Под маской, или Сила женщины - Луиза Мэй Олкотт
— Я получила от Неда письмо, там и для тебя есть записочка! — воскликнула Белла, едва Джин вошла в будуар. — Ко мне он пишет как-то странно, наспех, никаких новостей, кроме того, что он встречался с Сидни. Надеюсь, тебе он написал толковее, в противном случае и читать-то нечего.
Едва с губ Беллы слетело имя Сидни, вся краска отхлынула от лица мисс Мюир, а рука, державшая записку, задрожала. Даже губы ее побелели, однако она произнесла ровным голосом:
— Спасибо. Ты занята, так что я пойду почитаю на лужайке.
И, не дав Белле заговорить, она вышла.
Отыскав укромный уголок, Джин вскрыла записку и прочитала несколько сбивчивых строк:
«Я виделся с Сидни, он мне все рассказал, поверить трудно, но и отрицать невозможно, ибо он представил неопровержимые доказательства. Не стану упрекать, не стану требовать признаний и искупления, ибо не могу забыть, что когда-то тебя любил. Даю тебе три дня на поиски нового дома, а потом расскажу всю правду родным. Умоляю, уезжай немедленно, спаси меня от необходимости видеть твой позор».
Она медленно, бестрепетно прочитала письмо дважды, после чего осталась сидеть неподвижно, сдвинув брови в глубоком раздумье. Потом глубоко вздохнула, разорвала записку, поднялась и медленно зашагала в направлении Холла, бормоча себе под нос:
— Три дня, всего лишь три дня! Успею ли в столь короткий срок? Придется, если хватит смекалки и воли, ибо это мой последний шанс. Не выйдет — к прежней жизни не вернусь, покончу со всем сразу.
Сжав зубы и стиснув кулаки, будто уязвленная неким воспоминанием, она шагала сквозь сумерки, а в конце пути ее дожидался радушный сэр Джон.
— У вас утомленный вид, моя дорогая. Бог с ним нынче с чтением, отложите книгу, отдохните, — произнес он добродушно, взглянув на ее осунувшееся лицо.
— Благодарю вас, сэр. Я действительно устала, но все же предпочту почитать, ибо иначе мы не закончим книгу до моего отъезда.
— Отъезда, дитя мое? Куда вы собрались? — спросил сэр Джон, встревоженно наблюдая за тем, как она садится на свое место.
— Скажу в свое время, сэр. — С этими словами Джин открыла книгу и некоторое время читала.
Вот только в чтении не было привычного очарования, голос чтицы звучал невыразительно, лицо слушателя не оживлялось интересом, и вскоре он отрывисто произнес:
— Хватит, дорогая, прошу вас! Я не могу слушать вполуха. Что вас гнетет? Откройтесь другу и позвольте ему вас утешить.
Джин, будто бы сокрушенная этими участливыми словами, уронила книгу, закрыла лицо руками и заплакала так горько, что сэр Джон встревожился не на шутку, подобные проявления, безусловно, смущали человека, привыкшего к радости и улыбкам. Он стал ее утешать, употребляя слова все более нежные, заботливость его постепенно вышла за рамки отеческого участия, а его доброе сердце переполнилось жалостью и приязнью к заплаканной девушке. Она вскоре успокоилась, он вызвал ее на откровенность, пообещал помощь и совет, вне зависимости от того, в чем состояла ее беда или провинность.
— Ах, вы слишком добры, слишком великодушны! Каково мне будет уехать и покинуть единственного моего друга? — вздохнула Джин, утирая слезы и поднимая на него полный благодарности взгляд.
— Так вы не совсем равнодушны к старику? — спросил сэр Джон с нетерпением, невольно пожав ладонь, лежавшую в его руке.
Джин отвернулась и чуть слышно ответила:
— Никто никогда не проявлял ко мне такой доброты. Разумеется, я к вам неравнодушна!
Сэр Джон хотя и бывал глуховат, но эти слова услышал и очень обрадовался. Он в последнее время часто впадал в задумчивость, одевался с особой тщательностью, проявлял необычайную галантность и жизнерадостность, когда в гости приходили юные дамы, а кроме того, если Джин делала в чтении паузу, чтобы задать ему вопрос, ему нередко приходилось сознаваться в том, что он не слушал, хотя — это-то она прекрасно видела — ни на миг не сводил с нее глаз. С тех пор, как выяснилась правда о ее родословной, он стал к ней особенно благосклонен, постоянно ненавязчиво демонстрируя свой интерес и расположение. Так что, когда Джин заговорила о своем уходе, его охватила паника — казалось, что после этого старый Холл полностью опустеет. Кроме того, ее непривычное волнение показалось ему странным и разбередило любопытство. Никогда еще она не казалась ему такой интересной, как сейчас, когда сидела рядом с заплаканными глазами, тая в сердце невысказанную беду.
— Откройтесь мне, дитя мое, и позвольте верному другу оказать вам помощь. — Раньше он употреблял слова «отец» и «старик», но в последнее время неизменно назывался другом.
— Да, я откроюсь, ибо больше мне не к кому обратиться. Я вынуждена вас покинуть, потому что мистер Ковентри, по слабости душевной, в меня влюбился.
— Как, Джеральд? — изумленно воскликнул сэр Джон.
— Да. Он сегодня признался мне в своих чувствах и ушел, чтобы порвать с Люсией, вот я и кинулась к вам, чтобы помешать ему разрушить материнские надежды и планы.
Сэр Джон после первых же ее слов вскочил с места и зашагал по комнате, но едва Джин умолкла, он повернулся к ней и с изменившимся лицом произнес:
— Так вы его не любите? Возможно ли такое?
— Да, не люблю, — ответила она твердо.
— Однако в нем есть все, что привлекает женщин. Как же вы не поддались на это, Джин?
— Я люблю другого, — откликнулась она едва слышно.
— Несправедливо подвергать вас мучениям из-за глупости двух мальчишек, дитя мое. Нед уехал, и я был уверен, что с Джеральдом ничего не будет, однако настала его очередь, и я в недоумении — его же из дому не ушлешь.
— Именно так, поэтому уехать придется мне. Очень тяжело покидать надежное и счастливое пристанище и отправляться назад в холодный бесприютный мир. Вы все были ко мне очень добры, при мысли о разлуке у меня разрывается сердце.
Она снова зарыдала и уронила голову на руки. Сэр Джон посмотрел на нее, на его красивом зрелом лице отразилась целая буря чувств, и он медленно произнес:
— Джин, а вы согласитесь остаться и стать дочерью одинокому старику?
— Нет, сэр, — раздался неожиданный ответ.
— Но почему же? — спросил сэр Джон с изумлением, но скорее довольный, чем раздосадованный.
— Потому что я не в состоянии быть вам дочерью, а
