Пэлем Вудхауз - Том 18. Лорд Долиш и другие
— Шире, — уныло произнес И. Дж. Зиззбаум.
— Так широко, как только захотите… А как насчет старого доброго веселящего газа, у вас его хватит? Оч-чень хорошо! Вы знаете, — заискивающе улыбнулся я, — меня так давно не усыпляли — целую вечность! Лет с двенадцати, кажется, а может, и раньше — я помню, что был тогда в начальной школе, а в начальной школе учатся еще в нежном возрасте… Кстати, о детях: как вы думаете, кого я встретил в приемной? Самого Джо Кули, ни больше, ни меньше, и, по странному совпадению, ему тоже будут давать газ! Мир тесен, как говорится…
Я осекся, кляня в душе свою бестактность. Даже в отсутствие мгновенной гримасы, исказившей выразительную физиономию И. Дж. Зиззбаума, можно было бы догадаться, что затронутая тема для него болезненна. Мне вдруг стало ясно, почему в этот день мой эскулап — совсем не тот лучезарный И. Дж. Зиззбаум, чей веселый смех и тонкие остроты делали его душой ежегодных дантистских съездов. Его угнетало сознание того факта, что главный приз зубоврачебных скачек — удаление первого коренного у самого малыша Джо Кули — достался не ему, а коварному сопернику.
Без сомнения, щелчки фотокамер и репортерские выкрики были слышны и здесь, в кабинете, заставляя проигравшего вновь и вновь горестно размышлять о том, что папаша Буруош завтра увидит свое имя на первых полосах всех бульварных листков и станет хоть ненадолго любимцем широкой публики, в то время как он сам будет вынужден удовольствоваться лишь обычным скромным гонораром. Такое невезение выбило бы из колеи даже самого жизнелюбивого дантиста.
Я смотрел на беднягу, и мое сердце обливалось кровью. Однако, порывшись в памяти в поисках слов, которые могли бы вернуть румянец его впалым щекам, я не нашел ничего лучшего, как заметить, что последние открытия в бассейне Конго проливают новый свет на что-то там такое. Сведения были точные, подкрепленные авторитетом «Нэшнл джиографик». Однако они не ободрили хозяина кабинета хоть в сколько-нибудь заметной степени. Возможно, бассейн реки Конго не слишком его интересовал — как и многих других людей, впрочем. Испустив тяжелый вздох, он лишь с силой раздвинул мне челюсти, заглянул в бездну, снова вздохнул, словно был невысокого мнения об открывшемся зрелище, и подал знак ассистенту с газовым баллоном.
Вскоре, после краткой промежуточной сцены, в ходе которой я чувствовал себя так, будто меня медленно душат, мир померк в моих глазах.
Не знаю, знакомы ли вы со всеми этими газовыми процедурами. Если да, то, наверное, помните, что кроме ощущения, что вы гибнете во цвете лет от закупорки дыхательного горла, в них есть и другие неприятные моменты. Например, сны и всякие там видения. Помню, в последний раз, о котором говорилось выше, мне привиделось, что я выброшен в море и мое тело рвут на части акулы. На этот раз диковинные события, хоть и не столь кровавые, также присутствовали. Акул в меню не было, звездная роль досталась малышу Джо Кули.
Мне снилась комната, похожая на давешнюю приемную, только побольше, и там тоже были две двери с табличками, одна напротив другой. На одной значилось «И. Дж. Зиззбаум», на другой — «Б. К. Буруош», а мы с Джо отпихивали друг друга, стараясь пройти в первую. Дураку было ясно, кто из нас прав. Я пытался вразумить заблудшего юнца. «Не толкайся, старина, — уговаривал я, — ты ошибся дверью!» Однако он ничего не хотел слушать и лишь толкался еще яростнее. В конце концов пихнул меня в кресло, велев сидеть и читать «Нэшнл джиографик», а сам открыл дверь и вошел. Потом все ненадолго заволоклось туманом, а когда он немного рассеялся, я по-прежнему сидел в кресле, но уже зубоврачебном, и чувствовал, что эффект веселящего газа также потихоньку рассеивается.
Первым, что я увидел, был И. Дж. Зиззбаум в белом халате. Лицо его светилось улыбкой.
— Ну что, дружок, как себя чувствуешь? — осведомился он по-отечески добродушно.
Я только собирался осведомиться, какого дьявола он имеет в виду, называя меня дружком, — Хавершоты не снобы, однако ронять свое достоинство тоже не привыкли, — как вдруг с удивлением осознал, что мы не одни. В комнате было не протолкнуться.
