Элинор Портер - Поллианна вырастает
Юноша подался вперед с необычной горячностью:
— Именно так! Понимаете? Вы сами сказали об этом минуту назад. Вчера никакие силы не смогли бы помешать мне увидеть Поллианну, а сегодня, когда я знаю, что она приезжает, никакие силы не могут заставить меня взглянуть на нее.
— Да что ты, Джим!
На лице Джона Пендлетона изобразились изумление и недоверие. Молодой человек откинулся на спинку кресла, смущенно засмеявшись.
— Я знаю, это звучит нелепо, и боюсь, я не смогу ничего объяснить. Но, так или иначе, а я думаю… что мне никогда не хотелось, чтобы Поллианна выросла. Она и так была просто прелесть. Мне приятно вспоминать ее такой, какой я видел ее в последний раз: ее серьезное веснушчатое личико, ее светлые косы и это ее печальное: «Да, я рада, что уезжаю, но думаю, я буду рада чуточку больше, когда вернусь!» Больше я ее не видел. Вы ведь помните, мы были в Египте, когда она приезжала сюда четыре года назад.
— Да, я помню. И я также вполне понимаю, что ты имеешь в виду. Мне кажется, я чувствовал то же самое, пока не увидел ее минувшей зимой в Риме.
Юноша с интересом обернулся к нему:
— В самом деле, вы же ее видели! Расскажите мне о ней.
Глаза Джона Пендлетона лукаво блеснули.
— Но я думал, ты не хочешь познакомиться со взрослой Поллианной.
Молодой человек с гримасой отмахнулся.
— Она красивая?
— Ах, вы, молодые люди! — в шутливом отчаянии пожал плечами Джон Пендлетон. — Всегда-то у вас первый вопрос: она красивая?
— Так красивая? — настаивал молодой человек.
— Я оставлю судить об этом тебе самому. Если ты… Нет, пожалуй, лучше все-таки сказать, а то ты можешь быть слишком разочарован. Поллианна не красавица, если речь идет о правильности черт, кудрях и ямочках на щеках. Как мне достоверно известно, самым досадным обстоятельством в жизни Поллианны до сих пор является то, что она так уверена в своей некрасивости. Когда-то давно она говорила мне, что черные кудряшки — одна из тех вещей, которые она надеется получить, когда попадет на небеса, а в прошлом году в Риме она сказала кое-что еще. В самих словах, возможно, не было ничего особенного, но я почувствовал за ними все тоже горячее желание. Она сказала, что хорошо бы кто-нибудь когда-нибудь написал роман, у героини которого были бы прямые волосы и веснушки на носу, но добавила, что вероятно ей следует радоваться тому, что в книжках не бывает некрасивых девушек.
— Она говорит, как прежняя Поллианна.
— О, ты и теперь найдешь ее… Поллианной, — с добродушной насмешкой улыбнулся мужчина. — Ну, а я считаю ее красивой. У нее прекрасные глаза… Она воплощенное здоровье, в ее движениях веселая упругость юности, а все ее лицо так чудесно оживляется, когда она говорит, что совсем забываешь, правильны его черты или нет.
— Она по-прежнему… играет в радость?
Джон Пендлетон с нежностью улыбнулся.
— Думаю, что играет, но говорит теперь об этом немного. Во всяком случае, она ничего не сказала мне об игре в наши с ней две или три встречи.
Последовало недолгое молчание; затем немного задумчиво молодой Пендлетон сказал:
— Пожалуй, это было одно из обстоятельств, которые тревожили меня. Эта игра стала столь многим для стольких людей. Она значит так много повсюду, по всему городку! Мне было бы тяжело думать, что Поллианна бросила ее и больше не играет. Но в то же время я не мог бы представить взрослую Поллианну, постоянно убеждающую людей чему-нибудь радоваться. Почему-то я… ну, как я уже сказал, мне просто не хотелось, чтобы Поллианна вырастала.
— Ну, я не стал бы тревожиться, — пожал плечами Пендлетон-старший со странной улыбкой. — У Поллианны это всегда была «очищающая гроза» — и в буквальном, и в переносном смысле, и я думаю, ты найдешь, что она и теперь живет согласно тому же принципу… хотя, возможно, немного по-другому. Бедняжка! Боюсь, что ей — на время, по меньшей мере — будет очень нужно что-то вроде игры, чтобы существование не стало невыносимым.
— Вы имеете в виду, что миссис Чилтон потеряла свое состояние? Значит, они очень бедны?
