Вирджиния Вулф - Годы
— На честный суд почтенного владыки? — прошептала Салли: она опять читала слова, выбирая наугад, потому что больше смотрела в окно. Его звали Креонт. Он замуровал ее. Была лунная ночь. Лопасти кактусов отливали серебром. Человек в набедренной повязке три раза сильно стукнул деревянным молотком по свежей кладке. Ее погребли заживо. Гробницей стал курган из кирпичей. Внутри хватало места, только чтобы лежать. Лежать под кирпичами на спине, сказала Салли. Вот и конец, зевнула она, закрывая книгу.
Она растянулась под прохладной гладкой простыней и закрыла подушкой уши. Простыня и одеяло мягко облегали ее тело. А снизу был длинный прохладный матрац. Музыка стала звучать глуше. Ее тело вдруг оборвалось и упало на землю. Темное крыло прошлось по ее сознанию, оставляя за собой молчание, пустоту. Все звуки — музыка, голоса — вытянулись в одну линию и перестали различаться. Книга упала на пол. Салли спала.
— Чудесный вечер, — сказала девушка, поднимавшаяся по железной лестнице со своим спутником. Она положила руку на перила. Они были очень холодными. Девушка посмотрела на небо. Луну окружал желтый ореол. Она как будто смеялась, мерцая. Ее спутник тоже взглянул вверх, а потом поднялся на еще одну ступеньку, ничего не сказав, поскольку был робок.
— Завтра собираетесь на матч? — наконец скованно выговорил он: они почти не были знакомы.
— Если брат выедет вовремя, чтобы довезти меня, — ответила девушка и тоже поднялась на ступеньку. Затем они вошли в танцевальный зал, он слегка поклонился и покинул ее, потому что его ждал компаньон.
Небо совершенно прояснилось, и луна теперь висела в открытом пространстве, как будто ее свет поглотил всю тяжесть облаков, расчистив идеальную танцевальную площадку. Некоторое время озаренный луною свод неба оставался чистым, но потом подул ветерок, и лик луны пересекло небольшое облако.
В спальне послышался какой-то звук. Сара перевернулась с боку на бок.
— Кто там? — проговорила она, села и потерла глаза.
Это была ее сестра. Она стояла в дверях, не решаясь войти.
— Спишь? — тихо спросила она.
— Нет, — сказала Сара, потирая глаза. — Не сплю, — добавила она, открыв их.
Мэгги прошла через комнату и села на край кровати. Ветер надувал штору, простыни почти сползли на пол. На мгновение Мэгги изумил вид комнаты. По сравнению с бальным залом она казалась такой неприбранной. На умывальнике стоял стакан с зубной щеткой, полотенце было намотано на вешалку, на полу валялась книга. Мэгги нагнулась и подобрала книгу. В этот момент с улицы ворвалась музыка. Мэгги отодвинула штору. Женщины в светлых платьях, мужчины в черно-белом толпились на верхней площадке лестницы у входа в танцевальный зал. Через сад доносились обрывки разговора и смех.
— Там танцы? — спросила Мэгги.
— Да, через несколько домов.
Мэгги выглянула из окна. Издалека музыка звучала романтично, таинственно, и цвета смешивались между собой, поэтому не было видно ни одного чисто-розового, белого или синего пятна.
Мэгги потянулась и сняла с платья цветок. Он завял, на белых лепестках виднелись темные пятна. Она опять выглянула из окна. Свет фонарей падал очень причудливо: один лист сиял зеленью, другой был ярко-белым. Ветки перекрещивались на разных уровнях. Вдруг Салли засмеялась и спросила:
— Тебе никто не дарил осколок стекла, говоря: «Мисс Парджитер, это мое разбитое сердце»?
— Нет, — сказала Мэгги. — С какой стати?
Цветок упал у нее с колен на пол.
— Я тут все думала… — сказала Сара. — Эти люди в саду…
Она махнула рукой в сторону окна. Какое-то время они молчали, слушая танцевальную музыку.
— А с кем рядом ты сидела? — наконец спросила Сара.
— С мужчиной в золотых галунах, — ответила Мэгги.
— В золотых галунах? — повторила Сара.
Мэгги промолчала. Она постепенно привыкала к комнате, ощущение контраста между захламленной спальней и шиком бального зала покидало ее. Она завидовала сестре, лежавшей в постели, с открытым окном, в которое дул ветерок.
— Он разоделся к приему, — сказала Мэгги и опять замолчала. Что-то привлекло ее взгляд. Ветка под ветром качалась вверх-вниз. Мэгги отодвинула штору. Теперь ей было видно все небо, дома и ветви деревьев в саду.
— Это от луны, — сказала она. Листья были белыми из-за луны. Обе девушки посмотрели на луну, сиявшую, как серебряная монета, тщательно отполированная, очень твердая и четкая.
— Но о чем же тогда говорят на званых вечерах, — спросила Сара, — если не о разбитых сердцах?
