Джон Стейнбек - Неведомому Богу. Луна зашла
— Всё в порядке, — успокоила её Рама. — Всё так, как и должно быть.
Она послала Элис на кухню разжечь огонь и разогреть бак воды.
— Теперь, Джозеф, помоги ей встать, помоги ей ходить.
Пока он водил её туда-сюда по комнате, Рама стащила с постели покрывала, постелила в качестве подстилки стёганое одеяло и продела в петли на обоих концах бархатного шнура ножки кровати. Когда приступ боли подкатил вновь, они позволили ей посидеть на стуле с прямой спинкой до тех пор, пока он не прошёл. Элизабет пыталась сдерживать крики, но Рама, наклонившись к ней, сказала:
— Не держи это в себе. Не надо. Сейчас надо вести себя так, как чувствуешь.
Джозеф водил её взад-вперёд по комнате, обняв за талию, и поддерживал, когда она спотыкалась. Страх покинул его. Глаза его удовлетворенно поблескивали. Приступы боли учащались. Рама принесла из гостиной большие часы, повесила их на стену и смотрела на них всякий раз, когда подступала боль. А схватки всё учащались. Время шло…
Был почти полдень, когда Рама резко качнула головой:
— Теперь дай ей лечь. Теперь можешь уходить, Джозеф. Я буду держать руки наготове.
Сощурившись, он посмотрел на неё. Казалось, он был в трансе.
— Что значит «держать руки наготове»? — спросил он.
— Ну, значит, хорошо вымыть руки в горячей воде с мылом и коротко подстричь ногти.
— Я сделаю это, — сказал он.
— Пора тебе уходить, Джозеф. Некогда.
— Нет, — сказал он угрюмо. — Своего ребёнка я приму сам. Расскажи мне, что делать.
— Ты не сумеешь, Джозеф. Это не для мужчин.
Он посмотрел на неё, и его невозмутимость заставила её отступить.
— Это — для меня, — сказал он.
Как только рассвело, дети собрались снаружи под окном спальни, они стояли и, дрожа от любопытства, слушали слабые всхлипывания Элизабет. С самого начала заправляла всем Марта.
— Иногда они умирают, — сказала она. Хотя утреннее солнце пекло немилосердно, они не покинули свой пост. Марта установила правила.
— Первый, кто услышит, как закричит малыш, и скажет: «Я слышу!», получит подарок и первым подержит малыша. Так мне мама сказала.
Остальные были сильно возбуждены. Они хором кричали: «Я слышу!» каждый раз, когда раздавалась новая серия всхлипываний. Марта велела им подсадить себя повыше, так чтобы она могла быстро заглянуть в окно.
— Дядя Джозеф ходит с ней, — сообщила она.
И позже:
— Теперь она ложится в постель, и её обвязывают красным шнуром, который сделала мама.
Крики всё учащались. Дети помогли Марте заглянуть ещё раз, и она спустилась, побледневшая и запыхавшаяся оттого, что ей пришлось увидеть. Они сгрудились вокруг неё, чтобы услышать её отчёт.
— Я видела… Дядя Джозеф… Он наклонился… — она замолчала, чтобы перевести дух. — И… руки у него были красные.
Все разговоры и шёпоты смолкли. Они просто стояли и слушали. Стоны были теперь такими слабыми, что были едва слышны. Марта напустила на себя таинственность. Шёпотом она предупредила остальных, чтобы они замолчали. Они услышали три чуть слышных шлепка, и Марта тут же закричала: «Я слышу!» А немного погодя все они услышали детский крик. Они стояли, с благоговением глядя на Марту.
— Как ты узнала, когда надо сказать?
Марта продолжала мучить их.
— Я самая старшая, я всегда себя хорошо вела. Мама рассказала мне, что надо слушать.
— Что? — допытывались они. — Что ты услышала?
— Шлепок! — сказала она, торжествуя. — Ребёнка всегда шлёпают, чтобы он закричал. Я победила и хочу в подарок куклу с настоящими волосами.
Вскоре на крыльцо вышел Джозеф и опёрся руками о перила. Собравшиеся в кучку дети встали напротив, с почтением глядя на него. К их разочарованию, руки его уже не были красными. Его лицо было так перекошено от мучительной боли, в глазах было такое безразличие, что они побоялись заговорить с ним.
Марта робко начала:
— Я первая услышала крик малыша… Я хочу в подарок куклу с настоящими волосами.
Он посмотрел на них сверху вниз и усмехнулся.
— Я её тебе подарю, — сказал он. — Вам всем будут подарки, когда я поеду в посёлок.
Марта вежливо спросила:
— Это мальчик или девочка?
— Мальчик, — сказал Джозеф. — Может быть, через некоторое время вы сможете увидеть его.
Руки его крепко сжимали перила крыльца, а живот всё ещё сводило от болей, которые он перенял от Элизабет. Он глубоко вдохнул жаркий полуденный воздух и вернулся в дом.
