Unknown Unknown - Краткое содержание произведений русской литературы I половины XX века (сборник 2)
Занавес раскрывается. На сцене – бал. Под звуки танца кружатся маски, прогуливаются рыцари, дамы, паяцы. Грустный Пьеро, сидя на скамье, произносит монолог: «Я стоял меж двумя фонарями / И слушал их голоса, / Как шептались, закрывшись плащами, / Целовала их ночь в глаза. / ...Ах, тогда в извозчичьи сани / Он подругу мою усадил! / Я бродил в морозном тумане, / Издали за ними следил. / Ах, сетями ее он опутал / И, смеясь, звенел бубенцом! Но когда он ее закутал, – / Ах, подруга свалилась ничком! / ...И всю ночь по улицам снежным / Мы брели – Арлекин и Пьеро... / Он прижался ко мне так нежно, / Щекотало мне нос перо! / Он шептал мне:
«Брат мой, мы вместе, / Неразлучны на много дней... / Погрустим с тобой о невесте, / О картонной невесте твоей!» Пьеро грустно удаляется.
Перед зрителями одна за другой проходят влюбленные пары. двое, вообразившие, что они в церкви, тихо разговаривают, сидя на скамье;
двое страстных влюбленных, их движения стремительны; пара средневековых любовников – она тихо, как эхо, повторяет последние слова каждой его фразы. Появляется Арлекин: «По улицам сонным и снежным / Я таскал глупца за собой! / Мир открылся очам мятежным, / Снежный ветер пел надо мной! /... Здравствуй, мир! Ты вновь со мною! / Твоя душа близка мне давно! / Иду дышать твоей весною / В твое золотое окно!» Арлекин выпрыгивает в нарисованное окно – бумага лопается. В бумажном разрыве на фоне занимающейся зари стоит Смерть – в длинных белых одеждах с косой на плече.
Все в ужасе разбегаются. Неожиданно появляется Пьеро, он медленно идет через всю сцену, простирая руки к Смерти, и по мере его приближения ее черты начинают оживать – и вот на фоне зари стоит у окна Коломбина. Пьеро подходит, хочет коснуться ее руки – как вдруг между ними просовывается голова Автора, который хочет соединить руки Коломбины и Пьеро. Внезапно декорации взвиваются и улетают вверх, маски разбегаются, на пустой сцене беспомощно лежит Пьеро. Жалобно и мечтательно Пьеро произносит свой монолог: «Ах, как светла та, что ушла / (Звенящий товарищ ее увел). / У пала она (из картона была). / А я над ней смеяться пришел. / <...> И вот стою я, бледен лицом, / Но вам надо мной смеяться грешно. / Что делать! Она упала ничком... / Мне очень грустно. А вам смешно?»
Двенадцать – Поэма (1918)
Действие происходит в революционном Петрограде зимой 1917/18 г. Петроград, однако, выступает и как конкретный город, и как средоточие Вселенной, место космических катаклизмов.
Первая из двенадцати глав поэмы описывает холодные, заснеженные улицы Петрограда, терзаемого войнами и революциями. Люди пробираются по скользким дорожкам, рассматривая лозунги, кляня большевиков. На стихийных митингах кто-то – «должно быть, писатель – вития» – говорит о проданной России. Среди прохожих – «невеселый товарищ поп», буржуй, барыня в каракуле, запуганные старухи. Доносятся обрывочные крики с каких-то соседних собраний. Темнеет, ветер усиливается. Состояние – поэта? кого-то из прохожих? – описывается как «злоба», «грустная злоба», «черная злоба, святая злоба».
Вторая глава: по ночному городу идет отряд из двенадцати человек. Холод сопровождается ощущением полной свободы; люди готовы на все, чтобы защитить мир новый от старого – «пальнем-ка пулей в Святую Русь – в кондовую, в избяную, в толстозадую». По дороге бойцы обсуждают своего приятеля – Ваньку, сошедшегося с «богатой» девкой Катькой, ругают его «буржуем»: вместо того чтобы защищать революцию, Ванька проводит время в кабаках.
Глава третья – лихая песня, исполняемая, очевидно, отрядом из двенадцати. Песня о том, как после войны, в рваных пальтишках и с австрийскими ружьями, «ребята» служат в Красной гвардии. Последний куплет песни – обещание мирового пожара, в котором сгинут все «буржуи». Благословение на пожар испрашивается, однако, у Бога.
Четвертая глава описывает того самого Ваньку: с Катькой на лихаче они несутся по Петрограду. Красивый солдат обнимает свою подругу, что-то говорит ей; та, довольная, весело смеется.
Следующая глава – слова Ваньки, обращенные к Катьке. Он напоминает ей ее прошлое – проститутки, перешедшей от офицеров и юнкеров к солдатам. Разгульная жизнь Катьки отразилась на ее красивом теле – шрамами и царапинами от ножевых ударов покинутых любовников. В довольно грубых выражениях («Аль, не вспомнила, холера?») солдат напоминает гулящей барышне об убийстве какого-то офицера, к которому та явно имела отношение. Теперь солдат требует своего – «попляши!», «поблуди!», «спать с собою положи!», «согреши!»
