Джордж Элиот - Мидлмарч
— Значит, ты начал осуждать жаргон? — мягко спросила Розамонда.
— Только дурного тона. Любой выбор слов — уже жаргон. Он указывает на принадлежность к тому или иному классу.
— Но есть правильный литературный язык. Это не жаргон.
— Извини меня, правильный литературный язык — это жаргон ученых педантов, которые пишут исторические труды и эссе. А самый крепкий жаргон — это жаргон поэтов.
— Ты говоришь невозможные вещи, Фред. Тебе лишь бы настоять на своем.
— Ну, скажи, это жаргон или поэзия, если назвать быка «тугожильным»?
— Разумеется, можешь назвать это поэзией, если хочешь.
— Попались, мисс Рози! Вы не способны отличить Гомера от жаргона. Я придумал новую игру: напишу на листочках жаргонные выражения и поэтические, а ты разложи их по принадлежности.
— До чего же приятно слушать, как разговаривает молодежь! — сказала миссис Винси с добродушным восхищением.
— А ничего другого у вас для меня не найдется, Притчард? — спросил Фред, когда на стол были поставлены кофе и тартинки, и, обозрев ветчину, вареную говядину и другие остатки холодных закусок, безмолвно отверг их с таким видом, словно лишь благовоспитанность удержала его от гримасы отвращения.
— Может быть, скушаете яичницу, сэр?
— Нет, никакой яичницы! Принесите мне жареные ребрышки.
— Право же, Фред, — сказала Розамонда, когда служанка вышла, — если ты хочешь есть за завтраком горячее, то мог бы вставать пораньше. Ты бываешь готов к шести часам, когда собираешься на охоту, и я не понимаю, почему тебе так трудно подняться с постели в другие Дни.
— Что делать, если ты такая непонятливая, Рози! Я могу встать рано, когда еду на охоту, потому что мне этого хочется.
— А что бы ты сказал про меня, если бы я спускалась к завтраку через два часа после всех остальных и требовала жареные ребрышки?
— Я бы сказал, что ты на редкость развязная барышня, — ответил Фред, невозмутимо принимаясь за тартинку.
— Не вижу, почему братья могут вести себя противно, а сестер за это осуждают.
— Я вовсе не веду себя противно. Это ты так думаешь. Слово «противно» определяет твои чувства, а не мое поведение.
— Мне кажется, оно вполне определяет запах жареных ребрышек.
— Отнюдь! Оно определяет ощущения в твоем носике, которые ты связываешь с жеманными понятиями, преподанными тебе в пансионе миссис Лемон. Посмотри на маму. Она никогда не ворчит и не требует, чтобы все делали только то, что нравится ей самой. Вот какой должна быть, на мой взгляд, приятная женщина.
— Милые мои, не надо ссориться, — сказала миссис Винси с материнской снисходительностью. — Лучше, Фред, расскажи нам про нового доктора. Он понравился твоему дяде?
— Как будто очень. Он задавал Лидгейту один вопрос за другим, а на ответы только морщился, словно ему наступали на ногу. Такая у него манера. Ну, вот и мои ребрышки.
— Но почему ты вернулся так поздно, милый? Ты ведь говорил, что только побываешь у дяди.
— А, я обедал у Плимдейла. Мы играли в вист. Лидгейт тоже там был.
— Ну, и что ты о нем думаешь? Наверное, настоящий джентльмен. Говорят, он из очень хорошей семьи — его родственники у себя в графстве принадлежат к самому высшему обществу.
— Да, — сказал Фред. — В университете был один Лидгейт: так и сорил деньгами. Доктор, как выяснилось, приходится ему троюродным братом. Однако у богатых людей могут быть очень бедные троюродные братья.
— Но хорошее происхождение — это хорошее происхождение, — сказала Розамонда решительным тоном, который показывал, что она не раз размышляла на эту тему, Розамонда чувствовала, что была бы счастливей, не родись она дочерью мидлмарчского фабриканта. Она не любила никаких напоминаний о том, что отец ее матери содержал гостиницу. Впрочем, всякий, кто вспомнил бы об этом обстоятельстве, почти наверное подумал бы, что миссис Винси очень походит на красивую любезную хозяйку гостиницы, привыкшую к самым неожиданным требованиям своих постояльцев.
— Странное имя у него — Тертий, — сказала эта добродушная матрона. Ну, да конечно, оно у него родовое. А теперь расскажи поподробнее, какой он.
— Довольно высок, темноволос, умен… хорошо говорит, но, на мой вкус, немножко как самодовольный педант.
— Я никогда не могла понять, что ты подразумеваешь под словами «самодовольный педант», — сказала Розамонда.
