Ричард Олдингтон - Смерть героя
Поллак был похитрей старика Слаша. Он мгновенно и безошибочно раскусил Изабеллу, весьма вежливо отклонил ее попытки разругаться с ним и столь же вежливо отказался принять ее у себя. Но так очевидно было, что он – джентльмен и притом человек состоятельный, что ей просто нечего было возразить, когда он предложил Джорджу Огесту раз в неделю присылать «Джорджи» к ним – выпить чаю и поучиться играть в шахматы. В Мартинс Пойнте все были помешаны на шахматах, это даже считалось признаком хорошего тона. До знакомства с Поллаками Джордж ходил играть в шахматы к одному весьма почтенному, но очень дряхлому старичку, который все свои еще уцелевшие умственные способности вкладывал в игру; на бессмысленные вирши – другую свою страстишку – и вообще ни на что больше уже не оставалось ни капли разума. Итак, теперь каждую среду Джордж ходил пить чай к Поллакам.
Всякий раз они честно и добросовестно начинали с партии в шахматы, потом пили чай, а потом разговаривали. Лишь много лет спустя Джордж понял то, чего тогда и не подозревал: что Поллак старался не только согреть его сочувствием и пониманием, которых ему так не хватало, но и незаметно, исподволь развить его ум. У Поллака было много андерсоновских альбомов115, он давал Джорджу их перелистывать, а сам словно между прочим, но тонко и со знанием дела рассказывал об итальянском зодчестве, о различных стилях в живописи, о работах Делла Роббиа116; а миссис Поллак порой вслух вспоминала какой-нибудь забавный случай из их странствий. Поллак отличался изысканными манерами – и уже одним своим примером отучал Джорджа от мальчишеской грубоватости и неотесанности. Он даже стал учить Джорджа ездить верхом – в дни его молодости этим искусством должен был владеть каждый порядочный человек, Поллак никогда не читал нотаций и не похлопывал Джорджа по плечу, он только тактично подсказывал или учил собственным примером. Он всегда как бы предполагал, что Джорджу и самому известно то, о чем ему говорят так точно и ясно, хотя и мимоходом. Очень показательно, каким простым способом Поллак заставил Джорджа изучить французский язык. Однажды он рассказал мальчику несколько забавных историй о своем пребывании в Париже в дни молодости; слушая его, Джордж перелистывал альбом автографов Наполеона, Талейрана117 и других знаменитых французов – прочесть эти письма он, разумеется, не мог. Придя через неделю, Джордж застал Поллака за чтением.
– А, Джорджи! Добрый день. Послушайте, какую прелесть я тут нашел. Что вы об этом скажете?
И нараспев, как он обычно читал стихи, Поллак прочел «Младую узницу» Андре Шенье.118 Пришлось сконфуженному Джорджу признаться, что он ничего не понял. Поллак протянул ему книгу – прекрасное издание Дидо119 с крупным и четким шрифтом, но не таковы были полученные в школе познания Джорджа, чтобы он мог одолеть Шенье по-французски.
– Ох, как бы я хотел прочесть это по-настоящему! – вздохнул он. – А как вы изучили французский?
– Да в Париже, наверно. Знаете, «приятно изучать чужой язык посредством глаз и губок милой»120. Но вы можете научиться французскому очень быстро, если возьметесь всерьез.
– А как? В школе я занимался французским целую вечность – и все равно, сколько ни пробовал, читать не умею.
– В школе вас научили только держать в руках инструменты, а теперь вам надо научиться ими пользоваться. Возьмите «Три мушкетера», прочтите несколько страниц подряд, отмечая незнакомые слова, потом отыщите их в словаре, выпишите и постарайтесь запомнить. Не очень на них задерживайтесь, постарайтесь увлечься самим ходом повествования.
– Но я уже читал «Трех мушкетеров» по-английски.
– Тогда попробуйте «Двадцать лет спустя». Возьмите мою книгу, можете делать на ней пометки.
– Нет, спасибо, у нас дома есть дешевое издание.
За две недели Джордж просмотрел первый том романа Дюма. Через месяц он уже мог без труда читать несложную французскую прозу, через три месяца он прочел Поллаку вслух «Младую узницу», а потом Поллак завел речь о Ронсаре121 и открыл перед ним новые горизонты.
Братья Конингтон были еще молодые люди, старший – начинающий адвокат. Они тоже говорили с Джорджем о книгах и картинах, причем вкусы их, хоть и не такие устоявшиеся, как у Поллака, впитавшего изысканную культуру Второй империи122, были зато куда современнее. А главное, в Конигтонах Джордж обрел добрых товарищей, узнал прелесть нескончаемых отвлеченных споров, рассуждений о жизни, прелесть дружеских шуточек и острот, научился смеяться. И Дональд и Том были отличными ходоками, Джордж, естественно, как все почтенные буржуа, среди которых он вырос, воображал, что пройти пешком пять миль – предел человеческих возможностей. Коннингтоны, подобно Поллаку, обращались с ним, как с равным, словно он и сам прекрасно мог делать все то, чему они его учили на собственном примере. И вот однажды, приехав на субботу и воскресенье в Мартинс Пойнт, Дональд сказал – похоже, Джордж не прочь пройтись. Они бродили целый день, и Джорджу навсегда врезалась в память эта прогулка, он запомнил даже дату – второе нюня. Был тихий, безоблачный денек, какие выдаются в Англии не часто даже в июне. Джордж и Дональд вышли из Хэмборо после завтрака и, смеясь и болтая, размеренно, неторопливо зашагали к холмам. Дональд, очень довольный, что можно на несколько часов забыть обо всех делах и обязанностях, был в ударе, смеялся и шутил. Бродя в одиночестве, Джордж никогда не заходил дальше, чем на четыре мили от дома, а тут часа через два они поднялись на гребень последней гряды меловых холмов, и перед ними вдруг открылась бескрайняя плодородная равнина с лесами, пашнями и зарослями хмеля, сверкающая под теплыми солнечными лучами. Забавно изогнутые «носы» хмелесушилок дымили и посапывали над округлыми кронами росших тут и там вязов. Отсюда видны были шпили трех церквей и добрый десяток деревушек. И – тишина, только жаворонки заливаются высоко над головой.