По другую сторону кресла стояла Энн Баннистер. Против ее общества я как раз не возражал. Если у нее в душе сохранилась частица былой привязанности, и она, прослышав об операции, решила подать мне руку в час тяжелых испытаний, ну что ж, это замечательно. Чертовски мило с ее стороны. Однако вся остальная толпа была явно лишней. В самом деле, какое право имеют совершенно посторонние люди надоедать человеку, которому собираются выдрать зуб? Как жить на свете, если даже в такую минуту нельзя рассчитывать на уединение?
У меня возникло смутное ощущение, что некоторые из лиц, мелькавших вокруг, женских и мужских, я видел и раньше. Попадались и люди с фотокамерами. Я выпрямился в кресле, чувствуя поднимающееся раздражение. Зачем Зиззбаум пустил их всех сюда? Я готов был задать ему этот вопрос, отнюдь не затрудняя себя выбором выражений, когда вдруг сделал удивительное открытие, а именно, что возвышающийся надо мной тип в белом халате вовсе не Зиззбаум, а кто-то совсем другой! Не успев выяснить, в чем дело, я сделал еще одно открытие, от которого я резко втянул в себя воздух с испуганным «Ой!».
Должен заметить, что в приемную я вошел в неброском сером костюме, серо-зеленых носках в тон к модному галстуку и замшевых туфлях, а теперь — чтоб я провалился! — на мне были короткие бриджи на лямках и гольфы! Из зеркала, куда я случайно бросил взгляд, на меня смотрело детское личико необыкновенной красоты, обрамленное золотистыми кудряшками, с большими выразительными глазами и длинными ресницами. — Черт побери! — невольно вырвалось у меня.
Да и у кого бы не вырвалось? Я сразу понял, что случилось. Кто-то дал маху, как сказал поэт. Мыс эти м Джо Кули вдохнули газ одновременно и пока бродили по четвертому измерению, или как там оно называется, какой-то кретин из обслуги взял и перевел стрелки. В результате нахальный сорванец заграбастал мое тело, а мне ничего не оставалось, как довольствоваться детским.
Во всем виноват, конечно, он. Идиот! Говорил же я ему, не толкайся!
7Я все сидел и тупо пялился в зеркало, когда тот тип в халате, который обозвал меня малышом, — разумеется, это был не кто иной, как Б. К. Буруош, — снова обратился ко мне.
— Тебе, наверное, захочется его сохранить, — сказал он с той же отеческой улыбкой, протягивая картонную коробочку.
Я продолжал таращиться. Мне было не до коробочек. Не так-то просто приспособиться к таким поворотам сюжета. Думаю, вы меня понимаете.
Хорошенькие дела, нечего сказать. Просто уму непостижимо! Такое, конечно, случается в разных там сказках, но кто мог подумать, что подобные казусы следует предусматривать в программе реальной жизни. Я понимаю, что человек должен быть готов ко всему, но… будь я проклят!
Тем более, так внезапно… В книгах всегда есть какой-нибудь сумасшедший ученый, который вечно возится с пробирками, или восточный маг с разными заклинаниями — так или иначе, для подготовки всяких чудес требуются недели, если не месяцы, а если вы хотите немедленного результата, то нужно хотя бы иметь волшебное кольцо или что-нибудь в этом роде. А вот так, ни с того ни с сего, — так просто не бывает.
— Твой зуб, — пояснил дантист. — Хочешь взять его?
Я рассеянно взял у него коробочку и хотел сунуть в карман. Это простое действие заставило толпу разразиться воплями протеста. Голоса зазвучали со всех сторон:
— Эй, куда?
— Не убирай!
— Надо сделать снимки!
— Посмотри на него, подумай!
— Покажи нам, улыбнись!
— С таким видом, будто говоришь: «Надо же!»
— Хочешь сделать заявление для прессы?
— Твое мнение о политической ситуации?
— Ты доверяешь президенту?
— Каким ты видишь будущее кинематографа?
— Что ты хочешь сказать народу Америки? Хотя бы несколько слов, но от души.
— Эй! Что ты любишь есть на завтрак?
Я всегда знал Энн Баннистер как девушку решительную и с характером, но в этот момент проникся к ней еще большим уважением. Она тут же овладела ситуацией и принялась выпроваживать репортеров, словно вышибала в портовом кабачке, который хочет показать себя в первый день службы.
— Неужели трудно оставить ребенка в покое? — воскликнула она. — Как можно приставать к нему в такой момент! Представьте себя на его месте!
Тип, который просил обратиться к народу Америки, заявил, что потеряет работу, если вернется ни с чем. Энн была непреклонна.
— Я сама скажу вам все, что надо, только выйдите отсюда! Вскоре благодаря ее личному обаянию и силе характера комната была очищена, и мы с Б. К. Буруошем остались одни.
— Ну и шум, — покачал он головой. — Вот оно, бремя славы!
На лице его продолжала играть улыбка — лучезарная улыбка дантиста, который вдобавок к кругленькой сумме профессионального гонорара получил на тысячу долларов даровой рекламы.
