Фрэнсис Фицджеральд - Последний магнат
– Благодарю за танец, – сказала она. – А теперь – прощайте.
И чуть не бегом ушла за стол.
Стар присоединился к нашей компании, к элите отборной и сборной – с Уолл-стрита, с Грэнд-стрита, из виргинского захолустья, а также из Одессы. Все с воодушевленьем говорили о лошади, отличившейся на бегах, и мистер Маркус говорил воодушевленней всех. Для еврея страсть к лошадям – это символ, подумалось Стару. Издавна ведь было: казак – конный, еврей – пеший. А теперь и у еврея лошади, и это наполняет его чувством необычайного благополучия и силы. Стар сидел, делая вид, что слушает, и кивая подтверждающе, а сам не спускал глаз со стола за колоннами Если бы все не происходило так естественно, включая путаницу с поясом, то он бы заподозрил тонкую инсценировку. Но поведение Кэтлин невозможно подделать. Вот и сейчас она опять ускользает – по кивкам и жестам видно, что прощается с соседями. Уходит, ушла.
– Вот и убежала Золушка, – сказал Уайли Уайт злорадно. – А с туфелькой просят адресоваться в фирму «Королевская обувь». Южный Бродвей, 812.
Стар догнал ее в длинном верхнем холле, где за бархатным канатом сидели пожилые контролерши, охраняя вход в бальный зал.
– Это вы из-за меня? – спросил он.
– Мне так или иначе нужно уйти. – Но тут же она добавила почти сердито: – Послушать их, так я с самим принцем Уэльским протанцевала. Стали на меня пялить глаза. Один предложил написать мой портрет, другой просил завтра с ним встретиться.
– Вот об этом-то и я прошу, – негромко сказал Стар – Но только мне это гораздо важней, чем ему.
– Вы такой настойчивый, – сказала она устало. – Я уехала из Англии отчасти потому, что там мужчины всегда стремятся поставить на своем. Я думала, здесь по-другому. Разве недостаточно того, что я не хочу встречи?
– Вполне достаточно, – согласился Стар. – Но поверьте, случай необычный. У меня словно почва ушла из-под ног. Я как дурак сейчас. Я должен вас увидеть снова, говорить с вами.
– Зачем же вам быть «как дурак»? – сказала она, видимо колеблясь. – Вам не к лицу. Взгляните трезво.
– И что же я увижу?
– Что вы ослеплены мной. Сражены наповал.
– Но я уж и не помнил вас – пока не вошел, не увидел вас здесь.
– Сердцем вы меня помнили. Я с первой встречи поняла: вы из тех, кому я западаю в сердце…
Она замолчала – из зала вышли двое и стали прощаться. «Передайте ей привет, скажите, что я ужасно люблю ее, – говорила женщина. – Обоих вас люблю – детей, всю вашу семью».
Такими общими, затертыми словами Стар говорить не мог, а других не находилось. Идя к лифту, он произнес:
– Да, вы именно запали в сердце.
– Ага, признаете свое ослепление?
– Нет, это глубже, – покачал он головой. – Это весь ваш образ. Ваши слова – походка ваша – ваш вид и взгляд сейчас… – Он увидел, что лицо ее смягчилось, и воспрянул духом. – Завтра воскресенье, я обычно работаю по воскресеньям, но если бы вы пожелали увидеть что-нибудь в Голливуде, познакомиться с кем-нибудь, я счастлив был бы исполнить ваше желание.
Они стояли у лифта. Дверцы раздвинулись, но Кэтлин не вошла в кабину.
– Вы очень скромны, – сказала она. – Вы все хотите показать мне студию, познакомить с чем-нибудь и кем-нибудь. А вам не тоскливо так стушевываться самому?
– Без вас завтра мне будет очень тоскливо.
– Бедняжка – прямо до слез жалко. Все звезды рады бы скакать вокруг него на задних лапках, а он выбирает меня.
Он улыбнулся – что прикажешь на это ответить?
Опять подошел лифт. Она сделала лифтеру знак, что войдет.
– Я слабая женщина, – сказала она – Если я встречусь с вами завтра, оставите ли вы меня в покое? Нет, не оставите. Настойчивость лишь возрастет. И выйдет не лучше, а хуже. Поэтому я скажу так: «Благодарю вас – нет».
Она вошла в лифт. Стар тоже вошел, и они, улыбаясь друг другу, спустились с третьего этажа в вестибюль. В дальнем конце у входа, за ларьками и лотками, виднелись головы и плечи толпы кинозевак, сдерживаемых полицией. Кэтлин поежилась.
– Когда я входила сюда, они все глядели так странно – точно негодовали на меня, что я не знаменитость.
– Тут есть боковой выход, – сказал Стар.
Они прошли через кафе и коридором вышли к автомобильной стоянке – в прохладную безоблачную калифорнийскую ночь. Для обоих бал уже остался далеко позади.
