Коммунисты - Луи Арагон
— Нет, понятно, в господа бога не верит. Но в общем… говорит, что надо же, чтобы кто-нибудь создал все это. Цитирует Робеспьера: тот, кто не верит в бессмертие души, — поистине самоубийца.
Изображая, как старик Робишон цитирует Робеспьера, Гильом почему-то счел необходимым принять наполеоновскую позу и засунул руку за ворот своей открытой рубашки. Гайяр усмехнулся. Вот так Наполеон! Здорово подрос, да еще этакая круглая физиономия в золотистых точечках веснушек! Под ноги отцу подкатился Боб в перепачканной матроске, красный, запыхавшийся, с блестящими глазенками: — Папа, папа, погляди! Опять с четырьмя листочками! — Гайяр взял у него стебелек и с самым серьезным видом пересчитал листики. Гильом сказал: —До чего сынишка на вас похож! — Отец погладил каштановые волосы мальчика и выпуклый лоб. Нос у него, пожалуй, отцовский, а глаза — нет… Глаза темные, как у Ивонны.
— Иди играй, Боб, иди, милый.
Все это происходило на широкой лужайке, в глубине парка. Оттуда не видно было замка, превращенного в гостиницу, где Гайяры решили прожить три недели, потому что доктор посоветовал повезти маленькую Монику на шальские воды, полечить ее от хронического насморка. И пока они тут жили, Боб, не желая отставать от сестры, с непреодолимым упорством тоже принимал процедуры: ингаляцию, промывание носовой полости. Пришлось уступить ему: он ни за что не соглашался, чтобы старшая сестренка одна играла в водолечебнице.
— И девочка тоже…
— Что?
— Я говорю: и девочка на вас похожа.
— Да что вы! Моника — вылитая мать.
— Не нахожу…
В глубине души Гильом Валье недолюбливал Ивонну Гайяp. Очень уж у нее строгий вид и очень уж похожа на важную даму. Маникюр и все такое. С ней Гильому было не так свободно, как с Робером, больше чувствовалось, что она другого класса. Он говорил про нее: лавочница. И фигура у нее не модная! Толстовата. У Ивонны были томные глаза, волосы она носила длинные, сзади закалывала их высоко и спускала несколько локонов на шею.
— Признавайтесь, — теперь вы довольны, что позволили совершить над собой насилие… А вчера вечером вам очень не хотелось ночевать в гостинице. Вам это казалось изменой.
Гильом приподнял широкие плечи и смущенно усмехнулся. Он был очень недурен собой — белокурый, крепкий парень, немного тяжеловатый, значительно выше среднего роста, очень симпатичное лицо с мелкими веснушками; только шрам в левом углу рта несколько портил лицо, нарушая его симметрию. На руках и ногах золотился пушок. А кисти рук большущие, кулаки молотобойца. На безымянном пальце левой руки нехватало сустава.
— Да знаете… как бы это сказать… Стыдно как-то идти в гостиницу со всем нашим скарбом, просить крова. И потом, мне больше нравится ночевать на свежем воздухе… Ведь круглый год спишь под крышей!
Подошли Ивонна и Мишлина, обняв друг друга за талию. Брюнетка и блондинка. Рядом с госпожой Гайяр Мишлина казалась девочкой, особенно сейчас, в трусиках. Волосы легкие, пышные. И такая она хорошенькая, еще лучше чем в городе, когда ею любовался Жан де Монсэ.
— Вам не кажется, господин Валье, — сказала Ивонна, — что в комнате спать приятнее? Мишлина, ты как находишь?
Гильому не хотелось признаваться, что его испугала роскошь гостиницы «Шато» и вероятная цена номера. Гайяры, конечно, очень любезные люди, пригласили их… Он с удовольствием сказал бы им это, но не знал, как начать… Когда дело касалось денежных вопросов, этот рослый, мускулистый парень терялся, хотя по виду его можно было счесть способным на любую дерзость. А к тому же у Ивонны Гайяр даже на прогулке в поле и то ногти намазаны лаком, да еще темным,
— В котором часу сюда приходят газеты? — спросил он. Мишлина возмутилась: — Ну, уж ты!.. Жить не можешь без газет! — Лицо Гильома передернула гримаса, и он стал совсем некрасивым. Досада подчеркивала грубоватость его черт. Чувствовалось, что столкновения из-за газет между супругами происходят ежедневно.
— Но это же вполне естественно, Мишлина, — мягко сказала госпожа Гайяр, — понятно, что вашему мужу хочется почитать газеты. Такие события…
Гильом посмотрел на нее с благодарностью. Оказывается, у этой женщины длинные черные ресницы! В конце концов, что тут такого дурного, если она делает маникюр? И должно быть, это даже полезно для торговли: она ведь показывает покупателям кольца. Разумеется, если Мишлина отрастит себе такие ногти, как же ей тогда на машинке стучать? Или вот бы он, Гильом, стал с накрашенными ногтями орудовать паяльником. Он захохотал, и пятнышки веснушек побежали навстречу друг другу. Ивонна спросила: — Вы что смеетесь? — Он смущенно поглядел на нее, но, как человек откровенный, ответил: — Да вот, думаю, как бы это было забавно, если б мужчины тоже мазали себе ногти красной краской.
Ивонна инстинктивно прижала кончики пальцев к ладоням. Потом решилась отпарировать: — Зато мужчины другие глупости делают.
В гостинице зазвонил колокол — к завтраку.
— Останьтесь еще на одну ночь, — сказала Ивонна Мишлине. — В казино будет спектакль. Приехали актеры оперетты. Дают «Хижину». Может быть, и не очень смешно, но все-таки развлечетесь немножко.
— Да разве можно! Я в таком виде…
— Я вам дам свое платье, а уж господин Валье пусть не посетует, если пиджак Робера будет на нем плохо сидеть…
Гильом поглядел на плечи Гайяра, потом, скосив глаза, посмотрел на свои плечи…
Боб и Моника поссорились из-за четырехлистного клевера. Чтобы водворить мир, пришлось на них прикрикнуть. — Боб становится невыносимым, — вздыхала Ивонна, но Робер вступился: — В шесть лет все мальчишки невыносимы…
— Нет, — сказал Гильом, — мы не можем остаться. Нам нужнo идти… Мы наметили себе маршрут. И потом… — он не сразу сказал, чтò «потом». Язык не поворачивался сказать, как ему неприятно, чтобы Гайяры еще раз заплатили за дорогой номер с душем. — И потом, Мишлина не любит оперетты. — Он смотрел на нее пристальным взглядом, и Мишлина уже хорошо знала этот взгляд. Она сразу опечалилась. Бесполезно противоречить этому упрямцу. Значит, так она и не увидит «Хижину».
Прошли какие-то соседи Гайяров из гостиницы «Шато», поздоровались. Тоже супружеская пара, и уже настоящие буржуа. Муж в белых брюках и в синем пиджаке без воротника, в обтяжку. Он исподтишка окинул гостей Гайяра недоброжелательным взглядом. Потом сказал: — Вы утром слушали радио, господин Гайяр? Это ужасно! Куда, спрашивается, мы идем?..
VI
— Можно
