Питер Акройд - Кларкенвельские рассказы
Незадолго до этой встречи Джолланд услышал о странном случае, приключившемся совсем неподалеку, в Сатерке. Молодая пара, занимавшаяся пошивом башмаков, оставила в снятой ими лавке одномесячную дочку по имени Джоан де Эрлонд; пока девочка мирно спала в колыбельке, родители решили пройтись перед вечерней молитвой по торговой улице до моста, но по оплошности неплотно закрыли дверь в лавку. С улицы в дом забрел хряк и, хотя малышка была туго запеленута, нанес ей, как выразился Джолланд, «смертельный укус в правый висок». Вернувшись домой, мать ужаснулась, схватила ребенка на руки, но к полуночи девочка угасла. Ничего больше об этом происшествии монах не знал, однако оно заново разожгло в нем острый интерес к роли, которую играет в человеческой жизни рок. Суждено ли было тому хряку пожрать младенца? И не отмечены ли животные знаком того или иного небесного тела?
— Вообще говоря, даже если Венера соединилась с Юпитером, она все равно не могла противостоять злобе Марса на хряка. Однако же свод небесный продолжал вращение, и ребенок подпал под опасное влияние Сатурна, которое и предопределило его гибель. Во всяком случае, так утверждают многие.
— Подобные доводы годятся лишь для малых детей. — Вавасура явно раздражало, что ученый человек рассуждает о подобных пустяках. — Ты мне напоминаешь ясновидцев, что пытаются разглядеть будущее в тазу с водой, прочесть его на блестящем лезвии меча или с помощью ослиной лопатки.
— Я, господин законник, отношусь к этому совсем не так серьезно, как вам показалось. Я лишь строю предположения. Многие, однако, верят, что все на свете предначертано и предрешено, даже количество душ, которым уготовано райское блаженство.
Внезапно Вавасур молитвенно сложил руки и, подражая благочестивой пастве под водительством Эксмью, нараспев произнес:
— Я — над миром. В этом мире меня нет.
— Откуда вам известен этот кант?
Барристер рассмеялся, скрывая смущение.
— А, пустяки. Слыхал однажды в суде. Скажи-ка мне вот что, Джолланд. Как различить провидение и судьбу?
— Провидение управляет всем изменчивым сущим в соответствии с Божьим Промыслом. Судьба же есть некий план, по которому все переменчивое происходит во времени. Отправляемся мы, скажем, в паломничество в Кентербери. Сознавая, что наша цель — добраться до Кентербери, я навряд ли предвижу бесчисленные происшествия, которые могут случиться по дороге.
— Выходит, здесь нет Божьего Промысла, так? Но разве Богу не известно досконально, как мы пройдем сей путь? Ведь было же сказано, что человек грешит и становится грешником по воле Господа. Ибо грешник подчиняет свою волю воле Божией. Ежели человек ненавидит свой грех, ему достаточно лишь вспомнить, что изначально подтолкнул его к этому сам Господь. Верно?
— Не спорю, некоторые приходят именно к такому заключению, да только логика доказательства их подводит. Если все заранее предрешено, к чему тогда мучиться, какой путь выбрать в каждом конкретном случае?
— Тебе известно, что Генри Болингброк и шестьдесят его приверженцев высадились в Англии?
— Что мне до того?
— Он намерен убить Ричарда и захватить трон. Это неизбежно? Предопределено Господней волей?
— И да, и нет.
— А тем временем, в ожидании Божьего суда, страна будет тонуть в крови. И в этом весь смысл? Я только задаю вопрос.
Раздражение Вавасура бросалось в глаза; наверно, что-то сильно гнетет законника, подумал монах; а смятен он потому, что совесть нечиста. Пожалуй, стоит даже усилить это смятение, чтобы хоть немного обуздать его гордыню.
— У меня тут под рукой ученый труд Блаженного Иеронима «De situ et nominibus»[75] внятно разъясняющий вопрос. Позвольте, я его достану.
Он отомкнул цепочку на книге, другим ключиком отпер пряжку на ремешке, стягивавшем великолепный, роскошно иллюминированный том: по ярким заглавным буквам порхали птицы и скакали обезьяны. Джолланд провел указательным пальцем по веленевой бумаге:
— На каждую страницу идет целая овечья шкура. Получается, здесь перед нами овечье стадо, да не одно. — Он бережно, чтобы не поломать и не порвать, переворачивал листы. — Где-то тут Иероним пишет, что всё происходящее на свете неизбежно, что судьба каждого из нас кроится раньше, чем первая распашонка. Ага, вот. Позвольте, я вам прочту. — И с ходу стал переводить с латинского: — Ибо некоторые говорят: если Бог всё предвидел заранее — и потому нет способа обмануть Бога, — так тому и быть, даже если люди клялись, что этого ни за что не случится. Не бывает ни мысли, ни поступка без Божественного Промысла. В противном случае было бы позволительно утверждать, что Бог не обладает точным знанием будущего, однако приписывать Ему подобный промах было бы неверно, отвратительно и грешно. И дальше еще о том же.