Мэгги смахнула с руки белую нитку от перчатки.
— Одни говорят одно, — сказала она, вставая, — а другие — другое.
Она сняла с покрывала коричневую книжку и расправила простыни. Сара взяла книжку у нее из рук.
— Он считает, — сообщила она, похлопав по невзрачному коричневому томику, — что мир — это лишь мысль, Мэгги.
— Вот как? — откликнулась Мэгги, кладя книгу на умывальник. Она знала, что это уловка, призванная задержать ее для разговора.
— Ты согласна? — спросила Сара.
— Возможно, — сказала Мэгги, не задумываясь. Она протянула руку, чтобы задернуть штору. — Он считает, что мир — это лишь мысль? — переспросила она, держась за штору, но не задергивая ее.
Она думала о чем-то подобном, когда экипаж пересекал Серпантин — когда мать перебила ее мысли. Она думала: «Что я такое? Мы одно целое или мы разделены?» — что-то в этом роде.
— А как же деревья и цвета? — спросила она, оборачиваясь.
— Деревья и цвета? — повторила Сара.
— Деревья существовали бы, если бы мы их не видели?
— Что такое «я»?… Я… — Она замолчала, не зная, что хочет сказать. Она говорила чепуху. — Да, — сказала Сара. — Что такое «я»? — Она уцепилась за сестрину юбку, желая то ли просто задержать ее, то ли поспорить. — Что такое «я»? — повторила она.
Но тут за дверью послышался шелест, и вошла их мать.
— Ах, дорогие мои дети! — воскликнула она. — Все еще не спите? Опять разговоры?
Она прошла через комнату, лучась и сияя, словно еще была под впечатлением от бала. На ее шее и руках сверкали драгоценности. Она была необыкновенно хороша. Эжени огляделась.
— И цветок на полу, и все в беспорядке, — сказала она. Она подобрала цветок, который уронила Мэгги, и поднесла к губам.
— Просто я читала, мама, и ждала, — сказала Сара. Она взяла обнаженную руку матери и погладила ее. Она так точно копировала мать, что Мэгги улыбнулась. Внешне одна была полной противоположностью другой: леди Парджитер такая вальяжная, Салли такая угловатая. Но имитация получилась идеально и произвела действие: леди Парджитер позволила, чтобы ее притянули на кровать.
— Но тебе пора спать, Сал, — запротестовала Эжени. — Что сказал доктор? Лежать прямо, лежать спокойно. — Она откинулась на подушки.
— Я лежу прямо и спокойно, — сказала Сара. — Так, — она посмотрела на мать, — расскажи мне о приеме.
Мэгги стояла у окна. Она смотрела, как по железной лестнице спускаются парочки. Скоро сад наполнился бледными белыми и розовыми пятнами, которые двигались туда-сюда. Разговор о приеме у себя за спиной она слушала вполуха.
— Прием был очень милый, — сказала мать.
Мэгги приблизила лицо к стеклу. Квадрат сада затопили пятна разнообразных оттенков, которые, казалось, наплывали друг на друга, пока не попадали под прямой свет из дома, внезапно превращаясь в дам и мужчин в вечерних нарядах.
— Рыбных ножей не было? — услышала она вопрос Сары.
Мэгги обернулась.
— С кем рядом я сидела? — спросила она.
— С сэром Мэтью Мэйхью, — сказала леди Парджитер.
— Кто такой сэр Мэтью Мэйхью? — спросила Мэгги.
— Весьма уважаемый человек, Мэгги! — сказала мать, взмахнув рукой.
— Весьма уважаемый человек, — эхом откликнулась Сара.
— Но это действительно так. — Леди Парджитер улыбнулась, глядя на дочь, которую особенно любила, возможно, за ее плечо.
— Сидеть с ним рядом — большая честь, Мэгги, — сказала она с неодобрением. — Большая честь. — Она задумалась, как будто вспомнила какую-то сценку, а затем подняла взгляд.
— А когда Мэри Палмер, — опять заговорила леди Парджитер, — спросила меня: «Где ваша дочь?» — я смотрю и вижу Мэгги, за милю от меня, на другом конце зала, беседующей с Мартином, которого она может встретить в любой день своей жизни в омнибусе!
Она акцентировала слова так сильно, что казалось, будто они взлетают и падают. При этом она отбивала ритм своей речи пальцами по голой руке Салли.
— Но я не вижу Мартина каждый день, — возразила Мэгги. — Я не видела его с тех пор, как он вернулся из Африки.
Мать перебила ее:
— На приемы ходят, дорогая Мэгги, не для того, чтобы говорить с кузенами. На приемы ходят для того…
Тут снаружи опять ворвалась музыка. Первые аккорды были преисполнены неистовой энергией, будто властно сзывали танцоров обратно. Леди Парджитер не договорила фразу. Она вздохнула. Ее тело словно обмякло. Тяжелые веки чуть прикрыли большие темные глаза. Она медленно покачивала головой в такт музыке.
