Г. Осипов - Общество знания: Переход к инновационному развитию России
Популярный тогда международный обозреватель А. Бовин в книге-манифесте «Иного не дано» (1988) высказал, как комплимент перестройке, распространенную в то время мысль: «Обязательная предпосылка выполния программы перестройки, которую можно назвать основной программой партии, — последовательно научный взгляд на окружающие, обступающие нас проблемы… Бесспорны некоторые методологические характеристики нового политического мышления, которые с очевидностью выявляют его тождественность с научным мышлением» [36, с. 522-523].
Здесь можно было бы углядеть скрытый сарказм, но, скорее, Бовин не силен в методологии. Для мышления политика «тождественность с научным мышлением» звучит как страшное обвинение.28 Научное мышление автономно по отношению к этическим ценностям, равнодушно к проблеме добра и зла. Оно ищет истину, ответ на вопрос «что есть?» и не способно ответить на вопрос «как должно быть?»
Напротив, мышление политика должно быть неразрывно связано с проблемой выбора между добром и злом. Он, в отличие от ученого-естественника, исходит из знания о человеке и чисто человеческих проблемах. Это такой объект, к которому нельзя и невозможно подходить, отбросив этические ценности, понятия о добре и зле. Когда такие попытки делались и человек превращался для экспериментатора в вещь, то этот экспериментатор утрачивал рациональность мышления. Такие случаи хорошо известны и из реальной истории науки, и из лабораторных психологических исследований.
В русской культуре эта проблема была поставлена уже в середине XIX века и решалась одинаково и левыми философами, и либералами-западниками (обзор этой темы дан в книге Бердяева «Русская идея», написанной в 1946 г.). Поразительно, но этот поворот к сциентизму не вызвал никаких дебатов в российском обществоведении. Ведь сказать, что политическое мышление новой власти тождественно научному мышлению, должно было послужить сигналом опасности.
Но главный провал рациональности возник именно из-за комбинации такого свободного от этики «научного мышления» с мифотворчеством. Мифы, создаваемые в лоне «общества знания», обладают общими присущими мифам чертами. Они несут в себе целостную мировоззренческую идею и претендуют на обобщающее объяснение проблемы, соединяют разные типы знания, включают в рациональный анализ этические ценности и используют художественные средства.
Уже в 1992 г. Г. В. Осипов дал общий анализ главных мифов перестройки, которые в совокупности послужили «перерастанию социально-экономического кризиса советского общества в национальную катастрофу». Он сгруппировал эту совокупность в девять базовых мифов, давших обществу ложную картину процессов в сфере государства и управления, национальных отношений, хозяйственной и социальной сферы, собственности на средства производства, места России в системе культур и цивилизаций [128]. Этот сжатый образ задает структуру и методологическую нить для создания большого труда о мифологии перестройки и реформы в России конца XX — начала XXI века. Для строительства нового «общества знания» России такой труд необходим, и это — задача для молодых социологов и культурологов. Годы реформы, последовавшие за этой работой, дали богатейший материал.
В базовый миф о государственности входит целый свод антигосударственных мифов. Одним из них был миф об «административно-командной системе», о невероятно раздутой бюрократии СССР. Советское государство было представлено монстром — в противовес якобы «маленькому» либеральному государству. На деле именно либеральное государство («Левиафан») должно быть предельно бюрократизировано, это известно фактически и понятно логически. Ведь либерализм (экономическая свобода) по определению порождает множество функций, которых просто не было в советском государстве — например, США вынуждены держать огромную налоговую службу. Колоссальное число государственных служащих занимается в рыночной экономике распределением всевозможных субсидий и дотаций, пропуская через себя огромный поток документов, которые нуждаются в перекрестной проверке.
Советская бюрократическая система была поразительно простой и малой по численности. Очень большая часть функций управления выполнялась на «молекулярном» уровне в сети общественных организаций (например, партийных). В журнале «Экономические науки» (1989. № 8. С. 114-117) была опубликована справка о численности работников государственного управления СССР в 1985 г. Всего работников номенклатуры управленческого персонала (без аппарата общественных и кооперативных организаций) было во всем СССР 14,5 млн человек. Если добавить работников охраны, курьеров, машинисток и других работников, не входящих в номенклатуру должностей, то это число вырастет на 2, 8 млн человк.
