Эрнест Хемингуэй - Проблеск истины

— Так было всегда. Мясо — одна из древнейших и важнейших вещей. Сейчас по всей Африке население страдает от нехватки дичи. А если бы все охотились, как голландцы в ЮАР, то вообще ничего бы не осталось.

— Но мы ведь охраняем дичь для местных, правда? В этом главная задача охотоведческих хозяйств?

— Главная задача — делать деньги. К примеру, продавать белым охотникам доступ к дичи, чтобы поддержать экономику масайского народа.

— Я хочу, чтобы диких зверей охраняли, потому что убивать грех. Остальное меня мало интересует.

— На самом деле все непросто. Африка — чрезвычайно запутанная страна.

— Ты и твои дружки ничем не лучше.

— Кто бы спорил.

— Но наедине с собой — ты все видишь ясно?

— Увы, не всегда. День на день не приходится.

— И все-таки мне здесь нравится. Мы приехали не для того, чтобы наводить порядок.

— Нет, конечно. Мы приехали, чтобы пощелкать фотоаппаратом и сочинить броские подписи к снимкам. И отдохнуть. А если повезет, чему-нибудь научиться.

— И все равно впутались по уши.

— Главное, чтобы нравилось.

— Никогда в жизни не была счастливее.

Нгуи остановился и указал на правую обочину.

— Симба.

Следы были огромными. Даже не верилось, что они настоящие.

Левая лапа отпечаталась ясно, и виден был старый шрам. Лев, похоже, пересек дорогу, когда Мэри стреляла в быка. Чрезвычайно умный, неторопливый, рассудительный лев. Солнце почти скрылось, небо затянули тучи; все понимали, что через пять минут будет слишком темно, чтобы стрелять.

— Вот, теперь все просто и понятно, — радостно сказала Мэри.

— Отправляйся в лагерь за машиной, — велел я Нгуи. — Мы пойдем назад, к Чаро. Будем ждать возле туши.

В эту ночь, лежа в кроватях и еще не успев заснуть, мы услышали, как ревет лев. Звук донесся с севера: густой, плавно сошедший на низы и разрешившийся вздохом.

— Я к тебе, — сказала Мэри.

Обнявшись, мы лежали в темноте под москитной сеткой и слушали, как он ревет.

— Это точно он, голос ни с чем не перепутаешь, — говорила Мэри. — Хорошо, что ты рядом.

Лев переместился на северо-восток, негромко порыкивая, — и опять взревел во всю силу.

— Зовет львицу? Или просто не в духе? Чем он занимается?

— Не знаю, дорогая. Возможно, сердится, что кругом сыро.

— Он и в сухую погоду не меньше ревел. Помнишь, когда мы его в кустах заметили?

— Я пошутил, дорогая. Откуда мне знать, почему он ревет? Завтра найдем место, где он ночевал, осмотрим следы когтей.

— Не шути над ним, он слишком благороден.

— Иначе нельзя. Раз уж я взялся тебя прикрывать… Или лучше, чтобы я кудахтал и беспокоился?

— Просто молчи и слушай.

Мы лежали, обнявшись, и слушали. Описывать львиный рев бесполезно. Он ревел, а мы слушали — вот и все, что можно сказать. Ничего общего с тем звуком, что издает голливудский лев на заставке фильмов студии «Метро-Голдвин-Майер». Ударяет сначала в пах, а потом идет волной по всему телу.

— Как будто у меня внутри пусто… — шептала Мэри. — Вот что значит: повелитель ночи.

Звук удалялся, смещаясь на северо-восток, и последний раскат завершился кашлем.

— Пожелай ему удачной охоты, — сказал я. — Спи спокойно, не думай о нем.

— Как можно не думать? Это же мой лев, не хочу думать ни о чем другом! Я его люблю. Я его уважаю. Я должна его убить. Он для меня важнее всего на свете, если не считать тебя и еще нескольких близких людей. Ты и сам знаешь.

— Еще бы не знать. Тем не менее, дорогая, тебе надо выспаться. Он небось специально ревет, чтобы ты не спала.

— Что ж, его право. Невеликая цена за то, что я его убью. Пусть ревет. Мне все хорошо, что бы он ни делал.

— Он обидится, если ты будешь сонная.

— Ему на меня плевать. А мне на него — нет. Именно поэтому я должна его убить, понимаешь?

— Понимаю. Но надо выспаться, котенок. Завтра утром начнется твоя охота.

— Хорошо, я усну… Только пусть он еще раз подаст голос.

Она говорила уже сквозь дрему. Я лежал и думал, что вот живет себе девчонка, никому не хочет смерти, не испытывает желания убивать, и тут бац — война, встречаются на пути дурные люди, — и вот девчонка начинает охотиться на львов, травит их с пугающей целеустремленностью, причем ясно, что без грамотной поддержки профессионала такой образ жизни, какой здоровым не назовешь, рано или поздно закончится плачевно, и первые звоночки уже налицо. Лев снова проревел и трижды кашлянул в самую землю, так что отдалось в дно палатки.

