Маркиз Сад - Занимательные истории, новеллы и фаблио
– Пойдем, безжалостный, войдем в храм, где вас поджидает богиня.
Произнося это, он заводит Дютура в подготовленный будуар, где любовница Ранвиля в необычайно элегантном дезабилье, но под густой вуалью, возлежит на бархатной оттоманке. Ничто не скрывает ее пышного обольстительного стана, одно лицо остается невидимым. Она заранее предупреждена и готова подшутить.
– Вот уж действительно красавица, – восклицает Дютур, – но отчего лишать меня удовольствия полюбоваться ее чертами, ведь мы не в серале великого визиря!
– Больше ни слова. Все дело в стыдливости.
– Какой еще стыдливости?
– Неужели вы полагаете, что я ограничился бы показом форм и одежд моей любовницы? Разве не станет триумф мой куда полнее, сорви я все покровы и продемонстрируй прелести, чьим счастливым обладателем я являюсь. Но эта молодая женщина отличается особой скромностью, она сгорела бы со стыда от столь детального осмотра. И все же она дала согласие, но непременное условие – лицо закрыто вуалью. Вы наверняка знаете, что такое женская стыдливость и деликатность, господин Дютур, стоит ли человеку столь тонкого вкуса, как вы, напоминать об уважении к подобным вещам!
– Как, вы на самом деле намерены показать мне все?
– Все-все, я ведь уже сказал. Я совершенно лишен ревности. Счастье, вкушаемое в одиночку, кажется мне пресным, я испытываю радость лишь от блаженства, разделенного с ближним.
В подтверждение своих высказываний Ранвиль сдергивает газовую косынку, вмиг обнажая самую прекрасную грудь, какую только можно себе представить. Дютур буквально пылает от вожделения.
– Ну, – спрашивает Ранвиль, – вам это нравится?
– Это прелести самой Венеры!
– Согласитесь, столь белоснежные и упругие полушария созданы для страсти... Прикоснитесь к ним, друг мой, прикоснитесь, порой глаза обманывают нас; я считаю, чтобы вкусить сладострастие, надо использовать все органы чувств.
Не в силах пренебречь безграничной любезностью приятеля, Дютур дрожащей рукой ощупывает прекраснейшую в мире грудь.
– Спустимся пониже, – задирая до пояса юбку из легкой тафты и не встречая никакого противодействия, говорит Ранвиль. – Итак, что скажете об этих бедрах, признайте, святилище любви держится на прекрасных колоннах, не правда ль?
Славный Дютур ощупывает все, что раскрывает перед ним Ранвиль.
– Хитрец, я понимаю вас, – продолжает услужливый друг, – это нежное святилище, прикрытое легким пушком самими грациями... Вы сгораете от нетерпения приоткрыть его, не так ли? Да что уж, бьюсь об заклад, вы не прочь запечатлеть там поцелуй.
Дютур окончательно теряет голову, дрожа, задыхаясь, кружась в водовороте ощущений, от представшего его глазам зрелища. Его снова ободряют... И опытными пальцами он ласкает преддверие храма, сладостно приотворившегося навстречу его желаниям. Припав дозволенным божественным поцелуем, он наслаждается им добрый час.
– Друг, – говорит он, – я больше не могу, прогоните меня из вашего дома либо разрешите двинуться дальше.
– Как это дальше, куда, черт возьми, намерены вы продвинуться, хотел бы я спросить?
– Ах, вы меня не понимаете, я пьян от любви, я больше не в силах сдерживаться.
– А вдруг эта женщина уродлива?
– С такими божественными прелестями – никогда не поверю.
– А если она...
– Да кто бы она ни была, повторяю, дорогой мой, я больше не могу терпеть.
– Тогда смелей, неудержимый друг мой, вперед, раз уж так – ублаготворите себя. Надеюсь, потом вы будете мне признательны за подобную снисходительность?
– Ах! Еще бы!
Тут Дютур осторожно отодвигает друга в сторону, словно побуждая оставить его с женщиной наедине.
– О! Покинуть вас – нет, на это я не соглашусь, – говорит де Ранвиль, – неужели вы настолько щепетильны, что не сумеете излиться в моем присутствии? Между мужчинами не должно быть таких предрассудков. Итак, мое условие – либо при мне, либо никак.
– Да хоть при самом дьяволе, – говорит едва живой Дютур, устремляясь к алтарю, где предстоит воскуриться его фимиаму, – раз вы требуете, я согласен на все...
– Кстати, – хладнокровно произносит Ранвиль, – облик ее мог ввести вас в заблуждение, и кто знает, ведь утехи, обещанные столькими приманками, могут обмануть ваши ожидания... О! Никогда, никогда еще не видел столь любострастного пыла.
– Но эта проклятая, эта коварная вуаль, друг мой, скажите, когда же мне можно избавиться от нее?
