Маргарет Митчелл - Унесенные ветром
Но каким-то образом все эти люди отошли от нее. Скарлетт понимала, что никто, кроме нее, тут не виноват. Она никогда не нуждалась в них до сегодняшнего дня – дня, когда Бонни уже нет на свете, а она так одинока и испугана и сидит за сверкающим обеденным столом напротив пьяного, отупевшего, совсем чужого человека, превратившегося в животное у нее на глазах.
Глава LXI
Скарлетт была в Мариетте, когда пришла срочная телеграмма от Ретта. Поезд в Атланту отходил через десять минут, и она села в него, взяв с собой лишь ридикюль и оставив Уэйда и Эллу в отеле на попечении Присей.
Атланта находилась всего в двадцати милях, но поезд полз бесконечно долго по мокрой, осенней, освещенной тусклым дневным светом равнине и останавливался у каждого переезда. До крайности взволнованная вестью от Ретта, Скарлетт сгорала от нетерпения и при каждой остановке буквально готова была кричать. А поезд шел не спеша сквозь леса, чуть тронутые усталым золотом, мимо красных холмов, все еще изрезанных серпантинами окопов, мимо бывших артиллерийских редутов и заросших сорняком воронок, вдоль дороги, по которой с боями отступали солдаты Джонстона. Каждая остановка, каждый перекресток, объявляемые кондуктором, носили имя сражения, были местом битвы. В свое время это вызвало бы у Скарлетт страшные воспоминания, но сейчас ей было не до них.
Телеграмма Ретта гласила: «Миссис Уилкс заболела. Немедленно возвращайтесь».
Сумерки уже спустились, когда поезд подошел к Атланте, – пелена мелкого дождя затянула город. На улицах тускло горели газовые фонари – желтые круги в тумане. Ретт ждал ее на вокзале с каретой. Лицо его испугало Скарлетт еще больше, чем телеграмма. Она никогда прежде не видела у него такого бесстрастного лица.
– Она не… – вырвалось у Скарлетт.
– Нет. Она еще жива. – Ретт помог Скарлетт сесть в карету. – К дому миссис Уилкс, и гони быстрее, – приказал он кучеру.
– А что с ней? Я и не знала, что она больна. Ведь еще на прошлой неделе она выглядела как всегда. С ней произошел несчастный случай? Ах, Ретт, и, конечно же, это не так серьезно, как вы…
– Она умирает, – сказал Ретт, и голос его был также бесстрастен, как и лицо. – Она хочет вас видеть.
– Нет, только не Мелли! Ах, нет! Что же с ней такое?
– У нее был выкидыш.
– Вы… Вы… Но, Ретт, она же… – И Скарлетт умолкла. Эта весть совсем лишила ее дара речи.
– А вы что, разве не знали, что она ждет ребенка?
У Скарлетт не было сил даже покачать головой.
– Ах, ну конечно, наверное, не знали. Я думаю, она никому не говорила. Ей хотелось устроить всем сюрприз. Но я знал.
– Вы знали? Но не она же вам сказала?
– Ей не надо было мне говорить. Я знал. Она была такая… такая счастливая последние два месяца, что я понял: ничего другого быть не могло.
– Но, Ретт, доктор ведь говорил, что она умрет, если вздумает еще раз рожать!
– Вот она и умирает, – сказал Ретт. И обращаясь к кучеру: – Ради всего святого, ты что, не можешь ехать быстрее?
– Но, Ретт, она, конечно же, не умирает! Я… я ведь не… я же не…
– Она не такая сильная, как вы. Она вообще никогда не отличалась особой силой. Одно только и было у нее – это сердце.
Карета, покачиваясь, остановилась перед приземистым домом, и Ретт помог Скарлетт выйти. Дрожащая, испуганная, вдруг бесконечно одинокая, она крепко ухватилась за его локоть.
– А вы разве не зайдете со мной, Ретт?
– Нет, – сказал он и снова сел в карету.
Скарлетт взлетела вверх по ступенькам, пересекла крыльцо и распахнула дверь. Внутри при желтом свете лампы она увидела Эшли, тетю Питти и Индию. Скарлетт подумала: «А что здесь делает Индия? Мелани ведь сказала, чтобы она не смела переступать порог этого дома». Все трое поднялись при виде ее – тетя Питти кусала дрожащие губы; сраженная горем Индия без всякой ненависти смотрела на нее. У Эшли был вид сомнамбулы, и, когда он подошел к Скарлетт и положил руку ей на плечо, он и заговорил, как сомнамбула.
– Она звала вас, – сказал он. – Она вас звала.
– Могу я ее видеть? – Скарлетт повернулась к закрытой двери комнаты Мелани.
– Нет. Там сейчас доктор Мид. Я рад, что вы приехали, Скарлетт.
– Я тут же выехала. – Скарлетт сбросила шляпку и накидку. – Поезд… Но она же не… Скажите мне, что ей лучше, правда, Эшли? Да говорите же! И не смотрите так! Она же не…
– Она все звала вас, – сказал Эшли и посмотрел Скарлетт в глаза.
