Кнут Гамсун - Круг замкнулся
Однажды под утро они проснулись от того, что кто-то шнырял вокруг дома. Лили вскочила с постели и выглянула в окно.
— Это Алекс! — шепнула она.
Абель начал натягивать на себя одежду, но не успел: дверь распахнулась, и Алекс заорал:
— А ну, выходи!
Абель и вышел как был, с ботинками в руках.
Было уже вполне светло, какое-то мгновение они стояли, глядя друг на друга. Алекс был непривычно груб, совсем даже на него не похоже. Он говорил мало, но слова были громкие и полные угроз.
— Ну, теперь я тебя застрелю! — сказал он.
Абель стоял нагнувшись и надевал башмаки.
— Ты что, не слышишь, что я тебя застрелю?
— Дурак ты, — пробормотал Абель.
Раздался выстрел.
Абель выпрямился и сказал:
— Ты никак стреляешь в меня из моего револьвера?
Алекс еще раз выстрелил, и на сей раз более удачно.
Абель простонал:
— У-у, гад!
В дверях появилась Лили и спросила:
— Вы стреляете? Кто из вас стрелял?
— Он, — ответил Абель, — из моего револьвера. Это он украл мой револьвер, про который я говорил. Хорош гусь!
— А ну, прочь отсюда! — приказал Алекс.
— Ты забыл, что он когда-то спас тебе жизнь?
Алекс подскочил и снова заорал:
— Если ты сейчас же не уйдешь, я тебя застрелю!
Ни один из них не обращал внимания на рану, но, когда оказалось, что у Абеля сильно течет кровь, Лили сбегала в дом и принесла что-то вроде бинта. У нее плохо получалось сделать повязку, потому что она не переносила вида крови.
— Да нет, выше раны, черт подери! И затяни потуже! Потуже, говорю! Господи, опять развязалось!
Лили в отчаянии кликнула мужа:
— Неужели ты не можешь затянуть?
— Нет, — ответил Алекс.
Абель:
— Я плохо управляюсь левой рукой, не то я сам наложил бы повязку.
— Значит, ты не можешь нам помочь? — причитала Лили.
— Нет! — ответил Алекс, однако положил револьвер и подошел поближе.
— А ну, убирайся! — скомандовал Абель. Он зажал конец бинта между зубами, и ему удалось справиться без чужой помощи. Готово. Он поднял револьвер с земли и оглядел его. — Ну, конечно, мой. Ну, ворюга, и гад же ты!
— Забери свою одежду, — говорит Лили.
— Вот это верно! — кричит Алекс вслед ему. — Забери свое дерьмо отсюда, бабник чертов.
— А ведь он, между прочим, спас тебе жизнь, — вставляет Лили.
Они продолжают говорить и после того, как Абель ушел. Алекс вполне трезв и выражается не слишком изысканно. Поначалу он вообще отказался войти в комнату.
— После него? — кричал он. — Нет уж, извини, этого я делать не стану.
Но потом он все-таки вошел и стал оглядывать комнату — не осталось ли чего после Абеля.
— Что такое? — вдруг спросил он. — Это случайно не его подштанники?
— Нет, это мои, — отвечала Лили, не моргнув глазом.
— Ты что, начала носить мужские подштанники?
Лили:
— Всякое приходилось носить, пока тебя не было. У меня не на все хватало денег.
Он снял куртку и на какое-то время застыл с ней в руках, размышляя над ее ответом. Интересно, разве мужские подштанники дешевле? Потом, не придя ни к какому выводу, спросил:
— Ты и в самом деле его принимала?
Лили не ответила.
— Я тебя спрашиваю — принимала или нет?
Лили:
— Тебя ведь не было.
Алекс допытывается, задает вопросы, он хочет знать больше, он желает подробностей. Лили отвечает через раз.
— Как часто он здесь бывал?
— Нет, нет, совсем не часто. Можно сказать, только сегодня первый раз зашел.
Он вдруг распахивает дверь спальни, заглядывает туда и, отпрянув:
— Сколько их, я тебя спрашиваю?
Лили молчит.
— Сдается мне, их теперь трое.
— Ты ведь все не приходил и не приходил.
Он садится. Судя по всему, ему приятно наконец-то сесть.
— Сдается мне, я видел троих, — говорит он.
— Ты ведь домой и носу не казал, — говорит Лили.
— А ты можешь мне объяснить, почему их там трое?
Лили:
— А разве Ловиса Роландсен не рожает детей? Теперь их у нее девять. Думаешь, ее муж — их отец?
— А почему б ему и не быть отцом?
— Тенгвальду-то? — восклицает она. — Да он и воробышку не мог бы стать отцом.
Алекс размышляет над услышанным.
— Зато твой дружок совсем другого сорта, как я погляжу.
