Любовь Овсянникова - Вершинные люди

Но больше всех страдала Таня Масликова, только я никак не могла понять, кто является ее объектом. Вроде, не видела я среди наших парней такого, чтобы был достоин таких страстей. Каждый вечер Таня приглашала своего возлюбленного на свидание и совершала попытки к выяснению отношений. Но ей это не удавалось, и она возвращалась со свиданий и все это нам рассказывала, жалуясь и негодуя на черствость парня.

— А с чего ты вдруг к нему прицепилась? — однажды спросила у нее Неля Челкак. — Может, он вообще с причудами.

— Я не прицепилась! — вознегодовала Таня. — И причуд у него нет. Это мой одноклассник.

— Ну и что?

— Как что? — снова тем же тоном объясняла Таня. — Да он прекрасно знает о моем чувстве! А вот молчит и все. Представь, скольких трудов мне стоило узнать, куда он решил поступать! Я ринулась вслед за ним в последний момент, едва не опоздала с подачей документов.

— Вот дает, — усмехнулась Люба Малышко. — Как в кино.

— Да, вам, конечно, кино. А мне?

— Тебе? Тебе надо радоваться, что ты поступила и теперь учишься с ним в одной группе.

— А чего мне это стоило? Мне пришлось идти в деканат и просить перевода в эту группу, потому что сначала меня распределили в другую.

— Ну, это ты правильно сделала, — похвалила Таню Неля Челкак.

Эти девушки уже симпатизировали друг другу и часто вместе разминались, прыгая через скакалку. К ним примыкала и Лариса Смирнова, хоть она казалась старше своих лет. Как я узнала позже, у Ларисы был жених, курсант Киевского высшего военного училища. После окончания его учебы они собирались пожениться и ехать к месту службы. Лариса явно была слаба в знаниях и не скрывала этого. Более того — не прикладывала никаких усилий, чтобы улучшить положение. Ей нужен был лишь университетский диплом, чтобы соответствовать статусу будущего мужа, это я узнала от нее же.

— Почему бы тебе не поднажать и не исправить тройки на четверки, — как-то спросила я, находя, что она не такая уж бездарь.

— А зачем? — ответила Лариса. — Все равно я по специальности работать не смогу, неизвестно, куда пошлют мужа.

— Так зачем ты вообще поступала?

— Ну как же? У моего мужа жена должна быть с университетским образованием. Это и для его карьеры важно, — Ларисин отец был генералом и мог обеспечить зятю карьеру.

Это была серьезная девушка, умеющая строить планы и добиваться их реализации. Сейчас они с мужем живут в Москве.

Так вот Лариса, как опытная в подобных делах, больше других пыталась поддержать Таню Масликову и дать дельный совет, а не просто поболтать.

— Знаешь что, — как-то услышала я ее наставления для Тани. — Вот завтра вечером в селе будут крутить новый фильм. Ты пригласи его. А на обратном пути возьми его под руку, а то и прижмись к нему всем телом. Ведь будет уже поздно, твое поведение будет объясняться и страхом и вечерней прохладой.

— А дальше что делать?

— Ничего, — объясняла Лариса. — Если он задрожит, значит, неравнодушен к тебе. Тогда уж действуй по обстановке.

— А если не задрожит?

— Еще раз пригласишь его в кино. Он же не отказывается прогуливаться с тобой.

— Не отказывается...

Этот короткий разговор, услышанный мною случайно, когда я проходила мимо беседующих, наутро забылся. И вспомнился только поздно вечером, когда я застала Таню в слезах. Она опять повествовала всей компании о неудачах на любовном фронте: коварный парень пошел с нею в кино, а потом, когда она попыталась к нему прижаться, вообще от нее отпрянул.

Такого варианта они с Ларисой не предусматривали, и поэтому Таня упала в отчаяние.

— Успокойся, — говорила Лариса. — Это еще ничего не значит.

— Значит, — с выдохом сказала Таня. — Это конец.

— С чего ты взяла?

— Из его слов. Он знаешь что сказал мне? Он сказал, что ходит со мной гулять из чувства товарищества, потому что мы одноклассники. Дескать, мне не с кем больше пойти, вот он и сопровождает меня.

— Да, это равносильно признанию в равнодушии, — сказала Неля Челкак.

Но потом как будто Таня смирилась и успокоилась.

По возвращении из колхоза возобновились занятия, стало не до любовных приключений — уже в стабильном режиме нам чохом начитывались основные предметы, перемежающиеся с практическими занятиями по закреплению материала, все дни были плотно заняты. Даже на подготовку к занятиям — то, что раньше назвалось "учить уроки" — времени оставалось мало. О том, чтобы погулять, даже не думалось.