И она увидела в его глазах ответ на все свои вопросы. На секунду сердце у нее остановилось, а потом какой-то странный страх, более сильный, чем тревога, более сильный, чем горе, забился в ее груди. «Этого не может быть, – думала она, стараясь отогнать тревогу. – Врачи ошибаются. Я не могу поверить, что это правда. Не могу позволить себе так думать. Если я так подумаю, то закричу. Буду думать о чем-то другом».
– Я этому не верю! – воскликнула она, с вызовом глядя на этих троих с осунувшимися лицами и словно призывая их опровергнуть ее слова. – Ну, почему Мелани ничего не сказала мне? Я бы никогда не поехала в Мариетту, если б знала!
Глаза у Эшли ожили, в них появилась мука.
– Она никому ничего не говорила, Скарлетт, тем более – вам. Она боялась, что вы станете ругать ее, если узнаете. Ей хотелось дождаться трех… словом, пока она не будет уверена, что все в порядке, а тогда удивить вас всех, и посмеяться, и сказать, как не правы были врачи И она была так счастлива. Вы же знаете… как она относится к детям… как ей хотелось иметь девочку, И все шло хорошо, пока… а потом без всяких причин…
Дверь из комнаты Мелани тихо отворилась, и в холле появился доктор Мид. Он прикрыл за собой створку и постоял с минуту, уткнувшись седой бородой в грудь, глядя на внезапно застывших четверых людей. Последней он увидел Скарлетт. Когда он подошел к ней, она прочла в его глазах скорбь, а также неприязнь и презрение, и сердце у нее испуганно заныло от чувства вины.
– Значит, прибыли, наконец, – сказал он.
Она еще не успела ничего сказать, а Эшли уже шагнул к закрытой двери.
– Нет, вам пока нельзя, – сказал доктор. – Она хочет говорить со Скарлетт.
– Доктор, – сказала Индия, положив руку ему на рукав. Голос у нее звучал безжизненно, но так умоляюще, что брал за душу сильнее слов. – Разрешите мне увидеть ее хоть на минуту. Я ведь здесь с самого утра и все жду, но она… Разрешите мне увидеть ее хоть на минуту. Я хочу сказать ей… я должна ей сказать, что была не права… не права кое в чем.
Произнося эти слова, она не смотрела ни на Эшли, ни на Скарлетт, но доктор Мид остановил ледяной взгляд на Скарлетт.
– Я постараюсь, мисс Индия, – отрывисто сказал он. – Но только при условии, если вы пообещаете мне не отнимать у нее силы, заставляя слушать ваше признание в том, что вы были не правы. Она знает, что вы были не правы, и вы только взволнуете ее, если начнете извиняться.
– Прошу вас, доктор Мид… – робко начала было Питти.
– Мисс Питти, вы же знаете, что только закричите и тут же упадете в обморок.
Питти возмущенно выпрямилась во весь свой невысокий рост и посмотрела на доктора в упор. Глаза ее были сухи и вся фигура исполнена достоинства.
– Ну, хорошо, душа моя, немного позже, – сказал доктор, чуть подобрев. – Пойдемте, Скарлетт.
Они подошли на цыпочках к закрытой двери, и доктор вдруг резко схватил Скарлетт за плечо.
– Вот что, мисс, – быстро зашептал он, – никаких истерик и никаких признаний у ложа умирающей, иначе, клянусь богом, я сверну вам шею! И не смотрите на меня с этим вашим невинным видом. Вы знаете, что я имею в виду. Мисс Мелли умрет легко, а вы не облегчите своей совести, если скажете ей про Эшли. Я никогда еще не обидел ни одной женщины, но – если вы сейчас хоть в чем-то признаетесь, вы мне за это ответите.
И прежде чем она успела что-либо сказать, он распахнул дверь, втолкнул ее в комнату и закрыл за ней дверь. Маленькая комнатка, обставленная дешевой мебелью из черного ореха, была погружена в полумрак, лампа прикрыта газетой. Все здесь было маленькое и аккуратное, как в комнате школьницы: узкая кровать с низкой спинкой, простые тюлевые занавески, подхваченные с боков, чистые, выцветшие лоскутные коврики, – все было непохоже на роскошную спальню Скарлетт с тяжелой резной мебелью, драпировками из розовой парчи и ковром, вытканным розами.
Мелани лежала в постели, тело ее под одеялом казалось совсем худеньким и плоским, как у девочки. Две черные косы обрамляли лицо, закрытые глаза были обведены багровыми кругами. При виде ее Скарлетт замерла и остановилась, прислонясь к двери. Несмотря на полумрак в комнате, она увидела, что лицо Мелани – желтовоскового цвета. Жизнь ушла из него, и нос заострился. До этой минуты Скарлетт надеялась, что доктор Мид ошибается, но сейчас она все поняла. В госпиталях во время войны она видела слишком много таких лиц с заострившимися чертами и знала, о чем это говорит.