– Бог ты мой! – немного напыщенно, по своему обыкновению, воскликнул Дональд, – Какой прекрасный вид!
Что и говорить, вид был прекрасный, и не забыть этой минуты, когда впервые поднялся на вершину и перед тобой сверкает в солнечных лучах неведомый край, и вьются, убегая, и зовут белые дороги, в зелени живых изгородей, – настоящие английские дороги.
Во все горло распевая: «Где ты бродишь, моя красотка?»123 – Дональд стал спускаться с холма, Джордж нерешительно двинулся за ним. У него уже побаливали ноги, время шло к двенадцати – как же они успеют вернуться к обеду? А если опоздают, что скажут дома? Он смущенно поделился с Дональдом своими опасениями.
– Что? Устал? Опомнись, друг, да мы только вышли! Вот еще через четыре мили будет Кроктон, там в трактире и закусим. Я всех предупредил, что мы вернемся только к вечеру.
То был необыкновенный, счастливый день, весь – восторг и блаженная усталость. Ноги Джорджа нестерпимо ныли, хотя всего-то приятели прошли за день каких-нибудь пятнадцать миль; но ему совестно было признаться в этом Дональду, который в конце пути, казались, был так же свеж и бодр, как и в начале. Джордж вернулся домой, переполненный чудесными впечатлениями, в которых еще и сам не разобрался, все смешалось: долгая беседа и минуты, когда без слов радуешься тому, что рядом друг; полуденный зной, парк, где бродят олени, и красные кирпичные стены дворца в георгианском стиле,124 которым они долго любовались; крытый соломой домик в Кроктоне – кабачок, где им подали хлеб с сыром и пикули и где он впервые в жизни узнал вкус пива – и старинная кроктонская церковь, украшенная искусной резьбой. Позавтракав, они с полчаса просидели на кладбище, Дональд неторопливо курил трубку. Нарядная бабочка-адмирал с алой перевязью через крыло опустилась на плоскую серую могильную плиту, испещренную оранжевыми и зеленовато-серыми пятнами лишайника. С неслыханным глубокомыслием приятели рассуждали о Платоне125, уподобившем душу человеческую – Психе – мотыльку, и о смерти, и о том, что конечно же нельзя согласиться с теологией и с идеей личного бессмертия. Но говорили они об этом очень бодро: когда же и решать столь жгучие, мучительные вопросы, как не после доброй выпивки и солидной закуски? Им было так хорошо и весело в этот солнечный денек, точно беззаботным щенятам, просто не верилось, что они тоже когда-нибудь умрут. И это очень мудро с их стороны: вспомните, мудрейший философ Монтень126 всю первую половину своей жизни готовился к смерти, а всю вторую половину доказывал, что куда мудрее вовсе о ней не думать, – успеется, об этом подумаем тогда, когда придет время умирать.
Для Дональда это был просто славный денек, очень скоро слившийся с другими приятными но полузабытыми, словно окутанным дымкой воспоминаний. Для Джорджа это было событие чрезвычайной важности. Впервые он испытал и постиг, что такое мужская дружба, – прямота и доброжелательство в отношениях и в разговоре, ни тени подозрительности, близость и взаимопонимание, которые возникают вдруг сами собой. Да, это было главное. Но ему открылась еще и прелесть дальних странствий. Это звучит нелепо – не смешно ли пятнадцатимильную прогулку назвать странствием! Но ведь можно проехать пароходом или поездом тысячи миль из страны в страну, от одного отеля до другого, и ни на минуту не ощутить, что это значит – странствия. Странствовать – значит изведать неожиданные приключения, исследовать новые места, оставлять позади милю за милей, неутомимо радоваться всему, что уже радовало тебя не раз и открывать все новые источники наслаждений. Вот почему так ужасен туризм: приключения, исследования и открытия он втискивает в условные рамки, отмеряет, отвешивает, раскладывает по полочкам – и это нелепо и бессмысленно. Приключения – это значит, что с тобой может случиться что-то такое, чего не ждешь. Открытия – значит, ты испытываешь что-то такое, чего прежде никогда не испытывал. Но разве возможны какие-то приключения и открытия, если ты позволяешь кому-то другому – а особенно бюро путешествий! – все устроить по заранее составленному расписанию? Важно ведь не то, что видишь новые красивые места, важно, что видишь их сам. И если хочешь чувствовать, что позади остается миля за милей, иди пешком. Отшагай за три недели триста миль – и куда полнее изведаешь дух странствий, увидишь и испытаешь несравнимо больше удивительного и прекрасного, чем если проедешь тридцать тысяч миль поездом или пароходом.
