Чжоу Ли-бо - Ураган
— Пусть хоть помирает, мне не жалко, — процедила сквозь зубы Дасаоцза и взялась за шитье.
Кузнец присел. «С болезнью не вышло, — решил он, свертывая папироску, — придется что-нибудь другое придумывать».
— Дасаоцза…
— Чего тебе?
Кузнец помолчал, не зная, как завязать разговор, и вдруг вспомнил:
— А ведь в позапрошлом году у тебя тоже был поросенок. На сколько же он потянул, когда его зарезали в конце года?
— При чем тут конец года? — оживилась Дасаоцза. — Его еще в начале осени пристрелил Хань Лао-лю.
Она снова подумала о своем маленьком Коу-цзы, и в глазах ее сверкнули слезы.
— Да-да-да, — стукнул себя по лбу Ли, делая вид, что вспоминает что-то, — ведь твой маленький Коу-цзы умер, кажется…
— Умер… И все из-за этого проклятого Хань Лао-лю, — всхлипнула женщина. — В эту старую черепаху давно пора всадить разрывную пулю.
Кузнец тотчас же заговорил о злодеяниях Хань Лао-лю, упомянув и о том, что крестьянский союз призывает бедняков расправиться с помещиком.
— А это как раз то же, что отомстить за твоего маленького Коу-цзы, Дасаоцза, — добавил он.
— Это я все понимаю, — обиженно сказала женщина. — Вот только одного в толк не возьму: зачем он каждый вечер из дому убегает?
— А как же, Дасаоцза? Ведь днем люди в поле, а кроме того, у Бай Юй-шаня есть и другая работа. Ходить по домам, чтобы беседовать с людьми, он только по вечерам и может.
Женщина опустила голову. Ей стало не по себе. Как она поверила человеку, которого презирают все, и главное — с первого слова.
— Ты мне скажи: кто тебе насплетничал про Бай Юй-шаня? — напрямик спросил Всегда Богатый.
Она рассказала все.
— Как же ты могла поверить словам такого человека?
— Но ведь он тоже бедняк… — слабо возразила Дасаоцза уже с единственной целью скрыть смущение и оправдать в своих глазах собственную доверчивость.
— Ты разве из другой деревни приехала, и не знаешь, что это за дрянь?
Лицо ее вспыхнуло от стыда.
— Я думала… раз человек беден…
— Да это же не человек, и слова его не человечьи. Как ты могла поверить, что Бай Юй-шань нечестен, и так обойтись с ним? У него только одно на уме: работать, чтобы всем стало хорошо, бороться с врагами бедняков, а ты его по рукам связала.
— Ладно, хватит уж… — перебила Дасаоцза. — Я его не держу, разве я мешаю ему работать? Во всем виноват этот мерзавец Длинная Шея. У него голова все еще болит?
— У кого у него? Ты про Бай Юй-шаня? Ругать не будешь и голова пройдет, — рассмеялся Ли и встал. — Пойду позову.
Но едва кузнец переступил порог, Дасаоцза окликнула его:
— Погоди, захвати куртку!
После ухода кузнеца Дасаоцза надела халат, старательно причесалась и побежала к соседке занять яиц.
Когда Бай Юй-шань пришел, на столе уже стояла яичница.
После завтрака Бай Юй-шань отправился в поле, а вечером сказал, что идет в бригаду. Дасаоцза опять нарвала фасоли и огурцов, положила в корзину яйца и велела снести начальнику Сяо.
Этой ночью муж вернулся раньше обычного.
В окна струился голубой свет полной луны. Бай Юй-шань прилег на край кана. Так как ночь была душная, он расстегнул куртку.
Только сейчас они вспомнили о ссоре, и муж наставительно заметил:
— Какая же ты ревнивая, ай-яй-яй! Не проверила ничего, не про… фу, чорт! Не проанализировала и… вообще…
Мудреным словам Бай Юй-шань выучился у товарищей из бригады. Но все эти слова были еще непривычны, и поэтому произносить их удавалось с трудом.
XII
В начале августа в бескрайнем зеленом море хлебов уже стали появляться желтые островки. Это были пшеничные поля. Поверхность озер золотилась маленькими цветочками водяного каштана. Вблизи они напоминали плавающие звездочки, а издали выглядели золотистыми коврами, расстеленными среди зеленого бархата тростника.
Дальний южный хребет казался облаком серого дыма, клубящимся над краем земли. В прозрачном воздухе с веселым щебетом носились ласточки.
В дождях недостатка не было, и огороды никто не поливал. По небу то бродили темные тучи, то летели белые облака. Днем, когда проглядывало солнце, становилось так жарко, что лошади начинали задыхаться, а собаки, высунув языки, прятались в тень. К вечеру обычно поднимался ветер. Он шелестел в жестких листьях кукурузы и покачивал изумрудные, уже клонившиеся к земле початки, затем на северо-востоке вставали мрачные, грозовые тучи. Сверкали молнии, рокотал гром, и на землю обрушивался проливной дождь.
