Маргарет Митчелл - Унесенные ветром
За столом царило молчание, Скарлетт старалась не дать воли гневу — ведь это был их последний ужин в Новом Орлеане, а ей хотелось поесть крабов. Но она не получила удовольствия от еды под взглядом Ретта. Тем не менее она съела большущего краба и выпила немало шампанского. Быть может, это сочетание возродило старый кошмар, ибо проснулась она в холодном поту, отчаянно рыдая. Она была снова в Таре — разграбленной, опустошенной. Мама умерла, и вместе с ней ушла вся сила и мудрость мира. В целом свете не было больше никого, к кому Скарлетт могла бы воззвать, на кого могла бы положиться. А что-то страшное преследовало ее, и она бежала, бежала, так что сердце, казалось, вот-вот разорвется, — бежала в густом, клубящемся тумане и кричала, бежала, слепо ища неведомое безымянное пристанище, которое находилось где-то в этом тумане, окружавшем ее.
Проснувшись, она увидела склонившегося над ней Ретта; он молча взял ее, как маленькую девочку, на руки и прижал к себе — в его крепких мускулах чувствовалась надежная сила, его шепот успокаивал, и она перестала рыдать.
— Ох, Ретт, мне было так холодно, я была такая голодная, такая усталая. Я никак не могла это найти. Я все бежала и бежала сквозь туман и не могла найти.
— Что найти, дружок?
— Не знаю. Хотелось бы знать, но не знаю.
— Это все тот старый сон?
— Да, да!
Он осторожно опустил ее на постель, пошарил в темноте и зажег свечу. Она озарила его лицо, резко очерченное, с налитыми кровью глазами, — непроницаемое, точно каменное. Распахнутая до пояса рубашка обнажала смуглую, покрытую густыми черными волосами грудь. Скарлетт, все еще дрожа от страха, подумала — какой он сильный, какой крепкий и прошептала:
— Обними меня, Ретт.
— Хорошая моя! — пробормотал он, подхватил ее на руки, прижал к себе и опустился со своей ношей в глубокое кресло.
— Ах, Ретт, это так страшно, когда ты голодная.
— Конечно, страшно умирать во сне от голода после того, как съеден ужин из семи блюд, включая того огромного краба. — Он улыбнулся, и глаза у него были добрые.
— Ах, Ретт, я все бежала и бежала, и что-то искала и не могла найти то, что искала. Оно все время пряталось от меня в тумане. А я знала, что если это найду, то навсегда буду спасена и никогда-никогда не буду больше страдать от холода или голода.
— Что же ты искала — человека или вещь?
— Сама не знаю. Я об этом не думала. А как ты думаешь, Ретт, мне когда-нибудь приснится, что я добралась до такого места, где я буду в полной безопасности?
— Нет, — сказал он, приглаживая ее растрепанные волосы, — думаю, что нет. Сны нам неподвластны. Но я думаю, что если ты привыкнешь жить в безопасности и в тепле и каждый день хорошо питаться, то перестанешь видеть этот сон. А уж я, Скарлетт, позабочусь, чтобы ничто тебе не угрожало.
— Ретт, ты такой милый.
— Благодарю вас за крошки с вашего стола, госпожа Богачка. Скарлетт, я хочу, чтобы каждое утро, просыпаясь, ты говорила себе: «Я никогда больше не буду голодать и ничего со мной не случится, пока Ретт рядом и правительство Соединенных Штатов — у власти».
— Правительство Соединенных Штатов? — переспросила она и в испуге выпрямилась, не успев смахнуть слезы со щек.
— Бывшая казна конфедератов стала честной женщиной. Я вложил большую часть этих денег в правительственные займы.
— Мать пресвятая богородица! — воскликнула Скарлетт, отстраняясь от него, забыв о недавно владевшем ею ужасе. — Неужели ты хочешь сказать, что ссудил свои деньги этим янки?
— Под весьма приличный процент.
— Да мне плевать, если даже под сто процентов! Немедленно продай эти облигации! Подумай только — чтобы янки пользовались твоими деньгами!
— А что мне с ними делать? — с улыбкой спросил он, подмечая, что в глазах ее уже нет страха.
— Ну… ну, например, купить землю у Пяти Углов. Уверена, что при твоих деньгах ты мог бы все участки там скупить.
— Премного благодарен, но не нужны мне эти Пять Углов. Теперь, когда правительство «саквояжников» по-настоящему прибрало Джорджию к рукам, никто не знает, что может случиться. Я не поручусь за этих стервятников, что налетели в Джорджию с севера, востока, юга и запада. Я, как ты понимаешь, будучи добросовестным подлипалой, действую с ними заодно, но я им не верю. И деньги свои в недвижимость вкладывать не стану. Я предпочитаю государственные займы. Их можно спрятать. А недвижимость спрятать не так-то легко.
