Ганс Эверс - Альрауне. История одного живого существа
Инвалид почесал за ухом и смущенно стал вертеть шапку. Ему хотелось что-нибудь сказать, чтобы смягчить профессора. Он ведь так хорошо умел продавать. Но на ум не пришло ничего, кроме дальней дороги, – а как раз за нее и упрекал профессор. Ему стало досадно, но он понял, что он действительно глуп. И не возразил ни слова. Попросил только позволения оставить все эти вещи, – ему не хотелось тащить их обратно. Тайный советник кивнул головою и дал ему пятьдесят пфеннигов.
– Вот вам, на дорогу! Но в следующий раз будьте умнее и делайте, что говорят! А теперь отправляйтесь на кухню, там дадут бутерброды и стакан пива. – Инвалид поблагодарил, довольный, что еще так окончилось, и заковылял по двору к кухне.
Профессор же быстро взял красивый слезник, вынул из кармана шелковый платок, тщательно очистил от грязи и начал разглядывать со всех сторон маленькую лиловую бутылочку. Потом открыл дверь, вернулся в библиотеку, где сидел нюрнбергский археолог, и с гордостью показал ему слезник.
– Смотрите, дорогой доктор, – начал он, – вот еще одна драгоценность. Она из могилы Тулии, сестры полководца Авла, из лагеря при Шварирейндорфе. Я ведь вам уже показывал другие находки оттуда! – Он протянул бутылочку и продолжал: – Ну-ка, попробуйте определить, какой она эпохи!
Ученый взял бутылочку, подошел к окну и поправил очки. Потом выпросил лупу и шелковый платок, стал чистить и вытирать, поднес бутылочку к свету, вертел ее в разные стороны. Наконец произнес неуверенным тоном: «Гм, по-видимому это сирийский фабрикант из стеклянного завода в Пальмире».
– Браво! – вскричал тайный советник. – Вас нужно остерегаться, вы тонкий знаток! Если бы ученый привел другую гипотезу, все равно встретил бы такое же воодушевление.
– Ну, доктор, а эпоха?
Археолог еще раз повертел бутылочку. «Второй век, – сказал он, – первая половина второго века». На этот раз ответ звучал довольно уверенно.
– Я в восхищении! – подтвердил тайный советник. – Кажется, никто не может давать определения так быстро и так непогрешимо!
«Конечно, кроме вас, ваше превосходительство!» – польщенно ответил ученый. Но профессор скромно возразил: «Вы преувеличиваете мои познания, доктор. Мне понадобилось не меньше недели усиленной работы, чтобы определить с точностью происхождение этого слезника. Я перелистал целую кучу томов. Но мне не жаль времени: это действительно редкая вещь, – правда, она досталась мне не дешево. Тому, кто мне ее продал, она действительно принесла счастье».
– Мне бы очень хотелось приобрести ее для музея, – заметил доктор. – Сколько бы вы за нее взяли?
– Для нюрнбергского музея всего пять тысяч марок, – ответил профессор. – Вы знаете, что для германских учреждений я назначаю особые цены. На будущей неделе ко мне приезжают два англичанина, с них я потребую не менее восьми тысяч, – они, конечно, не упустят удобного случая.
– Но, ваше превосходительство, – возразил ученый, – пять тысяч марок! Вы знаете, что я не могу заплатить такой суммы. Это превосходит мои полномочия.
Тайный советник сказал: «Мне очень жаль, но я не могу взять меньше».
Ученый еще раз повертел редкую находку: «Изумительный слезник. Я прямо влюблен в него. Три тысячи я охотно бы за него дал».
Тайный советник ответил: «Нет! нет, ни гроша меньше пяти тысяч! Но знаете, что я вам скажу: раз вещь эта вам так нравится, то позвольте мне поднести ее вам в подарок. Примите ее на память о вашем поразительно метком определении»
– Благодарю вас, ваше превосходительство, благодарю вас! – сказал археолог. Он поднялся и крепко пожал руку профессора. – Но мое положение не позволяет мне принимать подарков, простите поэтому, если я должен его отклонить. Впрочем, я готов заплатить требуемую сумму, – мы должны сохранить эту редкую вещь для нашего отечества. Мы не имеем никакого права уступать ее англичанам.
Он подошел к письменному столу и написал чек. Но до его ухода тайный советник навязал ему несколько менее интересных вещей – из могилы Тулии, сестры полководца Авла. Профессор велел заложить экипаж для гостя и проводил его до самой коляски. Возвращаясь по двору, он увидел Вельфхена и Альрауне, стоявших возле инвалида, который показывал им свои иконы и четки. Старый Брамбах, закусив и выпив немного, снова повеселел и успел уже продать нитку четок кухарке: он убедил ее, что вещь освящена самим епископом и потому на тридцать пфеннигов дороже прочих. Все это развязало ему язык, он собрался с духом и заковылял навстречу профессору.