Грязь на дорогах не просыхала, и людям приходилось ходить босиком по обочине.
Со времени собрания, на котором судили Хань Лао-лю, прошло уже много дней. Крестьянский союз значительно вырос. Он объединял теперь уже не тридцать семей, а шестьдесят с лишним.
Лю Дэ-шань, когда дождь не давал возможности работать в поле, вместе с другими активистами деревни проводил собеседования бедняков и затем аккуратно и обстоятельно отчитывался перед Сяо Сяном. Всегда Богатый подтрунивал над его усердием, говоря, что Лю Дэ-шань старается совсем не потому, что печется о всеобщем благе, а лишь хочет прослыть активистом и «поймать попутный ветер». Это было очень близко к истине.
Как-то раз, выйдя из школы, Лю Дэ-шань встретил на шоссе Ханя Длинную Шею. Лю Дэ-шань, не успев свернуть в сторону, изобразил любезную улыбку и пошел ему навстречу.
— Ты теперь стал чиновником, — иронически рассмеялся Длинная Шея. — Ты кто же теперь по рангу?
— Брат, время заставляет. Не откажешься, — шепотом ответил Лю Дэ-шань и, как бы оправдываясь, добавил: — Неужели ты не понимаешь?..
Длинная Шея не преминул воспользоваться этой откровенностью:
— Слыхал, что опять затеваете собрание. С кем теперь думаете бороться?
— Не знаю. Ведь я у них только в производственном комитете работаю.
Он, конечно, знал и о собрании, и о том, зачем оно будет созвано, но сказать не решился, смелости не хватило. Попрощавшись, он пошел дальше.
Начальник бригады после своего разговора с Тянь Вань-шунем созвал закрытое совещание членов бригады и активистов деревни. Он предложил разоблачить Хань Лао-лю на общем собрании как убийцу дочери старика Тяня. Все пришли к решению, что помещика необходимо арестовать.
На этот раз его посадили в пустую лачугу с крепкой железной сеткой в окне. Бригада выделила двух своих бойцов с винтовками, а Бай Юй-шань — двух членов крестьянского союза с пиками, и они по очереди охраняли арестованного.
На другой день после завтрака всех бедняков деревни пригласили на собрание. Вооруженный винтовкой, Чжао Юй-линь задерживал у ворот школы родственников и приспешников Хань Лао-лю, пытавшихся пробраться во двор. Бай Юй-шань нес караул на площадке. Го Цюань-хай вытащил из школы стол и установил его в центре площадки.
Крестьяне группками по три-пять человек начали заполнять двор, шепотом переговариваясь и с нетерпением поглядывая на двери школы.
На столбах и на стене были развешаны лозунги: «Долой Ханя Большая Палка!», «Рассчитаемся с помещиками за их кровавые дела!», «Разделим помещичью землю и дома!», «Рассчитаемся с помещиком-злодеем Хань Фын-ци!»
Когда Хань Лао-лю вышел и стал перед столом, Лю Шэн выкрикнул: «Долой злодея Ханя-шестого!»
Во всех концах двора пошли толки:
— Уж на этот раз его обязательно засадят!
— Гляди, гляди! Он весь веревками связан…
— Теперь этого дела так не оставят!
Людей пришло много, но полного единодушия среди них еще не было. Встречались тут такие, которые, правда, и не принадлежали к числу родственников, названных братьев и друзей помещика, но готовы были помочь ему в беде. За этими людьми числились в прошлом кое-какие дела и связи с властями Маньчжоу-го, и они, естественно, опасались, что, если сейчас осудят Хань Лао-лю, впоследствии могут добраться и до них.
Некоторые дрожали при одной мысли, что сын помещика Хань Ши-юань, служивший в войсках гоминдановского правительства, вдруг явится сюда. Он не пощадит тех, кто расправился с его отцом.
Были здесь и просто нерешительные люди. Они в душе ненавидели помещика и одобряли борьбу с ним, но только чужими руками. Сами они предпочитали держать язык за зубами и ни во что не впутываться.
Кроме того, на собрание пробралось все-таки несколько тайных пособников Хань Лао-лю. Они громче всех требовали расправы над помещиком, а под шумок уговаривали людей не выступать против него.
Председательствовал Го Цюань-хай. Сяо Ван и Лю Шэн заняли места справа и слева от него. Начальник бригады, как обычно, расхаживал поодаль и наблюдал за происходящим.
Хань Лао-лю, бледный, стоял перед столом, опустив голову на грудь. Толпившиеся тут же ребятишки с любопытством разглядывали веревки, которыми был связан помещик. Один из мальчуганов, набравшись храбрости, даже спросил его:
