаге, своей задушевной подруге, чтобы предупредить Кардо о несчастье, обрушившемся на его будущего зятя.

Нимало не обеспокоенный опасностью, угрожавшей его женитьбе, журналист с каждым часом делался все нежнее со своей провинциалкой. Обед послужил поводом для прелестного ребячества любовников, наконец завоевавших свободу и счастье быть наедине. После кофе, когда Лусто сидел перед горящим камином с Диной на коленях, вбежала встревоженная Памела.

— Господин Бисиу пришел! Что ему сказать? — спросила она.

— Пойди в спальню, — сказал журналист своей возлюбленной, — я скоро от него отделаюсь; но это один из самых близких моих друзей, и мне придется рассказать ему о моем новом образе жизни.

— Ого! Два прибора и голубая бархатная шляпа! — воскликнул весельчак. — Ухожу… вот что значит жениться: всему говоришь прощай. Как богатеют-то, меняя квартиру, а?

— Да разве я женюсь? — сказал Лусто.

— Как! Уж ты теперь не женишься? — воскликнул Бисиу.

— Нет!

— Нет? Вот тебе на! Что такое произошло? Не натворил ли ты глупостей? Как! Тебе, благословением неба, привалило счастье: двадцать тысяч ренты, особняк, жена, связанная родством с лучшими семействами крупной буржуазии, — словом, жена с улицы Ломбар…

— Молчи, молчи, Бисиу, все кончено. Убирайся!

— Чтоб я да убрался! За мною права дружбы, я ими намерен злоупотребить. Что с тобой случилось?

— Случилось то, что ко мне приехала та дама из Сансера, она будет матерью, и мы собираемся жить вместе в любви и дружбе до конца наших дней… Ты бы все равно узнал об этом завтра, так вот — узнай сегодня.

— Все дымовые трубы на мою голову, как говорит Арналь! Однако, дорогой мой, если эта женщина любит тебя ради тебя самого, так она вернется, откуда приехала. Когда же это бывало, чтобы провинциалка освоилась в Париже? Твое самолюбие будет страдать на каждом шагу. Ты забываешь, что такое провинциалка! Ведь у нее и счастье такое же скучное, как несчастье; она с таким же талантом избегает изящества, как парижанка его изобретает. Послушай, Лусто! Я понимаю, что страсть заставила тебя забыть, в какое время мы живем; но у меня, у твоего друга, нет мифологической подвязки на глазах… Вникни же в свое положение! Ты пятнадцать лет вращаешься в литературных кругах, ты уже не молод, ты стоптал себе пятки, столько дорог ты исходил!.. Да, мой милый, ты вроде парижских мальчишек, которые подгибают чулок, чтобы спрятать дыру на пятке: скоро ты весь чулок подогнешь!.. Да и вообще твоя затея старовата. Твои фразы всем знакомы, даже больше, чем секретные лекарства…