— Ах, Алекс, не говори так и не поминай больше его имя. Для меня просто нет другого мужчины, кроме тебя.
Сказанное явно смягчает Алекса, но все равно он обязан опровергать ее слова как пустую болтовню, вранье, обман.
— Больно меня это интересует.
— Я так плакала, так тосковала по тебе, что чуть с ума не сошла.
— Черта с два ты тосковала! А кстати, не думай, что мне чего-то не хватало, — говорит он, надуваясь важностью. — Довольно нашлось таких, что были бы рады меня заполучить.
— Я и не сомневаюсь, — кивает Лили.
— Но я в упор не вижу замужних женщин и вообще семейных, не так, как этот твой поганый бабник.
— Ты прав! Я и сама не представляю, как я могла на такое решиться. Он же для меня пустое место.
— Ты ему разве не говорила, что ты замужем?
— Говорила. И что я люблю только своего мужа.
Лили была сама покорность, она всячески подлаживалась к нему и начала снимать с себя кой-какую одежду из той, что уже успела накинуть.
— Ты, верно, устал, Алекс? Может, приляжешь?
— С тобой не лягу.
— Что ты, что ты! Я это и не имела в виду. Я буду тихонечко сидеть рядом, чтобы не разбудить тебя.
— Я вот что думаю: не уйти ли мне снова после того, как я высплюсь. Уйти, куда глаза глядят, — сказал он и начал раздеваться.
Лили всхлипнула, но Алекс был суров и неумолим даже после того, как лег.
— Ты не замерзла? — спросил он.
— Нет.
— Нечего сидеть здесь и мерзнуть, говорят тебе! — скомандовал он и подвинулся, освобождая место для нее.
XIII
Абель был ранен в руку и не желал показываться на улице с повязкой. Была у него и другая рана, от первой пули, но она заросла сама собой. Он бродил среди обитателей «Приюта моряков» и прислуги и затевал разговоры. Они многое могли порассказать ему такого, чего он не знал. Как раз теперь распространился один невероятный слух, просто волосы встают дыбом, и надо было расспросить Лоллу, слышала ли она об этом. Да, Лолла слышала. Лолла слышала все, грех пожаловаться. Но сам по себе этот слух — постыдная сплетня. Молодой Клеменс и его жена, которые так обожали друг друга и всегда держались вместе — куда идет один, туда обязательно идет другой, нет, Абель, не верь ни единому слову.
— Разве они никогда не ссорились?
— Нет, никогда. Клеменсы — люди богатые и благородные. И пусть даже они теперь не такие богатые, они все равно благородные, а жена просто самый очаровательный человек из всех, кого я знаю. Да и все семейство помощника судьи… Как они могут пойти на такой скандал?
— Намекают на молодого Гулликсена.
— Вздор какой. Эти Гулликсены… нет, ни за что не поверю. А то я не знаю Вильяма Гулликсена. Он когда-то и за мной тоже бегал.
— Очень, говорят, богатые люди.
— Вот разве что. Вообще-то этот Вильям — славный парень и всегда одет по последней моде. Раньше он ничего не стоил, сейчас малость распрямился. Но все равно… не знаю, не знаю. Они люди необразованные. Один раз он хотел напоить меня.
— Хотел напоить? — равнодушно переспросил Абель.
— И пытался поцеловать.
Молчание.
Лолла искоса взглянула на него:
— За мной не только он бегал. Но тому, кто нужен мне, не нужна я. Так оно все и идет.
Абель:
— Как ты думаешь, кто из них хочет разводиться, он или она?
Лолла, возвращаясь откуда-то издалека:
— Разводиться? Никто, ни он, ни она.
— Все дело в богатстве… Самые богатые люди в городе, как я слышал.
— Ну, положим, у Фредриксена имение побогаче их будет. — У Лоллы вдруг мелькает мысль: — А ты знаешь, почему Фредриксен никак не прогонит с «Воробья» своего пропойцу-брата?
— И почему же? Тебя что, это волнует?
— Еще как волнует! Такой прекрасный корабль в руках Ульрика и его буфетчицы.
— У тебя есть акции «Воробья»?
— Откуда у меня акции! Но получилась бы стоящая операция. «Воробей» из года в год дает шесть процентов, как я слышала. Больше, чем банк.
Абель, зевнув:
— Надоело ходить с завязанной рукой.
— А что там у тебя?
— Да так, болячка.
Какое-то время он опасался, что из-за браслета может подняться шум. Газеты поместили заметку под названием: «Кража в церкви», и в «Приюте моряка» шли оживленные разговоры: «Это ж надо, какие злодеи! Как их гром не разразил!»
Абель хотел попросить Ольгу хоть какое-то время не выставлять браслет напоказ, но ее нигде не было видно. Ну и ладно, в случае чего сама разберется — уж если она умеет заставлять людей носить шляпки задом наперед. А ему мешаться незачем.