— Полагаю, что так. Как я случайно узнал, они действительно в довольно тяжелом положении, насколько это касается денежных дел. Наследство Харрингтонов невероятно уменьшилось, а бедняга Том мало что оставил после себя, кроме безнадежных долгов — того, что причиталось ему за профессиональные услуги и не было — и не будет — заплачено. Том никогда не мог сказать «нет», если требовалась его помощь, и все бездельники в городке знали это и пользовались его добросердечием. В последнее время у него были большие расходы. Он мечтал о больших делах, после того как закончит свой научный труд в Германии. Естественно, он предполагал, что его жена и Поллианна более чем достаточно обеспечены наследством Харрингтонов, так что у него не было никаких тревог в этом отношении.
— Хм-м, понимаю, понимаю. Жалко, жалко!
— Но это не все. Месяца два спустя после смерти Тома я видел его вдову и Поллианну в Риме. Миссис Чилтон была тогда в ужасном состоянии. Такое горе, а тут еще она начала получать представление о своих финансовых затруднениях и почти обезумела от отчаяния. Она отказывалась ехать домой и заявила, что не хочет больше видеть ни Белдингсвилл, ни кого-либо оттуда. Понимаешь, она всегда была исключительно гордой женщиной, и несчастья подействовали на нее довольно странным образом. По словам Поллианны, ее тетка убеждена, что Белдингсвилл с самого начала неодобрительно смотрел на ее брак с доктором Чилтоном, в ее возрасте; и теперь, когда он умер, в городке, по ее мнению, отнесутся без всякого сочувствия к ее скорби. Ее глубоко уязвляло и то, что теперь им, должно быть, известно, что она не только овдовела, но также и обеднела. Короче говоря, она довела себя до крайне нездорового, жалкого состояния, столь же неразумного, сколь и пугающего. Бедная Поллианна! Мне казалось чудом, что она выносит такое. Если миссис Чилтон продолжает в том же духе, от девочки, наверно, одна тень осталась. Вот почему я сказал, что, если уж кому нужно что-то наподобие «игры в радость», так это Поллианне.
— Какая жалость! Подумать только, что такое случилось с Поллианной! — воскликнул молодой человек не совсем твердым голосам.
— Да, и ты сам можешь судить, что не все хорошо по тому, как они возвращаются, — так тихо, никому ни слова. Я готов поручиться, что это все дело рук Полли Чилтон. Она не захотела , чтобы ее встречали. Как я догадываюсь, она написала только миссис Дурджин, жене Старого Тома, у которой хранится ключ.
— Да, так сказала мне и Ненси, добрая душа! Она приготовила дом к их приезду и каким-то образом ухитрилась сделать так, чтобы он не казался могилой погибших надежд и минувших радостей. Ну, а вокруг дома все и так выглядит неплохо, ведь Старый Том продолжал немного ухаживать за садом. Но когда я был там, у меня сжалось сердце… от всего.
Оба долго молчали, затем Джон Пендлетон коротко заметил:
— Надо бы их встретить.
— Их встретят.
— А ты поедешь на станцию?
— Поеду.
— Значит, тебе известно, каким поездом они приезжают?
— Нет. И Ненси тоже этого не знает.
— Как же тогда вы устроите это дело?
— Начиная с самого утра я буду ездить к каждому поезду, пока они не приедут, — немного невесело засмеялся молодой человек. — И Тимоти тоже, с экипажем Чилтонов. В конце концов, в железнодорожном расписании не так уж много поездов, на которых они могут приехать.
— Хм-м, я знаю, — кивнул Джон Пендлетон. — Джим, я восхищен твоей уверенностью в собственных силах, но не твоей рассудительностью. Впрочем, я рад, что ты собираешься руководствоваться именно этой уверенностью, а не рассудительностью, и желаю тебе удачи.
— Спасибо, сэр, — снова невесело усмехнулся молодой человек. — Мне очень нужны они, ваши добрые пожелания… очень, очень, как говорит Ненси.
Глава 17
КОГДА ПОЛЛИАННА ПРИЕХАЛА
Пока поезд приближался в Белдингсвиллу, Поллианна с тревогой наблюдала за теткой. В течение всего дня миссис Чилтон становилась все более и более беспокойной, более и более мрачной, и Поллианна со страхом ждала, когда они наконец доберутся до знакомой, родной станции.
Поллианна смотрела на тетку, и ее сердце сжималось от боли. Никогда прежде не поверила бы она, что кто-то может так сильно измениться и постареть за короткие шесть месяцев. Глаза миссис Чилтон были тусклыми, щеки мертвенно-бледными, а лоб исчерчен вдоль и поперек морщинами. Уголки ее рта опустились, а волосы были туго зачесаны назад в некрасивый узел, какой носила она тогда, когда одиннадцатилетняя Поллианна впервые увидела ее. Вся нежность и очарование, которые, казалось, пришли к ней вместе с замужеством, теперь слетели с нее словно маска, оставив на поверхности прежнюю суровость и брюзгливость, что характерны для нее, когда она еще оставалась мисс Полли Харрингтон, нелюбимой и нелюбящей.