— Ну вот, теперь можно спать, — сказала Мэри. — Надеюсь, он кашлял просто так. У львов ведь не бывает простуды?

— Не знаю, дорогая. Спокойной ночи.

— Уже сплю. Обещай, что разбудишь меня до рассвета, как бы крепко я ни спала. Обещаешь?

— Обещаю.

Потом она спала, а я лежал, прислонившись к стенке палатки, и слушал тихое посапывание, а затем вытащил затекшую руку из-под ее головы и устроился поудобнее на краешке кровати. До трех часов было тихо. Потом лев кого-то убил — и сразу заговорили гиены, а он начал есть, грозно порыкивая. Обе львицы хранили молчание. Одна из них, насколько я знал, была на сносях и самцов на дух не переносила. Я думал, что утром скорее всего будет слишком сыро для охоты. Но попробовать стоило.

Глава шестая

Солнце еще не взошло, когда Мвинди разбудил нас, явившись со своим чайником.

— Ходи! — Он оставил чай на столе у входа.

Я отнес чашку жены в палатку, взял вещи, вышел и оделся. Небо затянули тучи, звезд не было.

Из темноты вынырнули Нгуи и Чаро и принялись готовить ружья. Захватив чашку, я пошел к столовой, где уже возился с костром один из поварят. Мэри, еще не до конца проснувшаяся, умывалась и одевалась. Выйдя на открытое место, где возле трех кустов белел слоновий череп, я попрыгал: земля за ночь подсохла, но оставалась сырой. Джип мог и не проехать к тому месту, где, по моим расчетам, охотился лев — рядом было болото.

Местность, которую мы называли болотом, на самом деле состояла из собственно болота — настоящего, папирусного, в четыре мили длиной и полторы шириной — и окаймляющих его высоких деревьев, большей частью весьма живописных и образующих довольно широкую лесополосу, местами совершенно непроходимую из-за слоновьей потравы. В этом лесу жили носороги и пара-тройка слонов; впрочем, последних иногда собиралось целое стадо. Время от времени туда забредали буйволы. В самой глуши жили леопарды, совершая по ночам охотничьи вылазки. Наш лев, привлеченный обильной дичью низины, тоже нашел там приют.

Этот лес представлял собой западную границу роскошной равнины, богатой дичью и пастбищами. С севера равнину окаймляли солончаки и россыпи вулканического камня, за которыми до самых холмов Чулу простиралось сплошное болото; с востока к ней примыкала миниатюрная пустыня, носившая название «страна геренуков», а дальше начинались поросшие кустарником холмы, постепенно переходящие в предгорья Килиманджаро. В реальности ландшафт был, конечно, более сложным, однако если изучать карту или глазеть по сторонам, стоя в центре равнины, то описанная мной картина давала неплохое представление.

Лев имел привычку по ночам охотиться на равнине, а после еды уходить в лесополосу и отсиживаться в течение дня. Наш план заключался в том, чтобы подкрасться к нему на рассвете, когда он ест, или перехватить по пути в лес, а если он осмелеет и решит остаться на открытом месте, то достать его там, где он расположится на отдых после водопоя.

Пока Мэри одевалась и ходила к периметру, где среди кустов пряталась зеленая кабинка туалета, я думал про льва. При удачном стечении обстоятельств мы просто обязаны были его добыть: Мэри стреляла достаточно стабильно и верила в свои силы. Тем не менее я решил, что если он заподозрит неладное и уйдет в высокую траву, где у моей низкорослой супруги не будет шансов, то мы на время оставим его в покое, дадим набраться смелости. В глубине души я надеялся, что пока мы доберемся до места его трапезы, он уже поест, напьется из лужи, недостатка в которых после дождя не было, и уйдет спать в лесополосу или в одну из небольших, но практически непроходимых рощиц.

Когда Мэри вернулась, машина была готова, Мтука ждал за рулем, а я заканчивал проверку оружия. Заметно рассвело, но еще не настолько, чтобы можно было стрелять. Низкие тучи заволокли вершину, солнце не показывалось. Я посмотрел в прицел на слоновий череп: нет, слишком темно. Чаро и Нгуи стояли рядом, серьезные и деловые.

— Как себя чувствуешь, котенок?

— Замечательно, а как же еще.

— Глаза закапала?

— Разумеется. А ты?

— Да. Ждем, когда рассветет как следует.

— По мне уже достаточно светло.

— А по мне — нет.

— Тебе надо проверить зрение.

— Я сказал людям, что мы вернемся к завтраку.