Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Книга 1
Она вдруг подумала, что была не права, считая его бесчувственным, — скрытым мотивом его поведения была радость. Она внезапно поняла, что всегда чувствовала себя в его присутствии легко и раскованно, и знала, что он испытывает то же самое. Из всех, кого она знала, он был единственным человеком, с которым она могла разговаривать совершенно естественно, не напрягаясь. Это, думала она, человек большого ума и достойный соперник. И тем не менее их всегда что-то разделяло, словно между ними была закрытая дверь. В его манерах, его поведении всегда чувствовалось что-то безличное, непроницаемое.
Он остановился у окна и какое-то время смотрел в него.
— Ты знаешь, что сегодня вам доставят первую партию рельсов?
— Конечно, знаю.
— Иди сюда.
Она подошла. Он указал пальцем вдаль, где за заводскими зданиями на запасном пути вытянулась цепочка вагонов. Над вагонами возвышался кран. Его огромный магнит цепко удерживал словно прилипший к нему груз — рельсы. Стояла пасмурная погода, небо было покрыто хмурыми серыми тучами, и, тем не менее, рельсы блестели, словно металл отражал свет из космоса.
Цепь крана поползла вниз, опуская зеленовато-голубые рельсы в вагон. Затем кран с величественным безразличием двинулся обратно. Он был похож на гигантский чертеж геометрической теоремы, вычерченный в небе и легко проплывавший над головами людей.
Они стояли у окна и молча наблюдали. Дэгни заговорила, лишь когда по воздуху поплыла вторая партия груза. Слова, которые она произнесла, были не о рельсах, не о железной дороге, не о выполненном в срок заказе. Они прозвучали салютом новому явлению природы:
— Металл Реардэна.
Он услышал, но ничего не ответил. Посмотрел на нее и отвернулся.
— Хэнк, это великолепно.
— Да. Я знаю.
Он сказал это очень просто и откровенно. В его голосе не было ни самодовольного тщеславия, ни излишней скромности. Она знала, что его слова были данью признательности — редчайшей признательности, которой один человек может отплатить другому, — человеку, который понимает и осознает величие другого.
— Когда я думаю о том, что может этот металл, что станет возможным с его применением… Хэнк, это самое важное событие в сегодняшнем мире, и никто не знает этого.
— Мы знаем.
Они не смотрели друг на друга. Они наблюдали за работой крана. Вдалеке, на лобовой части локомотива она различила две буквы — «ТТ».
— Я собираюсь заказать локомотивы из металла Реардэна, как только найду производителя, способного это сделать.
— Они тебе очень пригодятся. С какой скоростью ходят твои поезда на Рио-Норт?
— Сейчас? Мы счастливы, если удается выжать из них двадцать миль в час.
Он указал в сторону вагонов:
— Когда ты проложишь линию из этих рельсов, то сможешь пускать поезда со скоростью двести пятьдесят миль в час.
— Думаю, через пару лет именно так и будет — когда у меня появятся вагоны из металла Реардэна, которые будут вдвое легче и надежней стальных.
— Тебе стоит подумать о воздушных линиях. Мы сейчас проектируем самолет из моего металла. Это будет очень легкий самолет, который сможет поднять в небо любой груз. Не за горами тот день, когда воздушные перевозки тяжелых грузов станут обычным делом.
— Знаешь, я как-то думала о том, какие двигатели можно сделать из этого металла. Им же сносу не будет.
— А ты думала, каким будет проволочное ограждение из металла Реардэна? Самое обыкновенное проволочное ограждение для птицефабрики. Да миля такого забора обойдется в копейки, а простоит годы. А кухонная посуда?.. Она будет самой дешевой в мире, и ею сможет пользоваться не одно поколение. А океанские лайнеры? Им будет нипочем любая торпеда. Я тебе говорил, что мы проводим испытания линии связи с использованием металла? Я сейчас провожу столько разных испытаний, что, кажется, никогда не смогу показать людям все, чего можно достичь с помощью этого металла.
Они говорили о металле Реардэна и его беспредельных возможностях так, словно стояли на вершине горы и смотрели на безграничную равнину, простиравшуюся внизу, и бесчисленные, расходившиеся в разные стороны дороги. На самом деле разговор состоял преимущественно из цифр — они говорили о весе, давлении, сопротивлении, производственных затратах.
