Карел Чапек - Рассказы и очерки
— Постойте, — прервал ее судья. — Против вас есть свидетельница. Миссис Мак Лири, расскажите, как было дело.
— Миссис Мейерс предсказала мне по картам, — бойко заговорила миссис Мак Лири, — что не пройдет и года, как я выйду замуж. На мне, мол, женится молодой богач и я уеду с ним за океан…
— А почему именно за океан? — поинтересовался судья.
— Потому что во второй кучке была пиковая десятка. Миссис Мейерс сказала, что это дорога.
— Вздор! — проворчал судья. — Пиковая десятка — это надежда. Дорогу предвещает пиковый валет, А если с ним рядом ляжет семерка бубен — это значит дальняя дорога с денежным интересом. Меня не проведешь, миссис Мейерс. Вот вы нагадали свидетельнице, что не пройдет и года, как она выйдет за молодого богача, а она уже три года замужем за примерным полицейским комиссаром Мак Лири. Как вы объясните такую несообразность?
— Господи боже, — невозмутимо ответила старая дама, — без промахов не обходится. Эта особа пришла ко мне франтихой, а левая перчатка у нее была рваная. Значит, денег у нее не густо, а пыль в глаза пустить хочется. Сказала, что ей двадцать лет, а самой двадцать пять.
— Двадцать четыре! — воскликнула миссис Мак Лири.
— Это все равно. Видно было, что ей хочется замуж: она корчила из себя барышню. Поэтому я гадала ей на замужество и на богатого жениха. Я считала, что это для нее самое подходящее.
— А причем тут трудности, пожилой король и заокеанское путешествие?
— Для полноты впечатления, — откровенно призналась миссис Мейерс. — За гинею надо наговорить с три короба…
— Достаточно, — сказал судья. — Миссис Мейерс, такое гаданье — не что иное, как мошенничество. Гадать надо умеючи. В этом деле существуют разные теории, но имейте в виду, что десятка пик никогда не означает дороги. Приговариваю вас к пятидесяти фунтам штрафа, на основании закона против фальсификации продуктов и продажи поддельных товаров. Кроме того, вас подозревают в шпионаже, в чем, я полагаю, вы не сознаетесь?
— Как бог свят!.. — воскликнула миссис Мейерс, но судья прервал ее:
— Хватит, вопрос решен. Поскольку вы иностранка и лицо без определенных занятий, органы политического надзора, используя предоставленное им право, высылают вас за пределы страны. Всего хорошего, миссис Мейерс, благодарю вас, миссис Мак Лири. И не забудьте, миссис Мейерс, что такое гаданье бессовестно и цинично.
— Вот беда, — вздохнула старая дама. — А у меня только что начала создаваться клиентура…
Спустя год судья Келли и комиссар Мак Лири встретились.
— Отличная погода, — приветливо сказал судья, — кстати, как поживает миссис Мак Лири?
Мак Лири поморщился.
— Видите ли, мистер Келли, — не без смущенья сказал он, миссис Мак Лири… Словом, мы в разводе.
— Да что вы! — удивился судья. — Такая красивая молодая женщина!
— Вот в том-то и дело, — проворчал Мак Лири. — В нее ни с того ни с сего по уши влюбился один молодой франт… миллионер… торговец из Мельбурна… Я ее всячески удерживал, но… — Мак Лири безнадежно махнул рукой. — Неделю назад они уехали в Австралию.
1928
Ясновидец
— Меня не так легко провести, уверяю вас, господин прокурор, — сказал Яновиц. — Недаром я еврей, а? Но то, что делает этот человек, выше моего разумения. Тут не только графология, тут бог весть что такое. Представьте себе, дают ему образец почерка в незапечатанном конверте. Он даже не поглядит, только сунет пальцы в конверт, пощупает бумагу и при этом малость скривит рот, словно ему больно. И тут же начинает описывать характер человека по почерку… Да как описывать, — диву даешься! Все насквозь видит! Я дал ему в конверте письмо старого Вейнберга, так он все выложил: и что у старика диабет и что он на краю банкротства. Что вы на это скажете?
— Ничего, — сухо ответил прокурор. — Может, он знает старого Вейнберга.
— Но ведь он даже не видел почерка, — живо возразил Яновиц. — Он уверяет, что у каждого почерка свой флюид, который вполне отчетливо ощутим. Это, говорит он, такое же физическое явление, как радиоволны. Господин прокурор, тут нет жульничества: этот самый князь Карадаг даже денег не берет, он, говорят, из очень старинной бакинской семьи, мне один русский рассказывал. Да что я буду вас убеждать, приходите лучше сами поглядеть, сегодня вечером он будет у нас. Обязательно приходите!