Благо, что со мной случилось чудо, впрочем, весьма объяснимое, о чем я писала выше, — произошла быстрая адаптация к новизне. Теперь мне казалось, что я учусь в этих стенах давным-давно и все тут знакомо и известно. Я даже понемногу начала преодолевать психологический зажим перед русским языком, пыталась говорить на нем. Хотя дело это продвигалось с большим трудом, приходилось сначала в мыслях формулировать фразы по-украински, а потом искать и озвучивать перевод. Особенно трудно было с научной терминологией, ведь многие понятия, которые изучались в школе, теперь для меня звучали незнакомо, и я путалась. Например, в украинских учебниках употреблялось слово "детерминант", а тут его называли определителем, и я не понимала, о чем речь. Таких примеров можно привести великое множество. Это была та трудность, которой не знали другие студенты в нашей группе.

Как-то шел семинар по математическому анализу, предмету совершенно новому, со своей специфичной терминологией, пожалуй, самому трудному в плане постижения и применения для решения задач. Куда там сопромату, о котором ходят легенды?! Сопромат рядом с матанализом — просто семечки. Замысловатость формулировок, обилие и сложность теорем, тончайшая филигранность доказательств, множество принимаемых допущений, вспомогательных лемм и прочих ухищрений делали его невозможным для быстрого усвоения и запоминания. Конечно, все было бы проще, если бы был прежний темп — школьный, да поменьше материала, читаемого за один раз. Но нет смысла говорить о том, чего не было. Мне этот предмет давался с трудом. Поэтому я слушала очень внимательно.

Ассистент (помню только ее фамилию — Бойко) задала пример, с которым никто справиться не мог. Но вот она, лукаво поведя глазами, вызвала к доске одного из преуспевающих студентов, предварительно приободрив его. Он вышел и легко нашел решение, мелком написав его на доске уверенными быстрыми движениями.

— Прекрасно! А теперь повторите, пожалуйста, ход рассуждений еще раз для своих товарищей, — попросила она, и отвечающий красивым голосом, на безупречном русском языке объяснил решение примера.

Люба Малышко, с которой я сидела рядом, возбужденно заерзала на парте, толкнула меня в бок:

— Видишь, какой у нас умный староста, — прошептала с нотками гордости.

— Это наш староста?

— А ты не знаешь? — удивилась она. — Хотя, да, тебе же ни стипендии, ни общежития не надо. И занятия ты не прогуливаешь. Зачем тебе его знать? И все же девушки не зря его замечают.

Я присмотрелась к нашему старосте — типичный мальчик из городской семьи. Да, симпатичный: с большими синими глазами и густой шевелюрой, с хорошо сложенной фигурой, умный и с академически поставленной речью. Что-то знакомое мерещилось в нем, но я совсем не соотносила его с тем крестьянского вида студентом, который с мужицкой грубоватостью поворчал на меня в колхозе, столкнувшись в коридоре. Хотя тот эпизод и пришел на ум, у меня оставалось впечатление, что тот парень был старше. Даже невольно подумалось — странно, что я его тут не нахожу. Да, в линялом свитере и кирзачах он прекрасно вписывался в ландшафты херсонских степей. А этот? Да, как нельзя лучше наш староста соответствовал обстановке: в отутюженном костюме, с уложенной шевелюрой он одухотворял университетские аудитории, как невзначай схваченная кистью фигура украшает хороший пейзаж. Короче, я просто не узнала в этом интеллигенте того простачка! В большей степени, видимо, потому, что теперь мое внимание занимал учебный процесс, а не кухня.

Сейчас я видела не ворчливого и придирчивого субъекта, просто мальчика — трогательно юного, с притягательной пластикой спокойных движений. Неистребимая доверчивость во взгляде, соединенная с пробивающимся характером, прочитывающимся в его манере держаться, являла ту меру несоответствия, которая лишь подчеркивает гармонию, как легкая асимметрия предметов сообщает им красоту. Пожалуй, он был несколько стихийным и в то же время продуманно основательным, имел вид послушного домашнего ребенка, хотя и независимого, самостоятельного, даже самодостаточного. Но я и сама была такой, так что поражаться как-то не приходило в голову. Даже то, что со временем я начала замечать остановленный на себе взгляд его глубоких глаз, ни о чем не говорило, лишь теплой волной обдавало всю меня. Так было много раз.

Случалось, что я, потревоженная во время лекции чем-то необъяснимым, оглядывалась и видела, что он смотрит на меня. В конце концов наши взгляды не могли не встретиться. Странно не это, странно то, что это ни к чему не приводило, ведь, встречаясь глазами, люди обычно передают друг другу какую-то информацию. Нет, взгляд его не был бессодержательным, но и своего значения не открывал. К тому же этот неулыбающийся парень молчал.