Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)
Теперь намъ виденъ въ отдаленіи Тифлисъ, словно цѣлая масса точекъ, цѣлый отдѣльный мірокъ. Надъ городомъ носится дымный туманъ. Итакъ, вотъ Тифлисъ, городъ, о которомъ такъ много писали русскіе поэты, и гдѣ происходить дѣйствіе многихъ русскихъ романовъ. Одну минуту я чувствую себя, словно какъ юноша, смотрю пораженный вдаль и слышу, какъ стучитъ мое сердце. У меня то же чувство, что и въ тотъ день, когда я въ первый разъ долженъ былъ услышать Георга Брандеса. Мы цѣлую вѣчность стояли на дождѣ на улицѣ и тѣснились у запертыхъ дверей; наконецъ, дверь отворилась, и мы галопомъ устремились вверхъ по лѣстницѣ, вдоль коридора и въ залу, гдѣ я нашелъ мѣстечко. Потомъ мы снова долго ждали, зала наполнялась, она шумѣла и гудѣла множествомъ голосовъ. Вдругъ все смолкло, настала мертвая тишина, я слышалъ біеніе своего сердца. Тогда онъ взошелъ на кафедру…
Мы ѣдемъ по пустынной, безплодной равнинѣ; пыль неподвижно, густымъ слоемъ лежитъ по дорогѣ. Намъ попадается на встрѣчу почта. Вооруженный возчикъ разсыпается трелью на своей зурнѣ, я снимаю шляпу, возчикъ отвѣчаетъ на мой поклонъ, въ то же время продолжаетъ играть и проѣзжаетъ мимо. Все чаще встрѣчаемъ мы быковъ, ословъ съ погонщиками, экипажи, всадниковъ и нагруженныя рабочія телѣги. Встрѣчаются также и пьяные, чего не случалось съ нами за все время путешествія черезъ горы. Потомъ мы въѣзжаемъ въ городъ. Уже смеркается, на улицахъ и въ домахъ зажигаются огоньки, люди такъ и кишатъ. Между ними выступаетъ тамъ и сямъ вдоль по улицѣ съ невозмутимымъ спокойствіемъ персъ въ высокомъ тюрбанѣ и съ длинной бородой. Онъ идетъ своею дорогой, словно верблюдъ.
Наступаетъ минута расчета съ Карнѣемъ. Когда онъ получилъ свои деньги, то потребовалъ на чай. Я отвѣтилъ ему черезъ переводчика, что онъ не заслужилъ ничего на чай. Но, когда ему было объяснено, въ чемъ заключалась его провинность, то онъ скроилъ физіономію, словно еще никогда въ жизни не доводилось ему возить такой нелѣпой княжеской четы. Онъ не могъ ровно ничего понять. Въ заключеніе получилъ онъ все-таки еще рубль на молоко. Но Карнѣй Григорьевичъ оказался недоволенъ такимъ мизернымъ на-чай и бранился такъ долго и такъ храбро, что въ концѣ-концовъ его пришлось вывести вонъ изъ гостинницы.
XII
Ночью было черезчуръ жарко, я спалъ безпокойно. Много разъ я просыпался, вытиралъ потъ съ лица, пыхтѣлъ, сопѣлъ и вновь засыпалъ.
Во время одного изъ своихъ пробужденій увидѣлъ я, что моя спутница читала при свѣтѣ лампы какую-то книгу. Мнѣ слишкомъ хотѣлось спать, да и лихорадило вдобавокъ, и я не постарался выяснить, что должна была обозначать подобная странность. Можетъ быть, то была одна изъ тайкомъ провезенныхъ книгъ, между тѣмъ какъ я изнывалъ надъ единственнымъ старымъ номеромъ «Nya Prassen»?
Никогда не слѣдуетъ брать съ собою путевого товарища; всякій спутникъ думаетъ только о себѣ и умѣетъ всегда выбрать себѣ лучшіе кусочки!
