Элиза Ожешко - Низины
Евреи забормотали громче. На их худощавых, нервных лицах мелькнула насмешливо презрительная улыбка, остроконечные бороды закивали.
Капровский не всегда спал так долго, но вчера он испытал очень много приятных и неприятных впечатлений и, чувствуя себя странно утомленным, нуждался в более длительном, чем обычно, отдыхе. К приятным событиям относилось выигранное в суде дело одного помещика; правда, дело было небольшое и помещик не из крупных, но то обстоятельство, что клиент был как-никак помещик, — у Капровского случай очень редкий, — сулило ему богатое будущее. Главное, завязать отношения с помещиками. Хо-хо! Тогда сразу изменились бы и его денежные дела и положение в обществе. Мужиков он не бросил бы — они приносили ему изрядный доход, — но вместе с тем обзавелся бы почетной клиентурой. Вращаясь в ее кругах, можно было не только приятно проводить время, но быстро разбогатеть и заключить выгодный со всех точек зрения брак. И он с особым рвением вел дело этого редкого клиента, с которым познакомился благодаря расторопности и пронырливости маклера Янкеля. В этом процессе он выказал все свои юридические познания и незаурядное искусство. Судьи относились обычно весьма подозрительно и к нему самому и к делам, за которые он брался, но на этот раз он вел процесс с таким рвением и так ловко, что помещик выиграл тяжбу. Деньги Капровский получил небольшие. Он понимал, что к людям мало-мальски просвещенным и опытным нельзя применять те же приемы, что к темному мужику. Зато помещик пожимал адвокату руку и в обе щеки целовал, обещая прославить его на всю округу и посылать своих соседей, ведущих тяжбы, только к нему. Это была чуть ли не первая профессиональная удача Капровского, но удача весьма важная, открывавшая перед ним широкие перспективы.
Вручив значительную часть гонорара Янкелю, так как тот, не получив ее, не дал бы ему, разумеется, ни минуты покоя, Капровский с оставшейся суммой отправился в кафе, где Кларка, стоя на маленькой эстраде в фантастическом красном костюме, исполняла перед немногочисленной мужской публикой свой боевой концертный номер: «Willst du spazieren gehen? Мяу!» Это «мяу» производило на Капровского неотразимое впечатление; оно щекотало его нервы и заставляло трепетать сердце. В эту ночь он не играл в карты, его всецело захватила победа, одержанная над кафешантанной сиреной, которая торжественно обещала ему провести в Онгроде еще несколько недель.
Капровский возвращался домой в прекрасном расположении духа; он вертел тросточкой и тихонько напевал: «Мяу! Мяу!» Вот почему сообщение Юрка о скандале в Лесном так рассердило его. Пан адвокат обошелся бы с мальчиком еще строже, не вспомни он о том, что отец Юрка, Миколай, обожает свое потомство. Капровский боялся, что, если он обидит его сына, Миколай разозлится и порвет с ним отношения, надо сказать весьма полезные. Хо-хо! Такого, как Миколай, многие его коллеги охотно взяли бы себе в посредники.
Но этого им не дождаться! Только он один умеет находить таких Янкелей и таких Миколаев. Вот почему он и сдержал свой гнев. Однако предчувствие бурных объяснений с родителями Карольки долго не давало ему уснуть…
Теперь, когда мальчик вошел в спальню, он довольно мягко спросил:
— Есть кто-нибудь?
— Ой, ой, полно! — отозвался Юрек, приятно удивленный сдержанностью своего хозяина.
Капровский сел на кровати.
— А кто там?
— Янкель привел какого-то шляхтича с бумагами…
Капровский усмехнулся. Уж если Янкель приводит кого-нибудь, то это наверняка выгодное дельце!
— Павлюк Гарбар из Грынок и та баба из Вульки — Кристина, или как ее там звать; они уже давно пришли и ждут.
«Вот это хорошо, просто замечательно, что эти мужики пришли сами. Значит, на этот раз они хотят обойтись без Миколая. И принесенные деньги вручат непосредственно ему, и не придется отдавать добрую половину солдату. Хо-хо! Солдат не дурак, но на этот раз хамы, видимо, провели его. Сами явились с деньгами!.. Но вот что плохо. Он совсем забыл, кто такая эта баба из Вульки и какое у нее к нему дело, за которое она уже присылала деньги».
Тут Юрек отскочил от кровати и, прикрыв ладонью рот, со странной смесью страха и лукавства доложил:
— Пришел сюда и тот… из Лесного, Бахревич!
Капровский даже вскрикнул:
— Вот так история!
У него задрожали руки и судорожно дернулось лицо. Он стал одеваться, но делал это очень медленно, о чем-то глубоко задумавшись. Но, удивительное дело, он одевался с такой тщательностью и щегольством, точно собирался на бал. Не хватало только фрака и белых перчаток. Он долго рылся в груде своего платья, выбрал самое лучшее белье, новехонький пиджак, обрызгался самыми модными духами, а в манишку и манжеты вложил запонки из поддельных рубинов.