Вавасур беспокойно заерзал на стуле:
— В приделе собора Святого Павла на одной гробнице лежит камень. На нем высечена надпись. Выходит, сейчас мне известно больше, чем мудрейшему из вас. Разве это справедливо?
— Даже не сомневайтесь, — отозвался монах, не отрываясь от книги. — Вот как обосновывает это ученый отец. Дело не в том, что события происходят только потому, что они предопределены; скорее, суть в том, что все происходящее действительно предопределено. Тонкое замечание, вполне достойное столь могучего ума, верно?
За годы судебных разбирательств в Вестминстер-Холле барристер привык к юридической софистике и со знанием дела одобрил рассуждение. Если на кону лишь слова, то чем оратор образованней, тем лучше.
— В другом месте Иероним предлагает еще одно толкование, — продолжал Джолланд. — Если человеку предначертано сесть за определенный стол в трапезной, по вашему мнению, он сядет за него, в конце концов?
— Считаю, да, сядет.
— Здесь действуют два вида неизбежности. Первый, с точки зрения данного человека, — это необходимость сесть. Второй же важен для вас — это необходимость верно видеть события.
— Э, нет, Джолланд. Ignotum per ignocius. Нельзя объяснять неизвестное с помощью еще менее известного. Чем диктуется необходимость сесть? И неужели нам дано постичь божественную суть событий с помощью какого-то деревянного стола? Ваш Бог непознаваем.
— Мой Бог?
— Бог, который выстраивает наши судьбы. Он же невидим.
— А вот монахиня утверждает иное. Она с Ним беседует.
— Ах, монахиня… Та ведьма. Лондонская блудница, вот она кто. — Джолланд снова поразился снедающей законника ярости; Вавасур прямо-таки кипел гневом. — Прикрываясь своей насквозь фальшивой верой, она морочит глупцов и ведет их по краю бездны.
— Однако добрый доктор Томас учит нас, что душа обладает даром постигать истину и силой воли и разума устремляться к Богу. Быть может, такова и наша монахиня?
— Добрый доктор ошибается, Джолланд. Бог нашей воле неподвластен. И нашим разумом непостижим. Разум поглощен делами мирскими, не божественными. Приведу пример. Самоубийство не грех, если свершается по Господнему повелению.
— Ну, нет. Чтобы на веки вечные быть Богом проклятым?
— А кто может этот грех предотвратить? Ты, к примеру, можешь помешать свинье пожрать младенца? — Вавасур вскочил из-за стола и подошел к эркерному окну, за которым виднелись принадлежавшие аббатству мукомольня и пекарня. — Зачем, господин монах, ты изводишь себя, подолгу просиживая здесь? Жалка та мышь, что прячется в одну и ту же норку.
Монах не обиделся; он смолоду привык к смирению.
— Здесь, среди манускриптов, сэр Майлз, я обретаю душевный покой. Вы живете в мире людей и событий, а потому, даже напрягши фантазию, не в силах вообразить какой-либо иной жизни. А тут, в этом сундуке, хранится книга, рассказывающая мне об ангелах и мудрых старцах, что ходят по нашей земле. Мы с вами…
Внизу, во дворе, послышались громкие голоса, и Джолланд тоже подошел к окну. Оказалось, четыре или пять нищих сумели пройти в калитку и, столпившись у пекарни, клянчили хлеба.
— Они до того голодны, что готовы совать в рот все подряд, — заметил Джолланд. — В основном питаются кузнечиками.
Беспрестанно уговаривая незваных гостей удалиться с миром, монахи-пекари бросали попрошайкам грубый черный хлеб с половой и бобами да лепешки, выпеченные из остатков вчерашней трапезы.
— Чистилище они прошли здесь, на земле, и после смерти наверняка вознесутся в рай.
— Они, монах, до того бедны, что им в общем-то плевать, что именно их ждет, рай или ад. В самом деле, какая им разница, ведь последний покой они найдут в каком-нибудь вонючем придорожном стойле.
— «Вперед, вперед, паломник! Из стойла, скотина, пошел!»[76]
По лицу барристера монах понял, что тот цитаты не опознал.
— Боюсь, я совсем ушел в свои мысли, сэр Майлз. Вы сравнили меня с мышью в норке. По-моему, я больше похож на пса. Когда он грызет кость, сотрапезник ему не нужен. Старинные книги вокруг — вот мои кости.