— Человека, который старается показать, что у него обо всем есть свое мнение.
— Так ведь, милый, у докторов и должны быть мнения, — заметила миссис Винси. — Их для того и учат.
— Да, маменька, — мнения, за которые им платят. А самодовольный педант навязывает вам свои мнения даром.
— Полагаю, мистер Лидгейт произвел большое впечатление на Мэри Гарт, произнесла Розамонда многозначительным тоном.
— Право, не знаю, — ответил Фред с некоторой мрачностью, встал из-за стола и, взяв роман, который принес с собой из спальни, бросился в кресло.
— А если ты ей завидуешь, — добавил он, — то бывай почаще в Стоун-Корте и затми ее.
— Я бы хотела, чтобы ты не был таким вульгарным, Фред. Если ты кончил, то позвони.
— Но твой брат сказал правду, Розамонда, — начала миссис Винси, когда служанка убрала со стола и ушла. — Очень грустно, что ты не можешь заставить себя чаще бывать у дяди. Он же гордится тобой и даже приглашал тебя жить у него. Ведь он много мог бы сделать не только для Фреда, но и для тебя. Бог видит, какое для меня счастье, что ты живешь дома со мной, но ради пользы моих детей я найду силы с ними расстаться. Теперь же, надо полагать, ваш дядя Фезерстоун уделит что-то Мэри Гарт.
— Мэри Гарт терпит жизнь в Стоун-Корте, потому что служить в гувернантках ей нравится еще меньше, — сказала Розамонда, складывая свое рукоделие. — А мне не нужно никакого наследства, если ради него я должна сносить кашель дядюшки и общество его противных родственников.
— Он не жилец на этом свете, душечка. Я, конечно, не желаю ему смерти, но при такой астме и внутренних болях следует надеяться, что он найдет отдохновение на том свете. И Мэри Гарт я ничего дурного не желаю, но справедливость есть справедливость. За своей первой женой мистер Фезерстоун никаких денег не взял, не то что за моей сестрой. А потому у ее племянников и племянниц меньше прав, чем у племянников и племянниц моей сестры. И правду сказать, Мэри Гарт до того некрасива, что ей только гувернанткой и быть.
— Тут, маменька, с вами не все согласятся, — заметил мистер Фред, который, по-видимому, был способен и читать и слушать одновременно.
— Что же, милый, пусть даже ей и будет что-нибудь завещано, человек ведь женится на родне жены, а Гарты живут мизерно, хоть во всем себе отказывают, — сказала миссис Винси, искусно обходя скользкое место. — Ну, я не стану больше мешать твоим занятиям, милый. Мне надо кое-чего купить.
— О, таким занятиям Фреда помешать трудно, — сказала Розамонда, тоже вставая. — Он ведь просто читает роман.
— Почитает-почитает, да и возьмется за латынь, — примирительно сказала миссис Винси, погладив сына по голове. — В курительной для этого камин затоплен. Ты ведь знаешь, Фред, милый ты мой, что этого хочет твой отец, а я ему все время повторяю, что ты позанимаешься, вернешься в университет и сдашь экзамен.
Фред взял руку матери и поцеловал ее, но ничего не ответил.
— Наверное, ты сегодня на верховую прогулку не собираешься? — спросила Розамонда, когда миссис Винси вышла.
— Нет. А что?
— Папа разрешил мне теперь ездить на караковой.
— Если хочешь, можешь поехать со мной завтра. Только помни, что я поеду в Стоун-Корт.
— Я так мечтаю о верховой прогулке, что мне все равно, куда мы поедем.
На самом же деле Розамонда очень хотела поехать именно в Стоун-Корт.
— Послушай, Рози, — сказал Фред, когда она была уже в дверях, — если ты будешь сейчас музицировать, то я часок с тобой поупражняюсь.
— Только не сегодня!
— А почему не сегодня?
— Право, Фред, мне хотелось бы, чтобы ты вообще бросил флейту. Когда мужчина играет на флейте, у него такой глупый вид! И ты все время фальшивишь.
— Я расскажу следующему вашему ухажеру, мисс Розамонда, как вы любите оказывать людям одолжения.
— А почему я должна оказывать тебе одолжения, слушая, как ты играешь на флейте, а не ты мне, бросив играть на ней?
— А почему я должен брать тебя с собой на верховую прогулку?
Этот вопрос оказал необходимое воздействие, так как Розамонда не собиралась отказываться от задуманной поездки.
И Фред, добившись своего, почти час разучивал «Ar hyd у nos», «О горы и долины» и прочие любимые мелодии, содержавшиеся в его «Самоучителе игры на флейте», с большим рвением и неукротимой надеждой извлекая из инструмента довольно хриплые завывания.
12