– Здесь раньше жило много известных киноактеров, – сказал он. – Вон в тех виллах – Джон Барримор и Пола Негри. А в высоком узком доме через дорогу – Конни Толмедж.
– А теперь не живут?
– Студии перебрались за город, на природу. То есть теперь там тоже город. А когда-то и тут было хорошо, есть что вспомнить.
Он умолчал о том, что именно вспомнилось: десять лет назад здесь, по соседству с Конни Толмедж, жила Минна с матерью.
– Сколько вам лет? – спросила Кэтлин неожиданно.
– Я уж и не считаю – скоро тридцать пять, что ли.
– За столом вас называли «чудо-мальчиком Голливуда».
– Я и в шестьдесят все буду чудо-мальчик, – сказал Стар сумрачно. – Так встретимся завтра, прошу вас.
– Встретимся, – сказала она. – А где?
Оказалось, что угодить ей непросто. Она не хотела ни в гости, ни за город, ни в фешенебельный ресторан; поколебавшись, отвергла и пляж. Стар понимал – отказы эти небеспричинны. Со временем он выяснит. Быть может, она дочь или сестра какой-либо знаменитости, и с нее взяли слово держаться в тени.
– Я заеду за вами, – предложил он, – а уж там решим.
– Нет, заезжать не надо. Давайте прямо здесь – на этом самом месте.
Стар кивнул, указав на арку над головой, как на ориентир.
Он усадил Кэтлин в ее машину, за которую всякий добросердечный агент по продаже подержанных автомобилей отвалил бы долларов восемьдесят; драндулет скрылся, дребезжа. С парадного входа донеслись возгласы – толпа приветствовала кого-то из кумиров. «Надо бы подняться в зал и проститься», – подумал Стар.
Продолжаю от первого лица. Стар наконец вернулся – была уже половина четвертого – и пригласил меня танцевать.
– Как поживаете, Сесилия? – сказал он, точно я не приходила к нему утром. – А у меня сейчас длинный разговор был с одним приятелем.
(Скрывает, что провожал ту девушку – настолько это, значит, важно для него!)
– Прокатил его по городу, – продолжал Стар наивно сочинять. – Я и не замечал, как сильно изменился этот район Голливуда.
– Неужели сильно?
– О да, – сказал Стар. – Полностью. До неузнаваемости. Мне трудно выразить это детальней, но все переменилось – все. Совсем новый город. – Помолчав, он усилил мысль: – Я и не отдавал себе отчета, что город так переменился.
– А кто был ваш собеседник? – копнула я.
– Старый приятель, – туманно ответил он. – Давнишний.
По моей просьбе Уайли втихомолку выяснял уже, кто она такая. Он подошел к их столу, и бывшая кинозвезда обрадовалась, усадила его рядом. Нет, кто эта девушка, она не знает, – подруга чьей-то подруги, а больше о ней никому ничего не известно.
Так танцевала я со Старом под прелестную мелодию Глена Миллера «Я на качелях». Просторно было, хорошо было танцевать теперь. Но меня брала тоска еще сильней, чем раньше. Точно с той девушкой ушло все волнение вечера и для Стара и для меня – ушла моя пронзительная боль, зал опустел и поскучнел. Пусто было на душе, я танцевала с партнером, рассеянно повторявшим мне, что город сильно изменился.
Назавтра, во второй половине дня, они встретились – двое незнакомых в незнакомой стране. Где ночь бала, где та девушка, с которой он танцевал? По бульвару приближалась к нему дымчато-розово-голубая шляпка с легкой вуалеткой. Остановилась, вглядываясь в лицо Стара. Он тоже другой – в коричневом костюме, черном галстуке он стал четче, осязаемей, чем в смокинге вчера или чем в первую их встречу, когда было лишь его лицо и голос из темноты.
Он первый признал в ней ту, прежнюю, – по светлому лбу Минны и глазам, по млечной белизне висков, по переливчатой прохладе волнистых темно-каштановых волос. Обнять бы ее запросто рукой, притянуть к себе привычно, по-семейному – настолько ведь знакомо это дыхание, уголки глаз, пушок на шее сзади и линия спины, сама даже ткань платья заранее знакома его пальцам.
– Вы так и прождали здесь с ночи? – сказала она голосом, легким, как шепот.
– Я не двигался, не шевелился.
Но оставалось еще нерешенное – куда же все-таки ехать?
– Я бы чаю выпила – если найдется здесь такое место, где вас не знают.
– Звучит так, точно у одного из нас худая слава.
– А и в самом деле, – засмеялась она.
– Поедем на взморье, – предложил Стар. – Я там заглянул как-то в ресторан, но меня прогнал дрессированный морской лев.
– Он и чай умеет подавать?
– Вероятно, научен. А разболтать о нас вряд ли сумеет – не настолько далеко зашла его ученость. Да и что вы такое скрываете?
Она помолчала…
– Возможно, скрываю свое будущее, – сказала шутливо, и это могло значить что угодно, а могло и ничего не значить.