– Господин профессор, – пробормотал он, – купите деткам изображение святого Иосифа!
Тайный советник был в хорошем настроении и ответил:
– Святого Иосифа! Нет! Нет ли у вас Иоганна Непомука?
Нет, у Брамбаха его не было. Был и Антоний, и Иосиф, и Фома, но Непомука, к сожалению, не было. Он снова стал упрекать себя в глупости: в Ленденихе действительно можно делать дела только со святым Непомуком, а не с другими святыми. Он сконфузился, но все-таки сделал последнюю попытку:
– А церковная лотерея, господин профессор? Купите билет? В пользу восстановления церкви святого Лаврентия в Дюльмене! Стоит всего одну марку – и вдобавок всякий купивший получает отпуск на сто дней из адова пекла! Вот тут даже написано! – Он показал билет.
– Нет, – ответил тайный советник, – нам никакого отпущения не нужно, мы не так грешны и, даст Бог, попадем прямо в рай. А выиграть в лотерею все равно ведь не удастся.
– Как? – возразил инвалид. – Нельзя выиграть? В лотерее триста выигрышей, первый – пятьдесят тысяч марок, вот тут написано, – и он грязными пальцами указал на билет.
Профессор взял билет у него из рук. «Ах ты, старый осел! – засмеялся он. – А вот тут стоит еще: пятьсот тысяч билетов! Ну-ка, посчитай, сколько шансов на выигрыш!»
Он хотел было уйти, но инвалид заковылял следом и удержал его за рукав. «Попробуйте, господин советник, – попросил он, – ведь и нам нужно жить».
– Нет! – ответил тайный советник. Но инвалид не унимался: «У меня предчувствие, что вы выиграете!»
– У тебя вечно предчувствия!
– Пусть барышня вытянет билет! – настаивал Брамбах.
Профессор задумался.
– Надо попробовать! – пробормотал он. – Поди-ка сюда, Альма! Вытяни билет.
Девочка подбежала ближе, инвалид поднес ей целую кучу билетов.
– Закрой глаза, – велел профессор. – Ну, а теперь тяни!
Альма взяла билет и подала его тайному советнику. Тот задумался на мгновение, а потом подозвал и мальчика. «Вытяни билет и ты, Вельфхен», – сказал он.
В кожаной книге профессор тен-Бринкен сообщает, что в дюльменской церковной лотерее он выиграл пятьдесят тысяч марок. К сожалению, невозможно утверждать, добавляет он, на какой именно билет пал выигрыш – на вытянутый Альмой или Вельфхеном. Он не записал на билетах имен детей и положил оба в письменный стол. Но он почти не сомневался, что выигрыш пал на билет Альрауне.
Старого Брамбаха, который почти навязал ему эти билеты, он отблагодарил: подарил пять марок и устроил так, что тот стал получать из вспомогательной кассы для старых инвалидов ежегодную пенсию в тридцать марок.
ГЛАВА 7, которая рассказывает, что произошло когда Альрауне была девочкой
С восьми до двенадцати лет Альрауне тен-Бринкен воспитывалась в монастыре Sacre-Coeur в Нанси, а с двенадцати до семнадцати – в пансионе мадемуазель де Винтелен в Спа, на улице Карто. Два раза в году на каникулы она приезжала в Лендених к профессору.
Сначала тайный советник пробовал дать ей домашнее образование. Пригласил бонну для воспитания, потом учителя, а затем еще одного. Но все они скоро от нее отказались: при всем желании с девочкой ничего нельзя было поделать. Она была, правда, вовсе не непослушная, не шалила, но никогда не отвечала, – ее никак не могли отучить от упрямого молчания. Она сидела спокойно и тихо и смотрела куда-то в пространство; трудно сказать, слушала ли она вообще слова учителя. Правда, она брала в руки грифель, но нельзя было убедить ее начать писать, – она только рисовала каких-то странных зверей с десятью ногами или лица с тремя глазами и двумя носами. Тому, чему она научились до тех пор, пока тайный советник поместил ее в монастырь, она была целиком обязана Вельфхену. Мальчик, сам застревавший в каждом классе, ленивый в школе и смотревший с высокомерным презрением на школьные занятия, дома с невероятным терпением занимался с сестренкой. Она заставляла его писать длинные ряды цифр или сто раз имена, его и свое, и радовалась, когда он уставал и в изнеможении бросал грифель. Тогда она сама брала его, училась писать цифры и буквы, быстро соображала и снова заставляла писать мальчика. Тогда уже она начинала делать ему замечания, – то то, то другое ей не нравилось. Она разыгрывала из себя учительницу, – таким образом училась она.