Послѣ безпокойнаго полусна просыпаюсь я и озираюсь вокругъ. Уже совсѣмъ свѣтло, пять часовъ. Я вскакиваю и одѣваюсь. Затѣмъ я обращаюсь съ рѣчью къ противоположной стѣнѣ и высказываюсь относительно полнѣйшей невозможности оставаться долѣе въ постели.
Вдругъ спутница моя спрашиваетъ:
Послушай-ка, что это за полицейскій чиновникъ, котораго ты повстрѣчалъ по дорогѣ?
Полицейскій чиновникъ? Ахъ, вотъ что, мой дневникъ былъ предметомъ ночного чтенія!
Я ничего не разсказывалъ о полицейскомъ чиновникѣ, Боже сохрани, я пощадилъ всѣхъ и схоронилъ тайну въ своей груди; развѣ это не заслуживало признательности!
Это просто неприлично такъ безсовѣстно выдумывать, слышу я дальше у противоположной стѣны. Что касается твоей поѣздки верхомъ въ горы въ Коби, то я ей также не вѣрю.
Объ этой поѣздкѣ я также ничего не разсказывалъ. Я предпринялъ ее въ интересахъ науки, радостно пожертвовавъ сномъ въ теченіе цѣлой ночи, чтобы оказать услугу географическому обществу, перенесъ всѣ волненія, не промолвивъ ни слова. Словомъ, поступилъ, какъ истый путешественникъ, стремящійся совершитъ новыя открытія.
Впрочемъ, сказала моя спутница, я нахожу, что ты записываешь черезчуръ много мелочей.
Тутъ чаша переполнилась. Моя достопочтенная спутница не только воспользовалась тайкомъ ночнымъ временемъ, когда болѣзненное лихорадочное состояніе мѣшало мнѣ защищаться, чтобы перерыть мой путевой архивъ, нѣтъ, она хотѣла еще заставить меня усомниться въ своей способности вести превосходный дневникъ. Нѣтъ, чаша терпѣнія моего переполнилась.
Я иду въ городъ, сказалъ я и вышелъ изъ комнаты, сурово настроенный….
Вся гостиница была еще погружена въ сонъ, но, когда я сошелъ внизъ, въ сѣни, то появился швейцаръ, протирая себѣ глаза. То былъ одинъ изъ тѣхъ субъектовъ, существующихъ при гостиницахъ на востокѣ, которые умѣютъ такъ бѣгло говорить по-французски, какъ только можно себѣ представить. Я молчалъ, потому что не могъ отвѣчать однимъ словомъ на тысячу, я далъ только знаками понять ему, чтобы онъ отперъ дверь. Когда я вышелъ на улицу, то припомнилъ все, что этотъ человѣкъ мнѣ наговорилъ; онъ однимъ духомъ со мною поздоровался, выразилъ свое мнѣніе о погодѣ, освѣдомился, какъ я спалъ, и предложилъ себя въ качествѣ проводника по городу. И это еще было только то, что я понялъ, но цѣлая масса его словъ была потеряна для меня. Правда — теперь я и это припомнилъ: онъ собирался также почиститъ мои сапоги.
Какъ ни рано — люди сидятъ уже у своихъ дверей и болтаютъ или же бродятъ по улицамъ: кавказскіе жители не спятъ. Солнца еще нѣтъ, но утро ясно и тепло. Напротивъ гостиницы расположенъ большой паркъ, туда-то я и направляюсь, пересѣкаю его наискось и выхожу изъ него по другую сторону.
Большинство людей, которыхъ я вижу, носятъ кавказскую одежду и оружіе; нѣкоторые одѣты также въ европейскіе жакеты и твердыя фетровыя шляпы, на офицерахъ черкесскіе костюмы. Женщинъ почти не видать на улицахъ.
