Элизабет Гаскелл - Крэнфорд
Крэнфорд так долго мнил себя честным и нравственным городом, что теперь воображал, будто и не может быть, ничем иным благодаря своей воспитанности и аристократичности, а потому темное пятно на его репутации причиняло ему удвоенные страдания. Но мы утешались сами и утешали друг друга мыслью, что грабежи эти совершали не крэнфордцы — несомненно, такой позор мог навлечь на город лишь чужой человек (или чужие люди), и только из-за него нам приходилось принимать столько предосторожностей, точно мы жили среди краснокожих индейцев или французов.
Это последнее сравнение нашего еженощного осадного положения принадлежало миссис Форрестер, чей отец воевал под командованием генерала Бургойна[57] в Америке, а муж сражался с французами в Испании.[58] И она полагала, что именно французы каким-то образом повинны и в мелких кражах, которые представляли собой неоспоримый факт, ив грабежах и разбое на большой дороге, которые не шли дальше слухов. На нее в свое время глубочайшее впечатление произвели разговоры о французских шпионах, и она нет-нет да и обращалась вновь к этой мысли. Теперь ее теория была такова: крэнфордцы так уважают себя и так благодарны аристократии, милостиво соизволившей жить в поместьях вблизи городка, что они ни в коем случае не позволили бы себе запятнать свою благовоспитанность нечестностью или безнравственностью; следовательно, нам остается считать, что грабят люди пришлые. А если пришлые, то почему бы и не иностранцы? А если иностранцы, то уж кто, как не французы? Синьор Брунони говорил на ломаном языке, точно француз, и хотя он расхаживал в тюрбане, точно турок, миссис Форрестер ведь видела гравированный портрет мадам де Сталь[59] в тюрбане и портрет господина Денона[60] в таком же костюме, какой был на фокуснике, из чего неопровержимо вытекало, что тюрбаны носят не только турки, но и французы. И можно не сомневаться, что синьор Брунони — француз, французский шпион, выискивающий в Англии слабые и незащищенные города, а раз так, то он обязательно должен иметь сообщников. У нее, у миссис Форрестер, всегда было свое мнение о приключении мисс Пул в гостинице «Георг», когда та увидела двух человек там, где полагалось быть всего одному. Французы напридумали хитростей и уловок, о которых англичане, слава богу, и понятия не имеют, и она, хотя и пошла смотреть фокусника, все время чувствовала, что поступает дурно, — ведь это представление, наверное, выходило за границы дозволенного добрым христианам, хотя мистер Хейтер на нем и присутствовал. Короче говоря, мы еще никогда не видели миссис Форрестер в подобном волнении, а так как она была дочерью и вдовой офицера, мы, разумеется, очень считались с ее мнением.
По правде говоря, я не знаю, что было правдой, а что — ложью в слухах, которые в то время распространялись по городку с быстротой пожара, но тогда мне представлялось вполне правдоподобным, что в Мардоне (маленьком городке в восьми милях от Крэнфорда) грабители проникали в дома и лавки через дыры, которые проделывали в стенах, разбирая и унося кирпичи в полночный час так бесшумно, что ни в доме, ни вокруг него никто не слышали ни звука.
Услышав об этом, мисс Мэтти в отчаянии сдалась.
Что толку, сказала она, в замках, засовах, колокольчиках на окнах и ежевечерних обходах дома? Эта уловка — настоящий фокус. И теперь она верит, что без синьора Брунони тут дело не обходится.
Как-то днем, часов около пяти, нас испугал торопливый стук в дверь. Мисс Мэтти велела мне бежать к Марте и сказать, чтобы она ни в коем случае не отпирала дверь пока она (мисс Мэтти) не произведет разведки через окно предварительно вооружившись скамеечкой для ног, дабы обрушить ее на голову неведомого гостя, когда в ответ на ее вопрос «кто тут?» он посмотрит вверх и окажется, что его лицо закрыто черным крепом. Но оказалось, что пришла всего лиши мисс Пул в сопровождении Бетти. Мисс Пул поднялась в гостиную. В руке она держала корзиночку и, несомненно, пребывала в состоянии величайшего волнения.
— Сберегите ее! — воскликнула она, когда я хотела взять у нее корзинку.
— Это мое столовое серебро. Я убеждена, что существует план ограбить нынче ночью мой дом. Я пришла поручить себя вашему гостеприимству, мисс Мэтти. Бетти будет ночевать у своей троюродной сестры в «Георге». Я могу, если вы разрешите мне остаться, всб ночь просидеть на стуле; ведь мой дом стоит в таком отдалении от остальных, что нас, конечно, никто не услышит, как бы мы ни кричали!
— Но что вас так встревожило? — осведомилась мисс Мэтти. — Вокруг вашего дома рыскали какие-нибудь подозрительные люди?
— О да! — вскричала мисс Пул. — Три раза мимо него прошли двое мужчин самого зловещего вида, а всего полчаса назад нищая ирландка, едва Бетти приоткрыла дверь, чуть не ворвалась в дом, твердя, что ее дети умирают с голоду и она должна поговорить с хозяйкой. Заметьте — «с хозяйкой», хотя в передней висела мужская шляпа и было бы естественнее сказать «с хозяином»! Но Бетти успела захлопнуть дверь и прибежала ко мне. И мы собрали ложки и сидели у окна до тех пор, пока не увидели, что Томас Джонс возвращается с работы, а тогда мы его окликнули и попросили проводить нас в город.