Она забыла о своем брате и его железнодорожном союзе. Она забыла всех и все, что было в прошлом, все это словно окуталось туманом, это следовало отбросить в сторону и мчаться вперед, не останавливаясь, потому что прошлое было каким-то незавершенным и нереальным.
Но это уже стало реальностью, это были четкие, определенные перспективы, это было чувство целеустремленности, света и надежды. Именно так она хотела жить — ей всегда хотелось, чтобы ни один час ее времени, ни один совершенный ею поступок не были по значимости меньше этого.
Дэгни взглянула на Реардэна как раз в тот момент, когда он повернулся к ней. Они стояли очень близко друг к другу, и она заметила по его глазам, что он чувствовал то же, что и она. Если радость — цель и смысл существования, думала она, и если то, что может заставить человека чувствовать себя счастливым, является величайшей тайной человеческой души, то в этот момент они увидели друг друга обнаженными.
Он сделал шаг назад и сказал каким-то странным бесстрастным голосом:
— А ведь мы с тобой — пара негодяев, правда?
— Почему?
— У нас нет никаких духовных идеалов и целей. Мы оба вполне удовлетворены материальным миром.
Она посмотрела на него, не в силах понять его слова. Но его взгляд был устремлен мимо нее, вдаль, в сторону работавшего крана. Она пожалела, что он сказал это. Само по себе обвинение ничуть не волновало ее. Она никогда не была о себе такого мнения и никогда не мыслила такими понятиями, а потому была просто не в состоянии испытывать чувство вины за то, что она такая, какая есть. Но у нее возникла смутная тревога — словно то, что побудило его произнести эти слова, было чревато серьезными последствиями, опасными для него. Он сказал это не просто так, но в его голосе не было никаких чувств — ни раскаяния, ни стыда. Он сказал это безразлично, равнодушно, словно констатируя факт.
Но по мере того как она смотрела на него, опасение исчезало. Он смотрел в окно на свой завод. На его лице не было вины или сомнения, было лишь полное спокойствие, основанное на безграничной вере в себя, в свои силы.
— Дэгни, — сказал он, — кем бы мы ни были, мы движем этим миром, и спасем его тоже мы.
Глава 5. Апогей рода Д'Анкония
Когда Эдди вошел в ее кабинет, первым, что она заметила, была крепко зажатая в его руке газета. Она подняла голову и посмотрела на него — его лицо было напряженным и озадаченным.
— Дэгни, ты очень занята?
— А что такое?
— Я знаю, ты не любишь говорить о нем, но здесь есть кое-что, на что, мне кажется, тебе стоит взглянуть.
Она молча протянула руку и взяла газету.
В статье, помещенной на первой полосе, говорилось о том, что после национализации рудников Сан-Себастьян правительство Народной Республики Мексика вдруг обнаружило: рудники не имеют никакой ценности и абсолютно бесперспективны. Они нисколько не оправдали ни пяти лет, ушедших на разработку, ни многомиллионных затрат. Несколько небольших жил, которые все же были обнаружены, не представляли никакого интереса для дальнейшей разработки — стало предельно ясно, что крупных залежей меди здесь не было и быть не могло. В атмосфере всеобщего возмущения и негодования правительство Народной Республики Мексика в связи с этим открытием проводило одно чрезвычайное заседание за другим. Они чувствовали себя обманутыми, словно их обокрали.
Наблюдая за Дэгни, Эдди заметил, что, закончив читать, она еще долго сидела, глядя на газету. Он знал, что легкий испуг, который он испытал, прочитав эту статью, имел под собой какое-то основание, хотя и не мог сказать определенно, что именно напугало его.
Эдди ждал. Она подняла голову, но не смотрела на него. Ее пристальный, напряженно-внимательный взгляд был устремлен мимо него, словно она пыталась рассмотреть что-то вдали.
Низким, приглушенным голосом Эдди сказал:
— Франциско — не дурак. Каким бы он ни был и независимо от того, насколько глубоко он погряз в безнравственности и порочности — а я уже давно не пытаюсь разобраться, почему это с ним случилось, — он далеко не дурак. Он не мог совершить подобной ошибки. Это просто невозможно. Я этого просто не понимаю.
— А я, кажется, начинаю кое-что понимать. — Она резко выпрямилась в кресле, отчего по ее лицу словно пробежала дрожь, и сказала: — Позвони в «Вэйн-Фолкленд» и скажи этому негодяю, что я хочу с ним встретиться.
— Дэгни, — грустно сказал Эдди с укоризной в голосе, — это же Фриско Д'Анкония.