Из 14,5 млн государственных управленческих служащих 12,5 млн составляли управленческий персонал предприятий и организаций, которые в подавляющем большинстве действовали в сфере народного хозяйства.
Так, например, в это число входили главные специалисты (0,9 млн человек), мастера (2,1 млн человек), счетно-бухгалтерский персонал (1,8 млн человек), инженеры, техники, архитекторы, механики, агрономы и ветврачи (2,1 млн человек) и т. д. Таким образом, численность чиновников в строгом смысле слова была очень невелика — 2 млн человек.
Численность управленческого персонала на Западе (в состав которого, конечно, не входят мастера, бухгалтеры и механики), была намного больше, чем в СССР, как и раньше была намного больше, чем в Российской империи. По данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), в 17 странах Запада доля государственных служащих в общей численности занятых в середине 90-х годов составила в Швеции, Норвегии и Дании 30 %, во Франции, Финляндии и Австрии — 20 %, Португалии, Италии и Германии — 15 %. Но об этом обществоведы гражданам не сообщили. Они этого не знали или скрыли эту информацию? В любом случае это — дефект «общества знания» в части обществоведения.
Что мы могли наблюдать после того, как советский тип государства был ликвидирован? Чиновничий аппарат и бюрократизация в РФ фантастически превысили то, чем возмущались в СССР. Наша интеллигенция не знает этого или не хочет знать из-за утраты способности к рефлексии. Миф не поколеблен. Тот факт, что постсоветское обществоведение не только не объясняет, но и активно уводит общественное внимание от патологической бюрократизации современной России как важного социального явления, говорит о глубоком кризисе сообщества обществоведов.
Проявлений этого мифотворчества ученых во время кризиса было множество, здесь мы кратко рассмотрим лишь несколько типичных мифов, созданных как аргумент в пользу демонтажа советской системы и особенно ее хозяйства.
Одним из важных инструментов в этих нападках был тезис о якобы избыточном производстве ресурсов как фундаментальном дефекте плановой экономики. Этот тезис вошел, в действительности, в самое ядро всей доктрины подрыва легитимности советского строя и, затем, подрыва самого хозяйства СССР и оставшихся от него «независимых» республик. Ведь вслед за атаками на какую-то «избыточную» отрасль (производства стали, тракторов, энергии и т. п.) или даже параллельно с этими атаками, принимались политические решения по подрыву этих отраслей.
Это происходило уже в 1989-1991 гг., даже при формальном сохранении плановой системы — через сокращение или полное прекращение капиталовложений, остановку строительства и ликвидацию госзаказа. Начиная с 1992 г. ликвидация системообразующих отраслей народного хозяйства была возложена на действие «стихийных рыночных сил», которые, однако, точно направлялись, посредством политических решений правительства, на уничтожение самых новых и технологически прогрессивных производств.
Сопротивление этому курсу было подавлено — в том числе и «культурными средствами» — внедрением в сознание мифа об избыточности ресурсов в хозяйстве, которое якобы «работает на себя, а не на человека». Частое повторение этого иррационального утверждения сделало его привычным, и оно не вызывало у людей психологического отторжения, хотя в нем нарушены и логика, и мера. Слишком большая часть интеллигенции приняла и этот миф, и логику, которая лежала в основе этой программы мифотворчества. Это видно из того, что в пропаганде этих стереотипных мифов, выработанных в идеологических лабораториях перестройки, с энтузиазмом приняли участие интеллектуалы из, казалось бы, разных политических лагерей.
Формула «абсурдной избыточности ресурсов» облекалась в самые разные содержательные оболочки и служила как генетическая матрица вируса, внедряемая в сознание человека уже независимо от той или иной оболочки. В частности, были резко уменьшены все капиталовложения в энергетику, хотя специалисты доказывали, что сокращение подачи энергии и тепла в города Севера и Сибири просто приведет к исчезновению «потребителей». Тот факт, что гуманитарная интеллигенция благосклонно приняла программу, в которой почти невозможно было не видеть большой опасности для хозяйства и даже для шкурных интересов каждого обывателя, настолько необычен, что должен был бы сам по себе стать предметом большого исследования.
