Анна Бригадере - Бог, природа, труд
Дождаться бы поскорее!
Все, что было до этой поры, затмила радость предстоящего ученья, лихорадочные приготовления к школе, волнение. Прежние обязанности выполняла Аннеле скорее по привычке, мысли ее были далеко-далеко.
Близилась осень. С каждым днем огненная дуга, по которой катилось солнце, становилась короче. Ветер приносил с поля запах спелых колосьев. Ближний лес огласился непривычными звуками. Лаяли собаки, трубили трубы, раздавались выстрелы. Однажды на горушку, что возле леса, взлетел пушистый ком и с громким визгом понесся к Аннеле. Это был Кранцис, который стал часто тишком убегать из дома и пропадать много дней кряду. Подбежал, дрожит весь от страха, упал на брюхо, ползет, хвостом виляет, скулит, словно наказания боится. А когда девочка к нему наклонилась, испугался, отпрыгнул — а вдруг ударят. Долго приманивала его Аннеле, звала, пока, наконец, пес не подчинился ласке, подполз ближе и, повизгивая, стал лизать руки.
— Что с тобой, Кранцис? Что стряслось, собаченька?
Она простила его. Но за что? Что пережил он в лесу? Что совершил, за что просил прощения? Как бы там ни было, на сей раз Аннеле отпустила ему провинность, наказав четвероногому другу впредь не убегать на чужую сторону, леса остерегаться, где поджидают его всякие напасти.
Кранцис был за все благодарен, признателен — кругами носился вокруг девочки, прыгал, громко лаял. Весь день он ходил за нею следом, был хорошим сторожем и верным другом, малейшую попытку овец нарушить порядок пресекал в самом зародыше, читал в глазах Аннеле каждое ее желание, выказывал готовность играть, проявлял ловкость, словом, вел себя в тот день так, что заслуживал только похвалы, а на другой день исчез с самого утра.
— Где Кранцис? — спросила Аннеле, когда в полдень пригнала стадо домой.
— Да не видать что-то.
— Как бы не случилось с ним чего.
— Что ему сделается? — не задумываясь, ответила мать. — Привык шастать окрест в последнее время. В лесу стреляют, трубят охотники. Будоражит это его. У собаки и нрав собачий. Сам-то он наполовину борзая, вот и тянет его след искать, гоняться за зверем. Появится, никуда не денется.
Но и вечером миска с едой осталась нетронутой, конура пустой. Собака не появлялась.
— Кранцис пропал! — встречала Аннеле каждого домочадца, надеясь на утешительный ответ. Но взрослых судьба Кранциса не волновала. Микелис, так тот даже посмеивался: «Ноги протянул твой Кранцис. Так ему и надо. Не лезь в капкан. Чего искал, то и нашел».
И только отец утешал:
— Не печалься! Погнался, видно, вместе с охотничьими собаками. Поди прибежит.
Не прибежал Кранцис и на другой день — ни утром, ни вечером, когда скотину в хлев загнали.
— Пропал Кранцис, — Аннеле горестно покачала головой.
— Похоже на то, — подтвердила и мать. Этого Аннеле вынести не смогла, уронила на землю все, что держала, и бросилась к лесу.
Нарядный луг скосили, он высох. Аннеле остановилась и стала звать, аукать, подманивать. Но не напрасно ли? Ведь два дня зовет его. А может, лежит он где-нибудь раненый? Может, еще откликнется, заскулит? В вечерней тиши она услышала бы и как трава растет. Но вокруг царило безмолвие. Лес отнял у нее Кранциса.
Тьма сгущалась.
«Кранцис, дружочек мой, Кранцис, дружочек мой», — шептала девочка и, печальная, возвратилась домой. Шла новиной, где Кранцис прожил свою такую короткую жизнь.
«Кранцис, дружочек мой, Кранцис, дружочек мой».
НЕ ТАК, КАК ДУМАЛОСЬ
Школа, школа!