Мы могли бы с торжеством напомнить мисс Пул, как она щеголяла своей храбростью, пока не напугалась, но мы очень обрадовались, убедившись, что и она не свободна от человеческих слабостей, а потому нам не хотелось злорадствовать. Я с большой охотой уступила ей на ночь свою комнату, а сама спала с мисс Мэтти. Но прежде, чем мы удалились на покой, они обе успели припомнить и рассказать столько жутких историй про грабежи и убийства, что у меня мороз по коже подирал от страха. Мисс Пул, по-видимому, очень хотела доказать, что, насмотревшись за свою жизнь стольких ужасов, она имела право на этот раз струхнуть, а мисс Мэтти не желала отстать от нее и на каждый ее рассказ отвечала вдвое более страшным, и в конце концов мне почему-то вспомнилась старинная сказка про соловья и музыканта, которые, поспорив, кто поет лучше, соревновались до тех пор, пока бедная Филомела не упала мертвой.
Одна из их историй преследовала меня потом еще очень долго — история о девушке из Камберлена, которую оставили сторожить дом, когда остальные слуги отправились на ярмарку, а господа были в Лондоне. В дверь постучал бродячий торговец и попросил разрешения оставить на кухне большой и тяжелый тюк своих товаров, сказав, что вернется за ним вечером, а девушка (дочь егеря), бродя от скуки по дому, увидела в зале ружье и сняла его, чтобы рассмотреть поближе, а оно выстрелило в открытую дверь кухни прямо в тюк, и из него медленно-медленно просочилась темная струя крови. (С каким наслаждением мисс Пул рассказывала эту часть истории, смакуя каждое слово!) Описание дальнейшего мужественного поведения девушки она довольно-таки сократила, и у меня осталось только смутное представление, что та каким-то образом взяла верх над грабителями с помощью утюгов, которые сначала раскалила докрасна, а затем снова сделала черными, обмакнув в расплавленное сало.
Мы расстались на ночь, с трепетом думая о том, что нам доведется услышать утром, причем я испытывала лихорадочное желание, чтобы ночь поскорее прошла: ведь разбойники могли из какого-нибудь своего тайника увидеть, как мисс Пул уносила серебряные ложки, и тогда у них появилась бы двойная причина напасть на наш дом.
Однако нам не довелось услышать ничего необыкновенного, пока наследующий день к нам не зашла леди Гленмайр. Кухонная утварь у задней двери сохраняла точно то же положение, какое мы с Мартой придали ей, нагромоздив кастрюли на сковородки, точно бирюльки, так что они обрушились бы с оглушительным грохотом, если бы к филенке притронулась снаружи хотя бы кошка. Я несколько недоумевала, что, собственно, должны мы будем делать, если этот сигнал тревоги разбудит нас среди ночи, и сказала мисс Мэтти, что, по-моему, нам следует сунуть головы под одеяло — тогда грабители не будут опасаться, что мы сможем их впоследствии опознать. Однако мисс Мэтти, дрожа от страха, отвергла этот план и заявила, что наш долг перед обществом — помочь их аресту, и она, во всяком случае, постарается схватить их и запереть до утра на чердаке.
Когда пришла леди Гленмайр, мы чуть было ей не позавидовали: дом миссис Джеймисон действительно подвергся нападению! Во всяком случае, они увидели следы мужских сапог на клумбе под кухонными окнами, где «мужчинам делать нечего», а Карло лаял всю ночь напролет, словно вокруг дома бродили чужие. Миссис Джеймисон, была разбужена леди Гленмайр, и они вместе начали дергать сонетку колокольчика, который находится в комнате мистера Муллинера на третьем этаже, а когда в ответ на этот призыв его голова в ночном колпаке показалась над перилами и они сообщили ему о своих страхах, он тотчас скрылся в своей спальне, запер дверь — чтобы не сквозило, — как он объяснил им на следующее утро, и, приоткрыв окно, доблестно крикнул, что отделает предполагаемых грабителей по-свойски, если они поднимутся к нему на третий этаж. Однако, как заметила леди Гленмайр для них это было небольшим утешением — ведь, прежде чем взобраться к нему, грабители должны были бы пройти мимо ее спальни и спальни миссис Джеймисон, а к тому же оказаться необыкновенными любителями драк, иначе с какой стати они, вместо того чтобы спокойно грабить никем не охраняемые первый и второй этаж, полезли бы в мансарду, где им еще предстояло бы взломать дверь, чтобы наконец добраться до мужественного защитника этого дома. Леди Гленмайр некоторое время стояла в гостиной, прислушиваясь, а затем предложила миссис Джеймисон снова лечь спать, но та объявила, что ей будет спокойнее, если она не ляжет, а останется сидеть и сторожить Тепло укутавшись, миссис Джеймисон расположилась сторожить на диване, где в шесть часов утра горничная и обнаружила ее погруженной в глубокий сон. А леди Гленмайр легла в постель и до зари не сомкнула глаз.
