Виктор Шкловский - О Маяковском
Он убил себя выстрелом револьвера, как Иван Нов в картине «Не для денег родившийся».
В обойме револьвера была одна пуля.
Не было друга, достаточно внимательного, чтобы вынуть эту пулю, чтобы пойти за поэтом, чтобы звонить ему.
В квартире Бриков светло. Я здесь обыкновенно бывал вечером.
День, светло, очень много народу.
Люди сидят на диванах без спинок.
Это люди, которые прежде не встречались.
Асеев, Пастернак, Катаев, Олеша и люди из газет.
Не было раппов. Они сидели дома и совещались, готовили резолюцию.
Маяковский лежал в голубой рубашке, там, рядом, на цветной оттоманке, около мексиканского платка.
Брики за границей. Им послали телеграмму.
Врач, производивший вскрытие, говорит:
– Посмотрите, какой большой мозг, какие извилины! Насколько он интереснее мозга знаменитого профессора В. Ф.! Очевидно, форма мозга еще не решает.
Он лежал в Союзе писателей. Гроб мал, видны крепко подкованные ботинки,
Нa улице весна, и небо как Жуковский.
Он не собирался умирать. Дома стояло еще несколько пар крепких ботинок с железом.
Над гробом наклонной черной стеной экран. У гроба фары автомобилей.
Толпа рекой лилась оттуда, с Красной Пресни, мимо гроба вниз, к Арбату.
Город шел мимо поэта; шли с детьми, подымали детей, говорили: «Вот это Маяковский».
Толпа заполнила улицу Воровского.
Гроб вез Михаил Кольцов. Поехал быстро, оторвался от толпы. Люди, провожающие поэта, потерялись.
Владимир умер, написал письмо «Товарищу Правительству».
Умер, обставив свою смерть, как место катастрофы, сигнальными фонарями, объяснив, как гибнет любовная лодка, как гибнет человек не от несчастной любви, а от того, что он разлюбил.
Итак, окончен перечень болей, бед и обид.
Остался поэт, остались книги.
История принимает прожитую жизнь и необходимую нам любовь.
История принимает слова Маяковского:
Я знаю силу слов, я знаю слов набат.Они не те, которым рукоплещут ложи.От слов таких срываются гробашагать четверкою своих дубовых ножек.Бывает — выбросят, не напечатав, не издав.Но слово мчится, подтянув подпруги,звенит века, и подползают поездализать поэзии мозолистые руки.[78]
1940 г.
Примечание
Книга опубликована впервые в 1940 году (М., «Советский писатель»). В 1964 году в переделанном виде вошла в состав «Жили-были» (второе издание – 1966 г.).
В. Шкловский был близким другом Маяковского. Писать о нем начал в 1934 году (если не считать ранней короткой статьи 1915 г. о поэме «Облако в штанах»). В «Поэтическом сборнике» 1934 года помещена статья «Сюжет в стихах» – сравнение поэзии Маяковского и Б. Пастернака. К пятилетию со дня смерти поэта Шкловский напечатал статью в «Литературной газете» (1935, 15 апреля). Во второй половине 30-х годов писалась большая книга о Маяковском – в ней слились воспоминания, биография, исследование. Часть ее была опубликована в 1936 году в журнале «Знамя» и затем вошла в «Дневник» («Советский писатель», 1939). И. Сац заметил в обзорной статье, что воспоминания Шкловского написаны «тепло и неожиданно просто»: «В этой статье есть спорные утверждения, но в контексте они заметной роли не играют, потому и останавливаться на них не стоит. Видно, Маяковский настолько дорог Шкловскому, что, говоря о нем, он оставил в стороне обычные свои парадоксы. Будем ему за это благодарны» (И. Сац. Литературная критика в журнале «Знамя». – «Литературный критик», 1936, № 12, с. 166–167).
Когда книга была опубликована полностью, она вызвала большой интерес и острую полемику.
Наиболее глубокий отзыв содержится в письме В. Вишневского, отправленном автору 29 марта 1940 года. Именно это суждение прежде всего учитывал Шкловский, когда много лет спустя создавал новый вариант. «Книгу твою о Маяковском прочел, – писал Вишневский. – Она настоящая, грустная, местами бесконечно грустная, вся насквозь субъективная, местами обозленная, мстительная… Ты твердишь о ветре, но в книге у тебя как-то тихо, в ней штиль печальных воспоминаний… Мало солнца, мало или вовсе нет оптимизма, который ты вместе со всеми довольно долго искал и ищешь. Мало пространства, динамизма». Вишневский подчеркивал общественную роль поэзии Маяковского – «на огромных пространствах мира, в битвах, в спорах с Саваофом, Вильсоном, Антантой, в неистовых признаниях, кроме ругани» (В. Вишневский. Собр. соч. в 5-ти томах, т. 6, дополнительный. М., 1961, с. 516–517).