– Попозже... В последний момент, в тот восхитительный миг, когда чувства наши достигают божественного опьянения и мы становимся счастливыми, как боги, а порой и счастливее их. Это неожиданное открытие удвоит ваш восторг. К радости обладания телом Венеры прибавится невыразимая сладость созерцания черт Флоры, и вместе они усилят ваше блаженство. Вы окунетесь в этот океан наслаждений, где человек находит смысл своего существования... Вы мне дадите знак...
– О! Вы и сами догадаетесь, – говорит Дютур, – вот я уже приближаюсь к этому моменту.
– Да, вижу, вас уже понесло.
– Я уже близко... О друг мой, сейчас он придет, этот небесный миг, прочь, прочь эти покровы, хочу увидеть само Небо.
– Вот оно, – говорит Ранвиль, убирая прозрачную вуаль. – Однако берегитесь, от иного рая недалеко и до ада.
– О Небо праведное! – кричит Дютур, узнавая свою жену. – Как! Это вы, сударыня... что за странная шутка, сударь, да вы заслуживаете... А эта мерзавка...
– Минутку, одну минутку, эх как разошелся. Прежде всего наказания заслуживаете вы. Поймите, друг мой, следует быть поосмотрительнее с незнакомыми людьми и не позволять себе того, что вы вчера допустили со мной. Ведь бедолага Ранвиль, с которым вы, милостивый государь, столь дурно обошлись в Орлеане... это я. В Париже, как видите, мой черед раздавать долги. Впрочем, вы преуспели даже более, нежели предполагали. Воображая, что наставляете рога мне, вы, в конечном счете, наставили рога себе самому.
Дютур прочувствовал обоснованность урока. Пожав приятелю руку, он признал, что получил по заслугам.
– Но эта изменница...
– Бросьте, разве она не последовала вашему же примеру? Разве разумен варварский закон, безжалостно заковывающий в цепи слабый пол, предоставляя нам, мужчинам, полную свободу? И какое из прав, указанных природой, позволило вам запереть жену в Сент-Оре, в то время как сами и в Париже, и в Орлеане наставляете другим мужьям рога? Это несправедливо, друг мой; очаровательная особа, которую вы не сумели оценить по достоинству, принялась за поиски других побед. И поступила верно, ибо нашла меня. Я сделал ее счастливой. Ничего не имею против, если вы поступите также с госпожой де Ранвиль. Так будем же счастливы все вчетвером, и пусть жертвы злой судьбы не станут жертвами людского произвола.
Дютур подтвердил правоту приятеля. Однако по воле непостижимого рока он уже безумно влюбился в собственную жену. Несмотря на язвительный нрав, Ранвиль был человек покладистый, а потому не устоял против неотступных просьб Дютура вернуть жену. Молодая особа тоже не возражала. Так завершилась эта единственная в своем роде история, явившая пример хитроумного сплетения ударов судьбы с причудами любви.
Око за око
Некий почтенный буржуа из Пикардии – быть может, потомок кого-нибудь из прославленных трубадуров с берегов Уазы или Соммы, – чье размеренно-унылое существование недавно было извлечено из мрака забытья одним великим писателем нашего столетия, проживал в знаменитом своими литераторами городе Сен-Кантене вместе с женой и троюродной сестрой, монашкой местного монастыря.
Троюродной сестре – миниатюрной брюнетке с живыми глазками, лукавой мордашкой, вздернутым носиком и стройной фигурой – было двадцать два года, и последние четыре года она провела в монастыре. Сестра Петронилла – таково было ее имя – отличалась не только приятным голосом, но и бурным темпераментом, явно превосходящим ее религиозный пыл.
Что же до господина д'Эсклапонвиля – так звали нашего буржуа, – то этот добродушный толстяк годов этак двадцати восьми безоговорочно предпочитал кузину госпоже д'Эсклапонвиль: он спал с женой уже целых десять лет, а, как известно, десятилетняя привычка губительно влияет на огонь супружеских страстей.
Госпожа д'Эсклапонвиль – без описания ее портрета не обойтись, да и за кого прослывешь, если не станешь живописать в наш склонный к изобразительности век, когда ни одна трагедия не будет сыграна, пока не сменят хотя бы шесть различных декораций на разные сюжеты, – так вот, госпожа д'Эсклапонвиль была белобрысая, чуточку бесцветная, зато белолицая, с выразительными глазами, пухленькая и толстощекая – словом, то, что в народе зовут милашечка.
До сих пор госпожа д'Эсклапонвиль еще не ведала способов мщения неверному супругу. Благоразумная, как и ее матушка, прожившая восемьдесят три года, ни разу не изменив своему единственному мужчине, госпожа д'Эсклапонвиль была еще настолько наивна и чиста, что и не подозревала о существовании страшного преступления, окрещенного казуистами адюльтером, а любителями все смягчать – попросту непостоянством. Однако обманутая женщина мгновенно извлекает из обиды и злопамятства уроки отмщения и, зная, что ни один из них не остается безнаказанным, сумеет все обставить так, чтобы ее не в чем было упрекнуть. Госпожа д'Эсклапонвиль наконец заметила, что ее ненаглядный муженек зачастил в гости к троюродной сестре.
