Теодор Драйзер - Стоик
В эту самую минуту Джемисон, занимавший номер рядом с апартаментами Каупервуда, вошел с письмом, которое ему только что вручил рассыльный.
Прочтя имя отправителя на конверте, Каупервуд улыбнулся, потом быстро пробежал письмо и передал его Сиппенсу.
— Вы угадали, де Сото, — смеясь сказал он. — Ну, и что ж нам теперь с этим делать?
Письмо было от Гривса и Хэншоу:
«Дорогой мистер Каупервуд!
Мы узнали из сегодняшних газет о Вашем приезде в Лондон. Если Вы считаете это удобным и желательным, мы хотели бы встретиться с Вами в понедельник или во вторник на следующей неделе для обсуждения вопроса, о котором мы беседовали с Вами 15 марта в Нью-Йорке. Поздравляем Вас с благополучным прибытием и желаем приятного времяпровождения.
Искренне преданные Вам Гривс и Хэншоу».
Сиппенс торжествующе щелкнул пальцами.
— Что! Говорил я вам! — радостно воскликнул он. — Значит, они идут на ваши условия. Это самый важный участок в Лондоне. А когда он у вас будет в руках, вы сможете спокойно выжидать, в особенности если вам удастся подцепить еще кое-какие концессии, потому что, стоит только этим спекулянтам пронюхать про вас, они сами к вам явятся. А этот субъект Джонсон! Этакое нахальство — требовать от вас, чтобы вы и не шевелились, пока с ним не увидитесь!
В этом восклицании Сиппенса слышалось искреннее негодование, ибо он уже слышал, что Джонсон — властный и самоуверенный человек, и заочно невзлюбил его.
— Конечно, у него есть кое-какие связи, — продолжал он. — И у этого Стэйна — тоже. Но без вашего капитала и опыта, без вашей изобретательности что они могут сделать? Даже эту Чэринг-Кросс не могли пустить в ход, не говоря уж о других линиях. Ничего у них без вас не получится.
— Очень может быть, что вы и правы, де Сото, — сказал Каупервуд, весело улыбаясь своему преданному помощнику. — Я повидаюсь с Гривсом и Хэншоу, вероятно, во вторник. И можете быть уверены, я ничего не упущу. Ну а насчет Чэринг-Кросс — поедем завтра? По-моему, следовало бы сразу осмотреть не только эту, но и обе главные линии.
— Отлично, патрон! В час дня вам будет удобно? Я вам все покажу, и к пяти вы уже будете здесь.
— Идет! Да, вот еще что: вы помните Хэддонфилда? Лорда Хэддонфилда, который несколько лет назад приезжал в Чикаго и такой шум там поднял? Палмеры, Филды, Лестеры — как они тогда все вокруг него увивались, помните? Он как-то раз был у меня в моем загородном доме. Такой молодцеватый, самоуверенный тип.
— Как же! Конечно, помню, — сказал Сиппенс, — он, кажется, тогда хотел стать пайщиком этого мясоконсервного предприятия?
— Да, и к моим предприятиям он тоже хотел примазаться. Я вам об этом никогда не рассказывал?
— Нет, не рассказывали, — поспешно сказал Сиппенс, сгорая от любопытства.
— Так вот, сегодня утром от него пришла телеграмма: приглашает к себе в поместье, в Шропшир, кажется. На субботу и воскресенье.
Каупервуд взял телеграмму со стола.
— Бэритон-Мэнор, Шропшир.
— Любопытно! Ведь он из той публики, что входит в компанию Сити — Южный Лондон. Пайщик, не то директор, — словом, что-то в этом роде! Я вам к завтрашнему дню все о нем разузнаю. Может быть, он тоже заинтересован в расширении лондонской подземки и хочет потолковать с вами об этом? Ну, если так и если он к вам расположен — так это находка! Для иностранца в чужой стране, сами понимаете…
— Да, да, ясно, — отвечал Каупервуд. — Может быть, это в самом деле удача. Надо поехать. Так вы попробуйте выяснить все, что можно, а завтра в час приезжайте за мной.
Выходя, Сиппенс столкнулся в дверях с Джемисоном, который нес еще целую пачку писем и телеграмм, но Каупервуд замахал на него руками.
— Нет, нет, Джемисон. Ничего больше слушать не буду до понедельника. Напишите Гривсу и Хэншоу, что я рад буду видеть их у себя во вторник утром, в одиннадцать; И еще свяжитесь с Джеркинсом и скажите ему, чтобы он ждал от меня распоряжений и пока ничего не предпринимал. Телеграфируйте лорду Хэддонфилду, что мистер и миссис Каупервуд с удовольствием принимают его приглашение, узнайте, как туда добраться, и закажите билеты. Если еще что-нибудь без меня придет, положите ко мне на стол. Я завтра посмотрю.
Он спустился в лифте и, выйдя на улицу, окликнул экипаж, сказав кучеру ехать на Оксфорд-стрит, но, проехав два квартала, приподнял окошечко и крикнул:
— Сверните на Юбери-стрит, за угол налево.