— Послушайте, господин Яновиц, — отвечал прокурор, — все это очень мило, но иностранцам я верю мало, от силы наполовину, особенно если источники их существования мне неизвестны. Русским я верю еще меньше, а этим факирам и совсем мало. Если же он вдобавок князь, то я не верю ему ни на грош. Где, вы говорите, он научился этому? Ага, в Персии. Оставьте меня в покое, господин Яновиц. Восток — это сплошное шарлатанство.
— Ну, что вы, господин прокурор, — возразил Яновиц. Этот молодой человек все объясняет с научной точки зрения. Никакой магии или потусторонних сил. Говорю вам, чисто научный метод.
— Тем более это шарлатанство, — изрек прокурор. — Удивляюсь вам, господин Яновиц. Всю жизнь вы обходились без «чисто научных методов», а теперь ухватились за них. Ведь будь здесь что-нибудь серьезное, все это давно было бы известно науке, как вы полагаете?
— М-да… — промычал Яновиц, слегка поколебленный. — Но ведь я сам свидетель того, как он раскусил старого Вейнберга. Это было просто гениально.
Знаете что, господин прокурор, приходите все-таки посмотреть. Если это жульничество, вы сразу увидите, на то вы и специалист. Вас ведь никто не проведет, а?
— Да, едва ли, — скромно отозвался прокурор. — Ладно, я приду, господин Яновиц. Приду только затем, чтобы раскусить этот ваш феномен. Просто позор, до чего у нас легковерны люди. Но вы ему не говорите, кто я такой. Вот погодите, я ему покажу один почерк, это будет необычный случай. Ручаюсь, что я изобличу его в обмане.
Надобно вам сказать, что прокурору (или, точнее говоря, старшему государственному прокурору доктору прав господину Клапке) предстояло на ближайшей сессии суда присяжных выступить обвинителем по делу Гуго Мюллера, обвиняемого в убийстве с заранее обдуманным намерением. Фабрикант и богач Гуго Мюллер был обвинен в том, что, застраховав на громадную сумму жизнь своего младшего брата Отто, утопил его в Доксанском пруду[47]. Подозревали его и в том, что несколько лет назад он отправил на тот свет свою любовницу, но этого, разумеется, нельзя было доказать. В общем, это был крупный процесс, и Клапке хотелось блеснуть на нем. Он работал над делом Мюллера со всей свойственной ему энергией и проницательностью, стяжавшими ему славу одного из самых грозных прокуроров. Дело, однако, было не вполне ясное, и прокурор отдал бы что угодно, хотя бы за одно бесспорное доказательство. Но, для того чтобы отправить Мюллера на виселицу, обвинителю приходилось больше полагаться на свое красноречие, чем на материалы следствия. Да будет вам известно, что добиться смертного приговора для убийцы — дело чести прокурора.
В тот вечер Яновиц даже немножко волновался, представляя ясновидца прокурору.
— Князь Карадаг, — сказал он тихим голосом. — Доктор Клапка… Пожалуй, можно начинать, не так ли?
Прокурор испытующе взглянул на этот экзотический экземпляр. Перед ним стоял худощавый молодой человек в очках, лицом похожий на тибетского монаха. Пальцы у него были тонкие, воровские. «Авантюрист!» — решил прокурор.
— Господин Карадаг, — тараторил Яновиц. — Пожалуйте сюда, к столику. Бутылка минеральной воды там уже приготовлена. Зажгите, пожалуйста, торшер, а люстру мы погасим, чтобы она вам не мешала. Так. Прошу потише, господа. Господин про… м-м, господин Клапка принес некое письмо. Если господин Карадаг будет столь любезен, что…
Прокурор откашлялся и сел так, чтобы получше видеть ясновидца.
— Вот письмо, — сказал он и вынул из кармана незапечатанный конверт. — Пожалуйста.
— Благодарю, — глухо сказал ясновидец, взял конверт и, прикрыв глаза, повертел его в руках. Вдруг он вздрогнул и покачал головой. — Странно! — пробормотал он и отпил воды, потом сунул свои тонкие пальцы в конверт и замер. Его смуглое лицо побледнело.
В комнате стояла такая тишина, что слышен был легкий хрип Яновица, который страдал одышкой.
Тонкие губы Карадага дрожали и кривились, словно он держал в руках раскаленное железо, на лбу выступил пот.
— Нестерпимо! — пробормотал он, вынул пальцы из конверта, вытер их платком и с минуту водил ими по скатерти, будто точил их, как ножи. Потом нервно отпил глоток воды и осторожно взял конверт.
— В человеке, который это писал, — сухо начал он, — есть большая внутренняя сила, но… — Карадаг, видимо, искал слово, — такая, которая подстерегает… Это страшно! — воскликнул он и выпустил конверт из рук. — Не хотел бы я, чтобы этот человек был моим врагом.