Как в святилище входит сюда Аннеле. Большие окна, большие двери, широкие ступени. Цок, цок! — звучат шаги по кирпичному полу сеней. Скрип, скрип! — скрипят сапоги по дощатым полам комнат, постолы разъезжаются, шаркают. Классные комнаты, сени, лестница — всюду полным-полно учеников и их провожатых. Перекликаются, болтают, тараторят, степенно говорят. Те, кто потише да посмирнее, стоят вдоль стен, жмутся по углам, ждут, пока схлынет толпа, тогда и они смогут сделать все, что положено: войти к учителю, назваться, выбрать кровать, парту — подальше от кафедры. Тех, кто посмелее да понастойчивей, издали слышно, словно тучу грозовую, — то внизу грохочет, то вверху, перекрикивают друг друга, торопятся рассказать, что видели. Кто совсем не такой, как дома, кто такой же. И не успела Аннеле осмотреться, как увидела, что стоит рука об руку с какой-то девочкой возле лестницы и сталкиваются они грудь с грудью с накатывающейся на них сверху волной. Девочка в цветастом зеленом платке тянет ее за собой. Стремглав, ничего не видя вокруг, мчатся они через комнаты, где спят и умываются девочки, через коридор, влетают в мальчишескую спальню. И здесь такая же суета, шум, говор. В умывальне вдоль стен пристроено жестяное корыто с дырками в дне. Незнакомая девочка все это давно уже разглядела — не раз и не два заскакивала сюда. То с одной девочкой, то с другой. «Хочешь поглядеть, как вода течет?» — спрашивает она и тут же поворачивает кран. Вода еле-еле струится — бак пуст. Незнакомая девочка пальцем направляет струйку на дырку, показывая, как брызгает вода и как она стучит, словно дождь по крыше, когда мальчики по утрам умываются. В одном месте жесть едва держится. Девочка дергает за нее изо всех сил. Жесть гремит. Еще раз дергает. А так как этому корыту досталось не только от нее, кусок отлетает и остается у нее в руках. Девочка пугается, стреляет глазами во все стороны — не видел ли кто.
— Ох, и достанется тебе! — грозит она Аннеле, швыряет жесть, вырывает свою руку и была такова. Аннеле даже в жар бросило: растерялась, страшно и стыдно ей. Толкаясь, проходит через комнату шумная ватага мальчишек. Никто ничего не заметил. Ну и пусть тогда валяется жестянка эта!
Внизу ждет отец. Берет девочку за руку.
— Не пропадай надолго! Наша очередь скоро. Пойдем к учителю.
У Аннеле коленки подкосились. О чем он станет спрашивать? С чего начать, чтобы не сбиться? Да еще жестянка эта! Учитель сидит за большим столом, пишет. Волосы густые, пряди на лоб свисают. Устало поднимает глаза на вошедших.
— Анна Авот? С какого хутора? Ах, да, дочка Кришьяниса. Когда родилась? Имя матери? Читать умеет? Хорошо. Следующий.
— Где постель ее будет? — спрашивает отец.
— Наверху. Места занимать по порядку. Там увидите. Выбирать не разрешается.
Да. Отец понимает с полуслова. У учителя сегодня столько хлопот! Не будешь же с каждым пускаться в долгие беседы.
Отец приносит с повозки маленький коричневый сундучок, с которым еще старшие ходили в школу, и вдвоем они поднимаются по лестнице. Рядами стоят коричневые деревянные кровати. Посередине узкий проход. Половина кроватей занята. На многих сидят отцы и матери, разговаривают со своими ребятишками. Дают последние наставления.
Девочки и мальчики стоят вперемежку, потому что еще приказа не было, чтоб мальчики не ходили в комнату к девочкам, и наоборот.
Аннеле застилает свою кровать одеялом, что дала с собой мама, кладет подушку. Кровать длинная, сенник короткий. В изножье торчат голые доски, потому что и одеяло, как его ни вытягивай, коротко. На досках ноги мерзнуть будут.
Но вот все сделано, и они с отцом присаживаются на кровать, прислушиваются к тому, что говорят другие, словно им уже и сказать друг другу нечего. Потом отец встает — вечереет, а до дома путь неблизкий.
— Держись, дочка, не осрами, — говорит отец, и его теплая, большая ладонь касается головы Аннеле, словно благословляя. Губы что-то тихо шепчут. Потом надевает шапку, Аннеле провожает его, но он больше не оглядывается.
И снова бродит Аннеле по просторным комнатам, то вниз спустится, то наверх поднимется, там постоит, тут постоит. Как много ребят, и ходят они все по двое, по трое, стоят табунками, а она никого из них раньше и не видала, к кому же ей подойти? Мимо идет девочка в цветастом зеленом платке, с которой она бегала в умывальню. Вот ее она знает. Та не одна, с какой-то девочкой. Аннеле подбежала, потянула ее за рукав. Но девочка в платке глядит отчужденно, словно бы никогда не видела Аннеле, сердито вырывает рукав и уходит с подружкой. Не торчи перед глазами злополучный кусок жести, который эта самая девочка оторвала от умывальника, решила бы Аннеле, что все привиделось ей во сне.
Темнеет. С улицы вваливается ватага ребят, щеки у всех обветрены, горят. Шагают размашисто, говорят громко. Держатся табунком вокруг мальчика на полголовы выше остальных. Примус[2], примус, примус — первый, первый, первый — только и слышится со всех сторон.
Примус — самый высокий мальчик. И он, и ребята, толпящиеся вокруг него, учатся не только зимой, но и летом.
В классе темно. Примус влезает на стол, тянется к лампе. Ребята внимательно следят за каждым его движением: не понадобится ли чего, не упадет ли спичка, не поскользнется ли на столе. Каждую секунду они готовы подхватить его, удержать. Но примус — смелый парень. Он поднимается даже на цыпочки, а когда лампа загорается, взмахивает руками и спрыгивает прямо через головы ребят в узкий проход.