Кучер повернул и остановился; Каупервуд вышел, сделал несколько шагов, свернул в переулок и, выйдя на ту же улицу с другой стороны, подошел к отелю «Кларидж».
24
В чувстве Каупервуда к Беренис пылкость любовника сочеталась с отеческой нежностью. Молодость Беренис, ее одаренность и красота неизменно вызывали у него чувство восхищения, желание защитить ее, предоставить возможность развиться этой богатой натуре. Вместе с тем он со свойственным ему пылом упивался ее любовью, хотя эта сторона их отношений иной раз невольно смущала его — так удивительно казалось ему сочетание его шестидесяти лет с ее непостижимой юностью. С другой стороны, ее трезвая предусмотрительность, ее здравомыслие — а в этом она иной раз не уступала ему самому — наполняли его гордостью, внушали ему уверенность в своей силе, ибо Беренис в этом смысле была ему поистине опорой. Ее самостоятельность, ее энергия, ее даровитость пробуждали в нем желание не просто растить капитал, а предоставить ей все возможности проявить себя, обеспечить ей положение в обществе. Вот почему он и решил поехать в Лондон, и это-то и придавало такое важное значение всему путешествию.
Когда она встретила его, цветущая, сияющая, и он схватил ее в свои объятья, он словно вдохнул в себя ее радостную уверенность, ее юность.
— Добро пожаловать в Лондон! Итак, Цезарь перешел Рубикон! — приветствовала она его.
— Спасибо, Беви, — сказал он, выпуская ее. — Я получил твою телеграмму и берегу ее. Ну-ка, дай мне посмотреть на тебя! Пройдись по комнате.
Он смотрел на нее с нескрываемым восхищением, когда она с задорной улыбкой побежала в другой конец комнаты, а потом медленно пошла к нему, слегка поворачиваясь на ходу, наподобие живой модели из модного магазина, и, наконец, остановившись перед ним, сделала реверанс и сказала: — Прямехонько от мадам Сари! И стоит всего — ах, это тайна! — и надула губки.
На ней было темно-синее бархатное платье, отделанное мелким жемчугом у ворота и на поясе.
Каупервуд взял ее за руку и подвел к маленькому диванчику, на котором только и можно было уместиться двоим.
— Чудесно! — сказал он. — Слов не нахожу, как я рад, что опять с тобой.
Он справился о здоровье ее матери, а затем продолжал:
— Ты знаешь, Беви, для меня это какое-то совершенно небывалое ощущение. Никогда мне, по правде сказать, не нравился этот Лондон, но в этот раз, зная, что ты здесь, я прямо одурел от восторга, когда увидел его!
— Ах, когда увидел его?
— Ну, и, разумеется — тебя! — и он стал целовать ее глаза, волосы и губы, пока она не отстранила его, сказав, что любовь надо пока отложить, пусть он сначала расскажет все.
Вынужденный подчиниться, он начал рассказывать, как они доехали и все, что за это время произошло.
— Эйлин со мной в отеле «Сесиль». Ее только что рисовали для газеты. А твой приятель Толлифер, надо сказать, действительно старался вовсю развлекать ее в дороге.
— Мой приятель! Да я с ним даже незнакома!
— Ну, разумеется, еще бы тебе быть с ним знакомой! Но во всяком случае он малый неглупый. Вот бы ты посмотрела на него, каким он пришел ко мне в первый раз в Нью-Йорке и какой это был блистательный кавалер на пароходе! Превращение Аладдина! А волшебная лампа-это пачка банкнотов. Кстати сказать, он поехал в Париж, вероятно с целью замести следы. Я, конечно, позаботился, чтобы денег у него было достаточно.
— А ты с ним встречался на пароходе? — полюбопытствовала Беренис.
— Да, он нам был представлен капитаном. Ну, это такой человек, который и сам сумеет все устроить. У него положительно дар нравиться женщинам. Он прямо-таки завладел всеми самыми хорошенькими.
— Так я и поверила! А где же в это время был ты?
— Ну, знаешь, бывают иной раз чудеса! Но это в самом деле чародей. У него на это какое-то особенное чутье. Я-то, признаться, мало его видел, но Эйлин он сумел так пленить, что она жаждет пригласить его к нам на обед.
Он многозначительно поглядел на Беренис, и она ответила ему довольной улыбкой.
— Я рада за Эйлин, — сказала она помолчав. — Искренне рада. Ей просто необходима была такая перемена. И давно уже.
— Верно, Беви, — отвечал Каупервуд. — Раз я не могу быть для нее тем, чем ей хочется, почему не найти для этой роли кого-нибудь другого. Во всяком случае, я надеюсь, что он не перейдет границ, он для этого достаточно благоразумен. Эйлин уже мечтает поехать в Париж, покупать себе наряды. Так что с этой стороны у нас все обстоит как нельзя лучше.
