Харуки Мураками - Послемрак

Такахаси берет ее за руку. Мари слегка удивляется, но не возражает. Очень долго и нежно он держит в руках ее ладонь. Маленькую и мягкую.

– Если честно, я не очень хочу уезжать, – вдруг признается Мари.

– В Китай?

– Ну да.

– Почему?

– Страшно.

– Конечно, страшно. А как же. Ехать бог знает куда, за тридевять земель.

– Ага…

– Но у тебя все будет замечательно. И все получится. А я тебя здесь буду ждать.

Мари кивает.

– Ты очень красивая. Знаешь об этом?

Она поднимает голову и смотрит ему в глаза. Отнимает руку и прячет в карман джемпера. И глядит себе под ноги. Проверяет, не запачканы ли ее желтые кроссовки.

– Спасибо… Но сейчас я хочу домой.

– Я тебе напишу, – говорит Такахаси. – Письмо в свитке. Огромное, как древняя повесть.

– Угу, – отвечает Мари.

Миновав турникет, она выходит на перрон и скрывается в вагоне скорого [23]. Такахаси провожает ее взглядом. Звучит свисток отправления, двери закрываются, электричка трогается с места. Когда состав исчезает, Такахаси поднимает с пола футляр, вешает на плечо и, насвистывая какую-то мелодию, бредет по переходу на железнодорожную станцию. Народу вокруг с каждой минутой все прибывает.

18

Комната Эри Асаи.

За окном светлеет. Эри лежит в постели. В ее облике ничего не изменилось. Глубокий сон по-прежнему окутывает ее невидимым покрывалом.

Входит Мари. Осторожно, чтобы не услыхали домашние, открывает дверь, проскальзывает внутрь, затворяет за собой. Чуть заметно ежится от внезапной тишины и прохлады. И, застыв у двери, оглядывается вокруг. Словно проверяет, та ли это комната, что и прежде. Тщательно изучает, ничего ли не изменилось, не шевелятся ли по углам непонятные тени. Затем подходит к кровати и смотрит на сестру. Протягивает руку, легонько касается ее лба, чуть слышно зовет по имени. Никакой реакции. Как и всегда. Мари подкатывает от стола к постели кресло, садится в него. И, склонившись над Эри, смотрит на нее в упор. Словно пытается разглядеть некий тайный знак. Между их лицами – несколько сантиметров.

Проходит пять минут. Мари встает с кресла, снимает кепку «Red Socks», поправляет непослушные волосы. Расстегивает ремешок часов, кладет их на стол. Стягивает джемпер, футболку. Снимает фланелевую рубашку и джинсы. И, оставшись в одной белой майке, забирается к сестре под одеяло. Несколько секунд Мари лежит неподвижно, привыкая к постели. Затем, вытащив из-под одеяла тонкую руку, обнимает сестру за талию. Легонько прижимается щекой к ее груди и долго лежит так, не шевелясь. Закрыв глаза, прислушивается к каждому удару сердца Эри.

Из-под мирно сомкнутых век вдруг выкатывается слезинка, потом еще одна. Очень легко и спокойно слезы сбегают по щекам Мари и капают Эри на пижаму. Одна за другой.

Мари садится на постели и кончиками пальцев стирает слезы со щек. Кажется, будто ей нестерпимо стыдно – хоть мы и не знаем, за что. Словно она сотворила что-то ужасное, чего теперь не исправить. И осознание этого разъедает душу, как щелочь. Слезы капают на ее белую майку – теплые, точно кровь. Мари ловит их ладонью. Каждая упавшая слезинка еще несколько секунд живет теплом ее тела. Мари удивлена. Ей кажется, будто она только что была не здесь, а совсем в другом месте. И не одна, а с сестрой.

На всякий случай Мари еще раз оглядывается. Переводит взгляд на сестру. Во сне Эри потрясающе красива. Хоть укладывай в стеклянный саркофаг и сохраняй для Вечности. Абсолютная красота без единого проблеска мысли. Сознание Эри скрыто от наших глаз. Словно подводное морское течение, лавирует оно где-то в бездне – там, где его не разглядеть никому. Но, возможно, Мари расслышит его потаенный пульс? Она обращается в слух. «Это где-то совсем недалеко, – вдруг понимает она. – И где-нибудь обязательно пересекается с моим течением. Я чувствую это. Совершенно отчетливо. Мы же все-таки сестры…»

Наклонившись к сестре, она губами касается ее губ. Чуть-чуть. Очень мягко, совсем ненадолго. И, отпрянув, снова смотрит на Эри сверху. И уже через пару секунд целует еще раз. Чуть дольше, чуть мягче. Ей вдруг кажется, что она ласкает саму себя. Мари и Эри. Отличаются только первые буквы… Мари улыбается. Ложится, прижимается к Эри всем телом и с облегчением закрывает глаза. Решив отдать все свое тепло за ее пробуждение. «Вернись, Эри! Пожалуйста…» – шепчет она сестре на ухо. И наконец расслабляет каждую мышцу усталого тела. Сон накрывает ее огромной мягкой волной, и слезы унимаются сами.

