Песнь Бернадетте. Черная месса - Франц Верфель
Итак, Фредди откашлялся, набрал воздуха в грудь, и голос его противно сорвался в глупом вопросе:
– Вы каждый день упражняетесь по шесть часов?
Отвечая, Геза де Варшани рассматривал азиатское мифическое существо из позолоченной бронзы, которое как будто слегка покачивалось на камине.
– Нет, не каждый, – сказал он. – Воскресное утро выпадает из-за мессы, в среду и в субботу днем я отдыхаю. Конечно, на гастролях я работаю много, сколько сил хватает.
Геза избегал слова «упражняться» – оно звучало как-то по-школьному. Слово «работать», напротив, Фредди счел холодным, неприятным, деловито-отстраненным.
– Вы всегда работаете по Шевчику? – спросил он немного погодя, чтобы не угас разговор, и еще потому, что Фьори целый год мучил его состряпанными Шевчиком пальцевыми упражнениями и смычковыми штрихами. – Разве это не скучно?
Геза, вжавшись глубоко в кресло, так что его ноги не доставали до пола, скопировал заученную отцовскую интонацию.
– Шевчик, – сказал он, – в своих постепенно усложняющихся упражнениях ставит трудные задачи. Он знает инструмент как никто другой. Мне доставляет удовольствие решать эти задачи…
Фредди выслушал надменные поучения о том, что мужественное преодоление технических трудностей – основа основ искусства, что эмоциональная сторона искусства Гезы, блеск и чудо, так удивляющие профанов, – лишь следствие упорной, но приносящей радость работы, разрешения «проблем». Фредди ничего не понял в этом холодном снобизме холодильника, который в то время входил в моду. Он уловил только высокомерие вечного превосходства и вновь ощутил горечь презрительно отвергнутого.
– Вы все играете наизусть? – спросил он тихо.
Геза, не глядя на собеседника, сделал пренебрежительный жест, будто давно уже сыт по горло глупостью надоедливых дилетантов.
– Наизусть? – повторил он. – Нельзя ведь по-другому играть, кроме как наизусть, исключая камерную музыку. Разумеется, наизусть. Это не проблема. В любом возрасте заучивать очень легко…
Этими словами Геза де Варшани решительно отмежевался от своего детства, которым часто объясняли бо́льшую часть его успеха. Он говорил с полным пониманием, как зрелый мужчина с телом чудо-ребенка. Но Фредди израсходовал все свои патроны. Он ничего не сказал. Вновь воцарилось молчание. Но тут Геза повернул голову к сыну хозяина дома и строго на него посмотрел.
– А вы чем занимаетесь? – спросил он с некоторой резкостью.
– Я… я… – заикался Фредди; он будто коснулся губами электрического провода. Во рту до корня языка разлилась кислятина.
– Да, вы; я спрашиваю, что вы делаете.
Голова Фредди отяжелела, когда он ответил:
– Я… ничего не делаю…
Он был уверен, что говорит правду. Ведь ходить в школу, играть в футбол правым нападающим, кататься на коньках, плавать, собирать марки и читать детективы – это ничего, хуже, чем ничего!
– Ничего? – спросил Геза резко. – А что вы делаете дома?
– Дома я тоже ничего не делаю, – признался Фредди, вжав кулаки под дых и уставившись на ковер.
– Это немного, – решил Геза де Варшани, и его черные глаза снова отправились блуждать по комнате; он будто спрашивал себя с тоской: почему я должен тратить время в таких домах и на таких людей?
– Извините, пожалуйста… – Фредди сглотнул слюну, встал и ушел.
V
Фредди стоял один в своей комнате. Ужасаясь, моргал он в зеркало, откуда пялился на него противный мальчишка, оболтус с широкими плечами, квадратной головой, узким лбом, растрепанными волосами и торчащими во все стороны зубами. Он был тождествен этому безобразному юнцу, хотя ему вовсе не казалось очевидным и нормальным, что он равен самому себе – сейчас и в будущем. Для него было бы естественнее и желаннее прогнать мальчишку в зеркале, как плохого слугу, и превратиться в стройного узколицего юношу, похожего на Гезу де Варшани и достойного его. Но изображение в зеркале не отступало. Тут ничем не поможешь. Придется всю жизнь терпеть самого себя, этого противного чужака.
А что еще ему остается? Во-первых, можно себя убить! Но это совсем не легко, и Фредди, при всем отвращении к себе, не чувствовал особой потребности себя убивать. Во-вторых, можно стать лучшим правым нападающим в Европе на чемпионатах в Париже, Вене, Риме, Берлине и даже Лондоне.
В газетах о таких соревнованиях сообщали под жирными заголовками на первой полосе, а не на пятой или шестой, коротко и мелким шрифтом, как о концертах скрипачей. Но это тоже нелегко – стать великим правым нападающим и чемпионом. Фредди слишком много знает о спорте, чтобы предаваться дешевым фантазиям. Он от природы хороший бегун, это так! Но ему не хватает целеустремленности, как сказал недавно тренер. Даже Филипп Мэлер, его соперник, хотя бегает и не быстрее, легче встраивается в игру и находчивее в комбинациях. А если Фредди и станет лучшим в Европе правым нападающим? Что он этим докажет Гезе де Варшани?
Что тогда остается? Вот – таинственное убийство двух старух, живших в уединении, в пригородном доме на окраине. В пику десяти лучшим детективам Скотленд-Ярда Фредди расследует это убийство, которым безуспешно занимается полиция. С высочайшей математической точностью по скудным и сомнительным уликам он вычислит неизвестное число X и, безжалостно преследуя, поймает наконец преступника, не просто бандита – кто в этом сомневался? – а мрачного духа мести. Фредди найдет последнее звено в цепи умозаключений и, торжествуя, собственными руками схватит убийцу на глазах у всего мира, изумленного и трепещущего от ужаса.
Фредди, хотя и клубился у него в мозгу этот патетический мысленный хаос, не питал ни малейшего желания расследовать таинственное убийство двух одиноких старух. Эти туманные беспорядочные мечты о значительной роли в жизни были лишь отзвуком его сонных грез. Они никак не отражали побудительную необходимость, наполнявшую его после встречи с Гезой де Варшани. На самом деле Фредди не заботился о победе своего «я». Он знал, что ему нечем обеспечить собственное величие и равноправие. Он ведь не был великим и равноправным Гезе, – наоборот, он был ниже среднего и не хотел ничего доказывать; он не хотел даже, чтобы Геза де Варшани, недосягаемый гений, высоко вознесенный над людьми, заметил его; он хотел только быть поблизости и служить Гезе. Да, служить! Фредди вовсе не находил абсурдной мысль, которая обожгла его всего, до кончиков пальцев: сейчас я спущусь и попрошу господина Ладислава де Варшани взять меня к себе слугой и секретарем. Я могу печатать письма на пишущей машинке. Папа иногда меня об этом просит. Я могу чистить обувь, пришивать пуговицы, гладить костюмы и рубашки. Ездить в поездах я мечтал с детства. Наизусть знаю