Шестая глава: лихач, везущий любовников, сталкивается с отрядом двенадцати. Вооруженные люди нападают на сани, стреляют по сидящим там, грозя Ваньке расправой за присвоение «чужой девочки». Лихач извозчик, однако, вывозит Ваньку из-под выстрелов; Катька с простреленной головой остается лежать на снегу.
Отряд из двенадцати человек идет дальше, столь же бодро, как перед стычкой с извозчиком, «революцьонным шагом». Лишь убийца – Петруха – грустит по Катьке, бывшей когда-то его любовницей. Товарищи осуждают его – «не такое нынче время, чтобы нянчиться с тобой». Петруха, действительно повеселевший, готов идти дальше. Настроение в отряде самое боевое: «Запирайте етажи, нынче будут грабежи. Отмыкайте погреба – гуляет нынче голытьба!»
Восьмая глава – путаные мысли Петрухи, сильно печалящегося о застреленной подруге; он молится за упокоение души ее; тоску свою он собирается разогнать новыми убийствами – «ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку за зазнобушку, за чернобровушку...».
Глава девятая – романс, посвященный гибели старого мира. Вместо городового на перекрестке стоит мерзнущий буржуй, за ним – очень хорошо сочетающийся с этой сгорбленной фигурой – паршивый пес.
Двенадцать идут дальше – сквозь вьюжную ночь. Петька поминает Господа, удивляясь силе пурги. Товарищи пеняют ему за бессознательность, напоминают, что Петька уже замаран Катькиной кровью, – это значит, что от Бога помощи не будет.
Так, «без имени святого», двенадцать человек под красным флагом твердо идут дальше, готовые в любой момент ответить врагу на удар. Их шествие становится вечным – «и вьюга пылит им в очи дни и ночи напролет...».
Глава двенадцатая, последняя. За отрядом увязывается шелудивый пес – старый мир. Бойцы грозят ему штыками, пытаясь отогнать от себя. Впереди, во тьме, они видят кого-то; пытаясь разобраться, люди начинают стрелять. Фигура тем не менее не исчезает, она упрямо идет впереди. «Так идут державным шагом – позади – голодный пес, впереди – с кровавым флагом <...> Исус Христос».
Андрей Белый 1880-1934
Петербург – Роман (1913)
Аполлон Аполлонович Аблеухов сенатор весьма почтенного рода: он имеет своим предком Адама. Впрочем, если говорить о временах не столь отдаленных, то во времена царствования Анны Иоанновны киркиз-кайсацкий мирза Аб-Лай поступил на русскую службу, был назван в крещении Андрей и получил прозвище ухов. Доводился он прапрадедом Аполлону Аполлоновичу.
Аполлон Аполлонович готовится ехать в Учреждение, он главой был Учреждения и оттуда циркуляры отправлял по всей России. Циркулярами он управлял.
Аполлон Аполлонович уже встал, обтерся одеколоном, записал в «Дневнике» – который издан будет после его смерти – в голову пришедшую мысль. Он откушал кофию, осведомился о сыне и, узнав, что сын его Николай Аполлонович еще не вставал, – поморщился. Каждое утро сенатор расспрашивал о сыне и каждое утро морщился. Разобрал корреспонденцию и в сторону отложил, не распечатав, пришедшее из Испании письмо от жены своей Анны Петровны. Два с половиною года назад супруги расстались, уехала Анна Петровна с итальянским певцом.
Молодцеватый, в черном цилиндре, в сером пальто, на ходу натягивая черную перчатку, сбегает Аполлон Аполлонович с крыльца и садится в карету.
Карета полетела на Невский. Полетела в зеленоватом тумане вдоль в бесконечность устремившегося проспекта, мимо кубов домов со строгой нумерацией, мимо циркулирующей публики, от которой надежно огражден был Аполлон Аполлонович четырьмя перпендикулярными стенками. Сенатор не любил открытых пространств, не мог выносить зигзагообразных линий. Ему нравилась геометрическая правильность кубов, параллелепипедов, пирамид, ясность прямых, распланированность петербургских проспектов. Встающие в тумане острова, в которые вонзались стрелы проспектов, вызывали у него страх. Житель островов, разночинный, фабричный люд, обитатели хаоса, считал сенатор, угрожают Петербургу.
Из огромного серого дома на семнадцатой линии Васильевского острова, спустившись по черной, усеянной огуречными корками лестнице, выходит незнакомец с черными усиками. В руках узелок, который он бережно держит. Через Николаевский мост идет в потоке людей – синих теней в сумраке серого утра – тень незнакомца в Петербург. Петербург он давно ненавидел.
