Похититель детей - Жюль Сюпервьель
Деспозории стало чуть легче, и Бигуа решил рассказать ей о ребенке. Войдя в спальню жены, он попытался понять, выдержит ли она такой удар, и пришел к выводу, что Деспозория достаточно окрепла и новость не сломит ее.
Сейчас Бигуа объявит, что Марсель беременна. В его голове пронеслось, что Деспозория может подумать, будто отец ребенка он. Полковник растерялся, слова, которые он готовился произнести, замерли на губах, и он застыл с полуоткрытым ртом, словно давая возможность в последний раз глотнуть воздуха тому человеку, которым он перестанет быть, как только передаст весть жене. Деспозория смотрит на него с нежностью, какая рождается во взгляде от долгой совместной жизни. Полковник убеждается, что она спокойна. И ровным голосом делится с ней своим наблюдением, заканчивая речь почти на мажорной ноте.
— Никакой новости ты не сообщил, друг мой. Я и сама заметила это почти две недели назад, — говорит Деспозория. И прибавляет: — Это мой недосмотр. Не следовало селить их в соседних комнатах.
— Ну а я-то хорош! — воскликнул Бигуа. — Спас ее из вертепа матери, и по тому же сценарию все произошло под моей крышей!
— Тише, не шуми.
— Ты права. Больше ни слова об этом!
Чуть погодя он говорит с радостью, не знающей предела, так что Деспозории становится жутко:
— Мы все должны быть счастливы, и ты в первую очередь, бесценная моя супруга, ведь я люблю тебя всем сердцем!
Такая обнаженность чувств и сияющий взгляд мужа смутили Деспозорию, и она быстро сменила тему.
Выйдя от жены, полковник сказал Нарсисо.
— Сегодня ночью нет нужды оставаться со мной. Ты выручил меня, дружище. Известно ли тебе, что скоро в нашем доме родится ребенок, а? Вдаваться в подробности пока не могу, мой славный Нарсисо, но знай: мы все ждем этого события с нетерпением!
Надо же, в этом доме появится на свет ребенок! — изумлялся Филемон Бигуа, вернувшись к себе в комнату. Ну да, прямо здесь. А я-то думал, квартира бесплодна, как тут ни бейся, но оказывается, в ней зародилось живое существо! Бигуа считал этого ребенка наградой за долготерпение.
«Ни сына, ни дочери у меня нет, зато будет — в некотором смысле — внук, и мир преподнесет его, словно прекрасный дар, без моего участия в творении».
Непостижимый полковник начинал раздражать Марсель. Похоже, он явно рад ее беременности.
— Теперь мне незачем возвращаться в Америку, — говорил он. — Счастье — вот оно, в доме у сквера Лаборд.
VI
Однажды, когда полковник потягивал в гостиной мате, сидя напротив Антуана и Марсель, девочку вдруг разобрал безудержный смех — она смеялась, совершенно не владея собой, даже не пряча лицо в ладонях.
— Иди выпей пару глотков воды на одном дыхании, — сказал ей Бигуа, полагая, что приступ хохота можно остановить, подобно икоте.
Однако Марсель засмеялась пуще прежнего.
В отчаянии полковник заподозрил, что причиной его внешний вид. И старался угадать, чем он мог выставить себя на посмешище перед самим собой, перед Марсель и Вселенной, которая всегда наблюдает за нами, что бы там ни говорили.
Да, произошло именно это.
Опустив глаза, Бигуа заметил между пуговицами брюк кончик укромной части своего тела.
Он вскочил и бросился из гостиной, покраснев так, как не краснеет даже раскаленное железо. Лишь затворив за собой дверь, Бигуа привел брюки в порядок. И тут же услышал, как хлопнула дверь подъезда.
Полковник опрометью выскочил из квартиры, словно его преследовали.
Поймал проезжавшее мимо такси. Вечерний холод напомнил ему, что он забыл надеть шляпу. — В магазин шляп, — сказал он шоферу.
Сидя в такси, Бигуа клял себя на чем свет стоит. Выйдя из магазина, он снова сел в машину и осознал, что его лицо по-прежнему было пунцовым: узкое зеркало, висевшее перед водителем, указывало полковнику на его позор — стойкий и, вероятно, теперь вечный, неизбывный.
— Катите по Парижу как можно быстрее, — сказал он водителю. — Остановитесь, только когда я попрошу.
Возвращаться домой нельзя. Я заклеймил себя, стал карикатурой, жалким паяцем для бесконечной череды поколений своей семьи. Но ведь у меня нет детей, возразите вы. Справляйтесь с этой неувязкой сами, как хотите. Ярость переполняет меня до краев, и сегодня я неспособен рассуждать логично. Бывают и такие дни! Решено: я больше не покажусь на глаза ни Марсель» ни Антуану, ни самому себе. Пока такси мчится по городу, по крайней мере половина меня успеет прийти в равновесие.
Полковник, не смущаясь, размышлял громко вслух и размахивал руками. Возле ограды Беженского леса он сказал водителю:
— К Порт-Майо, гоните еще быстрее!
Потом он направил такси к парку Бют-Шомон, в Монруж и Батиньоль.
По пути полковник счел уместным объяснить:
— Видите ли, я иностранец и хотел бы познакомиться с Парижем.
И сразу подумал: «Опять оправдываюсь!»
Это блуждание по Парижу — вдоль и поперек, из одного конца в другой — в надежде обогнать мысли, оставить их позади немного успокоило Бигуа.
Проколесив по городу час, он позвонил домой и сказал, что к ужину не приедет, сославшись на важные дела. Важные дела! Брюки теперь в порядке, можно отправиться куда угодно, хоть в Елисейский дворец! Однако домой я не вернусь! Если тридцать раз кряду проверяешь, пристойно ли выглядит застежка брюк, но волнение не унимается, наверняка оно не уймется никогда и нигде, даже в ванной комнате, запертой на крепкую задвижку!
В конце концов полковник решил поужинать вместе с отцом Марсель и скоротать с ним вечер.
Консьержка сказала, что Эрбен недавно вышел и, судя по всему, сейчас в ресторане на пересечении улиц Лепик и Абесс.
«Хорошо бы он еще не успел приступить к ужину и мы могли отправиться в более достойное заведение!»
Эрбен хлебал суп, сидя за столиком в углу. Полковник узнал его со спины.
«Неужели я опоздал? Если человек уже съел суп, значит, он вряд ли пойдет в другое место. Может быть, лучше пригласить его в ресторан завтра? Но разве я дождусь завтра? Мои мысли неспособны ждать! Они вот-вот съедят меня живьем! Раз уж я сегодня — или вообще никогда в жизни — не осмелюсь появиться на