Рама обмывала беззубый рот младенца тёплой водой, а Элис собирала булавки в кусок муслина, предназначенный для того, чтобы обернуть бёдра Элизабет после того, как вышла плацента.
— Ещё совсем немного, — сказала Рама. — Через час всё закончится.
Джозеф тяжело опустился на стул, глядя на женщин, и видел он только померкшие, наполненные болью и мукой глаза Элизабет.
Ребёнок лежал в колыбели, закутанный в распашонку, в которой мог бы уместиться дважды.
Когда роды закончились, Джозеф поднял Элизабет и посадил её себе на колени, а женщины в это время сняли испачканное покрывало и снова перестелили постель. Элис вынесла все тряпки и сожгла их в кухонной плите, а Рама, затянув насколько можно туго бандаж на бёдрах Элизабет, заколола его булавками.
После ухода женщин обессиленная Элизабет легла в чистую постель. Высвободив руку из-под одеяла, она протянула её Джозефу.
— Мне надо поспать, — слабым голосом произнесла она.
— Целый день прошёл, мне надо поспать.
Он стал один за другим гладить её пальцы.
— Хочешь, я принесу тебе ребёнка?
Её лоб прорезали усталые морщины недовольства.
— Пока не надо, — сказала она. — Я ещё не могу принять его из-за той сильной боли, которую он мне доставил. Подожди, пока я немного отдохну.
Вскоре после этого она заснула.
Ближе к вечеру Джозеф вышел из дома, чтобы заглянуть в сарай. Проходя мимо дерева, он украдкой взглянул на него. «Мы совершаем кругооборот, — сказал он себе, — и кругооборот происходит так болезненно». Он обнаружил, что сарай тщательно вычищен, а во всех стойлах полно свежей соломы. Томас сидел на своём обычном месте, на перекладине стойла Голубой. Он кротко кивнул Джозефу.
— Моей койотихе клещ забрался в ухо, — заметил он, — чёрт бы его побрал.
Джозеф вошёл в стойло и присел рядом с братом. Расставив кисти рук чашеобразно, он тяжело опёрся о них своим подбородком.
— Ну, как? — тихо спросил Томас.
Джозеф, не отрываясь, следил за тем, как полоска солнечного света, проникшего в сарай через трещину в стене, разрезает воздух. Мухи, подобно бороздящим околоземную атмосферу метеорам, сновали в ней.
— Мальчик, — сказал он бесстрастно. — Я сам перерезал пуповину. Рама рассказала мне, что надо делать. Я перерезал её ножницами и перевязал, а сверху натянул бандаж.
— Трудные были роды? — спросил Томас. — Я-то скрылся сюда, чтобы не броситься помогать.
— Да, трудные, а Рама сказала, что лёгкие. Господи, и как всякая мелочь сопротивляется жизни!
Томас вытянул соломинку из стоявшей рядом с ним кормушки и, оскалив зубы, стал покусывать её.
— Я никогда не видел, как рождаются дети у людей. Рама никогда не позволяла мне. А вот коровам я часто помогал, когда они не справлялись сами.
Джозеф устало слез с перекладины и подошёл к одному из окошек. Не оборачиваясь, он сказал:
— Жаркий был денёк. Воздух над холмами всё ещё дрожит.
Всё вокруг, словно расплавленное садящимся за холмы солнцем, меняло свои очертания.
— Томас, мы ведь никогда не были на этой прибрежной гряде. Давай съездим, когда будет время. Мне бы хотелось посмотреть оттуда на океан.
— Я был на гряде и смотрел оттуда вниз, — сказал Томас. — Жутко там, красные деревья[14] выше, чем всё то, что ты видел, узкая полоска кустарника, и можно видеть океан на тысячу миль вокруг. Я видел кораблик почти готовый к отплытию.
Вечер быстро сменился ночью. Рама позвала:
— Джозеф, где вы там?
Он быстро подошёл к двери сарая.
— Я здесь. Что такое?
— Элизабет снова проснулась. Она хочет, чтобы ты с ней ещё посидел. Томас, обед скоро будет готов.
Джозеф присел в полутьме рядом с кроватью Элизабет, и она снова протянула ему руку.
— Ты хотела, чтобы я пришёл? — спросил он.
— Да, дорогой, я ещё не совсем выспалась, но хотела бы поговорить до того, как я снова усну. Я могу забыть то, о чём хочу сказать. Ты должен напомнить мне.
В комнате сгущалась тьма. Джозеф поднёс её руку к своим губам, и прямо у его рта она согнула пальцы.
— Что такое, Элизабет?
— Ну, когда тебя не было, я съездила на поляну с соснами на гряде. И обнаружила там, внутри, открытое место и зелёную скалу.
Он подался вперёд.
— Зачем ты поехала? — спросил он.
