Трактир «Ямайка». Моя кузина Рейчел. Козел отпущения - Дафна дю Морье
Джем мог не ладить с братом, но они оба были в деле. Он прискакал в трактир «Ямайка» предупредить хозяина, что вечером прибудут повозки. Догадаться было несложно. А потом, будучи не вполне бессердечным, Джем посоветовал Мэри убираться в Бодмин. «Это не место для девушки», — сказал он. Никто не знал этого лучше, чем Джем, поскольку он — один из них. Это дело гнусное, проклятое во всех отношениях, без единого луча надежды, и Мэри оказалась посреди всего этого, с тетей Пейшенс на руках, которая была хуже малого ребенка.
Обе повозки были уже загружены, и возницы забрались на козлы вместе со своими товарищами. Этой ночью представление оказалось не слишком длинным.
Мэри видела огромную голову и плечи дяди, стоявшего у крыльца; в руке он держал фонарь, свет которого приглушался шторкой. Затем фургоны загромыхали со двора и повернули налево, как Мэри и ожидала, в направлении Лонстона.
Она отошла от окна и забралась обратно в постель. Вскоре девушка услышала шаги дяди на лестнице: он шел по дальнему коридору к себе в спальню. Сегодня в комнате для гостей никто не прятался.
В следующие несколько дней ничего не случилось, и единственным транспортным средством, проезжавшим по дороге, был дилижанс в Лонстон. Он прогромыхал мимо «Ямайки», напомнив Мэри перепуганного черного таракана. Потом наступило ясное, холодное, бодрящее утро. Земля была покрыта инеем, и солнце сияло в безоблачном небе. Скалистые вершины отчетливо выступали на фоне холодного голубого неба, и трава на пустоши, обычно сырая и коричневая, сегодня сверкала, жесткая и белая от мороза. Вода в корыте во дворе подернулась тонкой корочкой льда. Грязь, по которой прошлись коровы, затвердела, и следы их копыт отлились в жесткие формы, готовые продержаться до следующего дождя. Легкий ветерок, напевая, прилетел с северо-востока, он тоже был холодный.
Мэри, у которой при виде солнца всегда поднималось настроение, решила устроить большую стирку и, закатав рукава выше локтя, погрузила руки в кадку; горячая мыльная вода, вскипая пеной, ласкала ей кожу, приятно контрастируя с морозным, жалящим воздухом.
Жизнь была прекрасна, и девушка пела за работой. Дядя куда-то уехал, а всякий раз, когда он отсутствовал, Мэри охватывало чувство свободы. Здесь, за домом, она была укрыта от ветра, широкое, крепкое строение служило своего рода заслоном, и когда девушка выжала белье и развесила его на чахлом кусте дрока, то увидела, что солнце светит именно туда, так что к полудню все должно было высохнуть.
Настойчивый стук в окно заставил Мэри поднять глаза, и она увидела, что тетя Пейшенс, с побелевшим лицом и явно напуганная, делает ей знаки.
Мэри вытерла руки о передник и побежала к задней двери. Как только она вошла в кухню, тетя вцепилась в племянницу дрожащими руками и начала лепетать что-то невнятное.
— Пожалуйста, успокойся, — сказала Мэри. — Я не понимаю, что ты говоришь. Вот, возьми стул и сядь и, ради бога, выпей воды. Ну, в чем дело?
Бедная женщина качалась на стуле взад-вперед, нервно двигая ртом и то и дело кивая на дверь.
— Это мистер Бассат из Норт-Хилла, — прошептала она. — Я увидела его из окна гостиной. Он приехал верхом, и с ним еще один джентльмен. Ох, боже мой, боже мой, что же нам делать?
Пока хозяйка говорила, во входную дверь громко постучали. Затем, после паузы, в дверь заколотили вновь.
Тетя Пейшенс застонала, кусая кончики пальцев и ломая ногти.
— Зачем он пришел? — воскликнула она. — Бассат никогда сюда не заглядывал. Он всегда старался держаться подальше. Он что-то прослышал, это точно. Ох, Мэри, что же нам делать? Что же нам говорить?
Мэри лихорадочно думала. Если это мистер Бассат и он представитель закона, то это ее единственный шанс заставить дядю ответить за свои злодеяния. Она может рассказать о ночных повозках и обо всем, что видела со времени своего приезда. Она взглянула на дрожащую женщину.
— Мэри, Мэри, ради бога, скажи, что мне говорить? — взмолилась тетя Пейшенс. Она взяла руку племянницы и прижала к своему сердцу.
Теперь в дверь колотили непрерывно.
— Слушай меня, — объявила Мэри. — Нам придется его впустить, не то он вышибет дверь. Соберись хоть как-нибудь. Ничего не нужно говорить вообще. Скажи, что Джосса нет дома, а ты ничего не знаешь. Я пойду с тобой.
Женщина смотрела на нее дикими, полными отчаяния глазами.
— Мэри, — сказала она, — если мистер Бассат спросит тебя, что ты знаешь, ты ведь не выдашь нас, нет? Я могу доверять тебе, правда? Ты же не расскажешь ему о повозках? Если с Джоссом что-нибудь случится, я убью себя, Мэри.
Спорить после этого было не о чем. Мэри готова была на любую дьявольскую ложь, лишь бы ее тетя не страдала. Несмотря на всю иронию положения, нужно было как-то выкручиваться.
— Идем со мной, — велела она тете. — Не будем задерживать мистера Бассата. И не бойся: я ничего не скажу.
Они вместе вышли в прихожую, и Мэри отперла тяжелую входную дверь. Снаружи стояли двое мужчин. Один из них спешился, это он барабанил в дверь. Другой был рослый, дородный малый в плаще с капюшоном, верхом на прекрасном гнедом коне. Он надвинул шляпу на глаза, но Мэри смогла увидеть, что его лицо прорезано морщинами и обветрено, и решила, что ему лет пятьдесят.
— А вы не торопитесь, как я погляжу, — воскликнул незнакомец. — Кажется, здесь не очень-то рады путникам. Хозяин дома?
Пейшенс Мерлин ткнула племянницу в бок, и Мэри ответила:
— Мистера Мерлина нет дома, сэр. Хотите подкрепиться? Я обслужу вас, если вы пройдете в бар.
— Какое, к черту, подкрепиться! — рассердился он. — Я знаю для этого места получше, чем трактир «Ямайка». Я хочу поговорить с хозяином. Это вы жена трактирщика? Когда вы ждете хозяина домой?
Тетя Пейшенс сделала перед ним легкий реверанс.
— Видите ли, мистер Бассат, — сказала она неестественно громко и отчетливо, как ребенок, затвердивший урок, — мой муж уехал сразу после завтрака, и я решительно не могу сказать, вернется ли он сегодня ночевать.
— Хм, — прорычал сквайр, — вот незадача. Мне нужно было перекинуться парой слов с мистером Джоссом Мерлином. Послушайте-ка, моя милая, пусть ваш драгоценный муженек купил трактир «Ямайка» за моей спиной, в своей обычной подлой манере, мы больше в это вдаваться не будем. Но одного я