— Ты, что же, считаешь… — начала было она, похолодев при мысли о лесопилках и лавке.
— Я ничего не знаю. Но не надо так пугаться, Скарлетт. Наш обаятельный новый губернатор — добрый мой друг. Просто времена сейчас очень уж неверные, и я не хочу замораживать большие деньги в недвижимости.
Он пересадил ее на одно колено, потянулся за сигарой и закурил. Она сидела, болтая босыми ногами, глядя на игру мускулов на его смуглой груди, забыв все страхи.
— И раз уж мы заговорили о недвижимости, Скарлетт, — сказал он, — я намерен построить дом. Ты могла заставить Фрэнка жить в доме мисс Питти, но не меня. Не думаю, что я сумею вынести ее причитания по три раза в день, а кроме того, мне кажется, дядюшка Питер скорее прикончит меня, чем допустит, чтоб я поселился под священной крышей Гамильтонов. А мисс Питти может предложить мисс Индии Уилкс пожить с нею, чтобы отпугивать привидения. Мы же, вернувшись в Атланту, поселимся в свадебном номере отеля «Нейшнл», пока наш дом не будет построен. Еще до отъезда из Атланты мне удалось сторговаться насчет того большого участка на Персиковой улице — что близ дома Лейденов. Ты знаешь, о каком я говорю?
— Ах, Ретт, какая прелесть! Мне так хочется иметь свой дом. Большой-большой.
— Ну вот, наконец-то мы хоть в чем-то согласны. Что, если построить белый оштукатуренный дом и украсить его чугунным литьем, как эти креольские дома здесь?
— О нет, Ретт. Только не такой старомодный, как эти новоорлеанские дома. Я знаю, чего бы мне хотелось. Я хочу совсем новый дом — я видела картинку… стой, стой… — в «Харперс уикли». Что-то вроде швейцарского шале.
— Швейцарского — чего?
— Шале.
— Скажи по буквам.
Она выполнила его просьбу.
— Вот как! — произнес он и пригладил усы.
— Дом прелестный. У него высокая остроугольная крыша, под ней — мансарда, поверху идет как бы частокол, а по углам — башенки, крытые цветной черепицей. И в этих башенках — окна с синими и красными стеклами. Все — по моде.
— И перила крыльца, должно быть, с переплетом?
— Да.
— А с крыши над крыльцом свешиваются этакие деревянные кружева?
— Да. Ты, должно быть, видел такой.
— Видел… но не в Швейцарии. Швейцарцы очень умный народ и остро чувствуют красоту в архитектуре. Ты в самом деле хочешь такой дом?
— Ах, конечно!
— А я-то надеялся, что общение со мной улучшит твой вкус. Ну, почему ты не хочешь дом в креольском или колониальном стиле, с шестью белыми колоннами?
— Я же сказала, что не хочу ничего старомодного. А внутри чтобы были красные обои и красные бархатные портьеры и чтоб все двери раздвигались. И конечно, много дорогой ореховой мебели и роскошные толстые ковры, и… Ах, Ретт, все позеленеют от зависти, когда увидят наш дом!
— А так ли уж необходимо, чтобы все нам завидовали? Впрочем, если тебе так хочется, пусть зеленеют. Только тебе не приходило в голову, Скарлетт, что не очень это хороший вкус — обставлять свой дом с такой роскошью, когда вокруг все так бедны?
— А я хочу, — упрямо заявила она. — Я хочу, чтобы всем, кто плохо ко мне относится, стало не по себе. И мы будем устраивать большие приемы, чтобы все в городе жалели, что говорили обо мне разные гадости.
— Но кто же в таком случае будет приходить на наши приемы?
— Как кто — все, конечно.
— Сомневаюсь. «Старая гвардия» умирает, но не сдается.
— Ах, Ретт, какую ты несешь чушь. У кого есть деньги, того люди всегда будут любить.
— Только не южане. Спекулянту с деньгами куда труднее проникнуть в лучшие гостиные города, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко. А уж про подлипал, — а это мы с тобой, моя кошечка, — и говорить нечего: нам повезет, если нас не оплюют. Но если ты, моя дорогая, хочешь все же попытаться, что ж, я тебя поддержу и, уверен, получу немало удовольствия от твоей кампании. А теперь, раз уж мы заговорили о деньгах, мне хотелось бы поставить точки над «i». Я дам тебе на дом столько денег, сколько ты захочешь, и сколько ты захочешь — на всякую мишуру. И если ты любишь драгоценности — пожалуйста, но только я сам буду их выбирать. У тебя, моя кошечка, преотвратительный вкус. Ну, и конечно, ты получишь все, что требуется для Уэйда или Эллы. И если Уиллу Бентину не удастся сбыть весь хлопок, я готов оказать ему помощь и покрыть расходы на содержание этого белого слона в графстве Клэйтон, который вам так дорог. Это будет справедливо, как ты считаешь?