— А зала прибрана? — спросил он Юрка.
— Зала, как стеклышко, — ответил мальчик. — Старая Юстына вчера все выколотила, вымыла…
Юстына была жена сторожа. В отсутствие Юрка она обычно прибирала квартиру Капровского и вчера, когда ни пана, ни слуги не было дома, несколько часов трудилась, наводя в ней порядок и чистоту.
Бахревич вошел в убранную гостиную, носившую название залы, энергичной, размашистой походкой человека, с трудом сдерживающего гнев. Сделав, однако, несколько шагов, он остановился и с удивлением оглядел комнату. Подобного великолепия он в жизни своей не видывал. Зальце управляющего красносельскими имениями и его, Бахревича, собственная гостиная тоже были красивы, но их нельзя было даже сравнить с залой адвоката! Ну и ну! Зеркало в позолоченной раме, огромный ковер и эти яркие картины на стенах, а сколько позолоченных безделушек на письменном столе! Ну и ну! Пол блестит. Натерт, что ли? А целые горы книг! И как этот человек мог перечитать все это! А груды исписанных бумаг. Какого высокого мнения должны быть о нем люди, если доверили ему столько документов! Ну и ну! Вот хитрая бестия! Висельник этакий!
Почтение и негодование, робость и обида вызвали в душе Бахревича настоящий хаос чувств и мыслей. В первую минуту ему хотелось броситься через залу и изо всей силы грохнуть палкой в закрытую дверь спальни, но, постояв немного, он тихонько и осторожно присел на краешек стоящего у стены диванчика. Это была игрушка, а не диванчик. В числе других вещей домашнего обихода Мадзя принесла в его дом и тот диван, что до сих пор стоит в их гостиной, украшенный подушками «а ля ракака». Но, видно, диван дивану рознь! Их диван был громоздкий, широкий, жесткий. Этот же такой маленький, мягкий, что Бахревич едва осмелился присесть, боясь, что он сломается под его тяжестью. Ему и невдомек было, что пружины у этой игрушки сломаны, а одну из недостающих ножек заменяло припертое к стене полено. Мысли его путались, и в сознании перекрещивались такие слова и фразы:
«Самый заправский пан… жулик! Хитрая штучка! Негодяй! Блестящая партия… на виселицу тебя! Я ему все выскажу, я как следует проберу его! Но как с этим паничем и умником ссору заводить? Вот Мадзя, та сумела бы… ого-го! И почему она сама не приехала на расправу… Она бы его…»
Тут отворились двери спальни; Капровский, расфранченный, сверкая брелоками, благоухая духами, со слащавой улыбкой на помятом, нервно подергивающемся лице, в чрезмерной предупредительности весь подавшись вперед, стал приветствовать нежданного гостя.
С небрежным изяществом раскачиваясь из стороны в сторону, Капровский подбежал к гостю, схватил в свои маленькие белые руки его красные, мясистые ручищи и несколько раз тряхнул их. Затем, пододвинув к диванчику стул, сел и затараторил:
— Вот нежданное удовольствие видеть вас, уважаемый, в моем доме… наверно, какое-нибудь дельце привело вас в наш городок… Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?.. И вам пришлось ждать, пока я проснусь! Тысячу извинений! Вот оно, гостеприимство деревенское и городское… Вы так радушно принимали меня в Лесном, а я… И как раз сегодня я разоспался, как никогда… Но это не без причины. Мой клиент Калинский, — вы его знаете, помещик из ваших краев, — отнял у меня вчера весь день своим делом, которое, кстати сказать, я ему выиграл… А затем мне пришлось провести целую ночь за чтением актов, присланных мне моим клиентом Зембицким, соседом Калинского. Дело крупное, касается почти всего имения Зембицкого… Мой клиент Калинский уехал очень довольный, приглашал меня к себе на осеннюю охоту. «Познакомлю вас с моими дочурками, — сказал он, — а также с соседями, они будут рады получить от вас советы и помощь…»
В таком духе Капровский болтал долго, речь его текла плавно, непринужденно, он то и дело улыбался, открывая при этом свои почерневшие зубы; сверкал синими стеклами и золотыми кольцами и с небрежным изяществом покачивался то взад, то вперед на своем стуле.
Бахревич, прямой и неподвижный, точно истукан, сидел на краешке диванчика. Его лицо все сильнее наливалось кровью, широко раскрытые глаза уставились на вежливого, блестящего и красноречивого хозяина. Белый лоб и загорелые щеки то и дело заливало яркой краской, неподвижный взор загорался злобой и нетерпением, а пухлые губы сжимались наподобие красного бутона и невольно издавали звонкий свист — фью!