Литературная критика в основном отрицательно отнеслась к книге, увидев в ней следы формализма и чрезмерное пристрастие к бытовым подробностям жизни и труда поэта. Об этом писал Л. Тимофеев («Новый мир», 1941, № 1, с. 202–209). С его мнением согласился А. Фадеев в речи на дискуссии, посвященной обсуждению книг о Маяковском (10 ноября 1940 г.). Поддерживая устное выступление Тимофеева, Фадеев сказал: «Действительно, у В. Шкловского, в главе о кружке Опояз, теоретики формализма выступают в области теории как «полпреды» поэтики Маяковского. А между тем все творчество Маяковского и все его высказывания о поэзии говорят о том, что он, в отличие от теоретиков Опояза, никогда не подчинял смысловые задачи – формальным… Главным недостатком книги Шкловского о Маяковском является то, что он пытается показать и объяснить Маяковского в рамках литературного кружка, в рамках семьи, в рамках квартиры» (А. Фадеев. Собр. соч. в 5-ти томах, т. 4. М., 1960, с. 294–296).
О «реабилитации» в книге формалистских теорий писалось в редакционной статье журнала «Октябрь» (1941, № 1, с. 6) и в статье М. Чарного («Октябрь», 1940, № 8, с. 189–191).
Попытка серьезно разобраться в характерных особенностях книги «О Маяковском» была предпринята в журналах «Литературное обозрение» и «Знамя». Ф. Человеков писал: «Но главное значение, главная особенность В. Шкловского в том, что он создал новый литературный жанр, которым свободно владеет лишь он сам и некоторые его литературные единомышленники». Вместе с тем рецензент отмечал: «Увлечение В. Шкловского литературным искусством… затушевывает в книге образ В. В. Маяковского… В книгу Шкловского столько впущено всякого материала, который мог относиться и к теме о Маяковском, мог касаться и темы о «Русских пропилеях», что основному образу, изображаемому автором, мешает слишком густая среда. Конкретность темы съела ее объясняющая обстановка». В заключение критик писал: «Страницы книги, посвященные заповеди «мне отмщение, и аз воздам», – воздам за друга, в память и в славу его, – лучшие в работе Шкловского, лучшие потому, что они глубже и реальнее показывают привязанность автора к поэту и тоску по нем». (Ф. Человеков. «О Маяковском». – «Литературное обозрение», 1940, № 17, с. 53–56).
Рецензент журнала «Знамя» назвал свою статью – «Книга сверстника и соседа». «В этой книге о Маяковском, – писал Б. Этингпн, – есть много мест, уже знакомых читателю по «Третьей фабрике» и «Поискам оптимизма». Многие книги Виктора Шкловского написаны об одном: это все удлиняющаяся биография человека, который вошел в литературу в десятые годы двадцатого века и пережил со сверстниками величайший из исторических переломов… Как и все его книги, она гибридна по характеру и многослойна по структуре. Она полемична и кажется продолжающимся разговором, осевшим на бумаге. Разговор ведется обо всем, и мысли записываются в порядке ассоциативного поступления». Особо отмечал рецензент лиричность книги: «Нежных слов в книге Шкловского нет, но, вероятно, это самая нежная из книг о Маяковском». Явно полемически по отношению к другим выступлениям и оценкам, критик «Знамени» справедливо писал: «И Маяковский, нашедший себя в революции, показан в книге» (Б. Этингин. Книга сверстника и соседа. – «Знамя», 1940, № 6-7, с. 345–349).
Книга «О Маяковском» переведена на польский язык.
Примечания
1
«В небе моего Вифлеема…» – Поэма «Человек» («Рождество Маяковского»).
2
Об этом писал Пушкин. – В стихотворении «Пророк».
3
«Меня Москва душила в объятьях…» – Поэма «Люблю» («Взрослое»).
4
АХРР – Ассоциация художников революционной России.
5
«Была ты всех ярче, верней и прелестней…» – Это стихотворение А. Блок написал в 1914 г.
6
«Он снова тронул мои колени…» – А. Ахматова. Прогулка (1913).