Я, собственно говоря, предполагалъ до завтрака изучить городъ отъ одного конца до другого, но тотчасъ увидѣлъ, что это для меня немыслимая вещь; я проголодался и купилъ для подкрѣпленія винограду, но въ качествѣ сѣверянина ощутилъ потребность въ мясѣ и бутербродахъ, чтобы быть сытымъ. Я обошелъ паркъ и вернулся въ гостиницу.
Все еще никто не вставалъ. Въ сѣняхъ швейцаръ снова принялся болтать, я толкнулъ наудачу одну изъ дверей, чтобы спастись отъ него, и вошелъ въ читальню гостиницы. Здѣсь нашелъ я на одномъ изъ столовъ Бедекера «Россію» и «Кавказъ», и, отыскавъ мѣсто, гдѣ говорилось о Тифлисѣ, сталъ читать.
Моя гостиница, Лондонъ, была снабжена звѣздочкой. Въ городѣ 160.000 жителей, вдвое болѣе мужчинъ, чѣмъ женщинъ. Здѣсь говорятъ на семидесяти языкахъ. Средняя цифра лѣтняго зноя 21 градусъ, средняя цифра зимняго холода 1 градусъ.
Тифлисъ находился подъ владычествомъ римлянъ, персовъ и турокъ, теперь же находится во власти русскихъ. Своимъ возвышеніемъ за послѣднее время Тифлисъ обязанъ своему благопріятному мѣстоположенію: это узелъ для торговыхъ сношеній съ Каспійскимъ и Чернымъ морями, съ Армянскимъ плоскогорьемъ и Россіей черезъ Кавказскія горы. Въ городѣ существуетъ превосходный музей, театръ, собраніе художественныхъ произведеній, ботаническій садъ и крѣпость.
Въ городѣ сохраняется также дворецъ грузинскихъ царей, употребляемый, впрочемъ, теперь какъ тюрьма. Наконецъ, въ городѣ есть еще памятникъ одному русскому генералу. Высоко, высоко надъ городомъ расположенъ монастырь св. Давида. Онъ стоитъ на священной для грузинъ горѣ Мтацминдѣ. Близъ монастыря находится памятникъ Грибоѣдову.
Я захлопываю Бедекера и припоминаю, что именно случалось мнѣ прочесть о Грибоѣдовѣ. Весьма немного. Только то, что онъ написалъ «Горе отъ ума», ту единственную сатиру на общество, которая сдѣлала его безсмертнымъ въ Россіи.
Я не понимаю этихъ странныхъ словъ: «Горе отъ ума»; но книга переведена на многіе языки подъ заглавіемъ въ родѣ «Изгнаніе генія», и т. п. Грибоѣдовъ женился въ Тифлисѣ на одной княжнѣ, которой было шестнадцать лѣтъ. Онъ былъ посланникомъ въ Персіи, гдѣ былъ убитъ чернью тридцати-пяти лѣтъ отъ роду; его вдова пережила его двадцатью восемью годами и отказывала всѣмъ женихамъ. Она воздвигла своему мужу прекрасный памятникъ близъ монастыря св. Давида. На памятникѣ надпись, говорящая о его незабвенности.
Мнѣ приходятъ въ голову многіе русскіе поэты, побывавшіе здѣсь, въ Тифлисѣ: Пушкинъ, Лермонтовъ, Толстой и другіе. Такъ какъ я сижу здѣсь довольно долго, то принимаюсь дѣлать со всей возможной скромностью обзоръ русской поэзіи. Еще такъ рано, эта небольшая комната принадлежитъ исключительно мнѣ, она такъ хорошо приспособлена для небольшого скромнаго обзора, такъ она уютна и тиха, въ ней нѣтъ даже ни одного окна, выходящаго на улицу.
Русская поэзія вообще обширна и трудно постижима. Она широка, — что зависитъ отъ простора русскихъ земель и русской жизни. Безграничность на всѣ стороны.