За окном все светлее. Жизнерадостный лучик пробирается в щель жалюзи. Старое время сдается, отступая туда, откуда не возвращаются. Многие люди по привычке еще говорят вчерашними словами. Но смысл этих слов меняется в лучах нового солнца, требуя новых определений. И пусть эти новые слова проживут лишь до вечера, – без них нам не сдвинуться во Времени и не сделать ни шагу вперед.

Телеэкран в углу на секунду вспыхивает. В недрах кинескопа что-то мелькает. Так, словно кто-то пытается выйти на связь. Затаив дыхание, мы ждем, что дальше. Но уже в следующее мгновенье все исчезает. В кинескопе – мертвая пустота без объема и цвета.

Наверное, то был всего лишь обман зрения. Просто свет из окна отразился в стекле экрана. Вокруг по-прежнему тишина. Но уже не такая тяжелая и густая. За окном слышно пение птиц. Если прислушаться еще внимательнее, можно различить, как шуршат по асфальту велосипеды, негромко болтают люди, а по радио передают прогноз погоды. И даже – как из тостера выскакивает поджаренный хлеб. Обычное утро совершенно задаром вымывает из уголков мира остатки ночной темноты.

Две юные сестры крепко спят, прижимаясь друг к дружке, в одной постели. И, кроме нас, об этом не знает никто на свете.

Круглосуточный «7-Илевен».

Согнувшись над полками, продавец со списком в руке проверяет товар. В динамиках под потолком резвится японский хип-хоп. Продавец – тот же парень, что принимал у Такахаси деньги за сэндвичи и молоко. Совсем молодой, с ярко-рыжими волосами. Устал за ночную смену и зевает во весь рот.

Неожиданно в крики хип-хопа вклинивается звонок телефона. Продавец выпрямляет спину, озирается. Один за другим осматривает все проходы. Но кроме него, в зале нет надуши. А телефон продолжает звонить. Что за бред? Пометавшись от витрины к витрине, он находит то, что искал, в молочном отделе. Забытый кем-то на полке серебристый мобильник.

Парень качает головой. Это ж каким надо быть разиней, чтобы забыть телефон в холодильнике между пачками сыра «камамбер»? Укоризненно цокая языком, он берет в руки заиндевевшую «раскладушку», раскрывает и нажимает «ОК».

– Алло? – говорит он устало.

– Ты думаешь, это сойдет тебе с рук, – говорит бесстрастный мужской голос. – Но ты ошибаешься…

– Алло! – орет продавец.

– Куда бы ты ни убегал – бесполезно. Теперь тебе крышка, – объявляет трубка.

И после увесистой паузы связь обрывается.

Превратившись в обычную точку зрения, мы зависаем в небе над городом. Огромный мегаполис просыпается у нас на глазах. Электрички всех цветов радуги бегут в разные стороны, миллионы пассажиров перебираются с места на место. Каждый из этих людей – отдельная личность. И в то же время все они, взятые вместе, – безымянная часть огромного организма. Единое нечто, образующее часть чего-то еще. Организованно и эффективно эти люди выполняют Вспомогательную Роль в процессе, который куда важнее их персональных жизней. Уверенно, без сучка без задоринки несут свою утреннюю вахту. Чистят зубы, бреются, повязывают галстуки и красят губы. Следят за новостями по телевизору, болтают с семьей, принимают пищу и справляют нужду в туалете.

С рассветом этот же город наводняют стаи голодных ворон. Их засаленные черные крылья так и блестят в лучах восходящего солнца. В отличие от людей, вороны не интересуются вспомогательной функцией своей жизни. Их главная цель – запасти себе пищи до следующего утра. Мусороуборочные машины не успевают убрать все к рассвету. Слишком велик мегаполис, и слишком много мусора он изрыгает. С торжествующим гвалтом воронье атакует город, как эскадрильи пикирующих бомбардировщиков.

Новое солнце дарит городу новые лучи. Сверкают огромными стеклами небоскребы. В небе – ни облачка. Только вдоль горизонта тянется черная полоска неистребимого смога. Да где-то на западе невысказанным посланием затерялся тоненький серп луны. Репортерские вертолеты снуют в воздухе беспокойными стрекозами, рассылая по радиостанциям сводки о ситуации на дорогах. У въездов на платную кольцевую уже начинаются пробки.

Но в тесных кварталах и переулках еще копошатся мрачные тени. И свежих воспоминаний о минувшей ночи там по-прежнему хоть отбавляй.