Густав Морцинек - Семь удивительных историй Иоахима Рыбки

Старая Майка знала об этом, ведь она спала в хлеву. Она ничего мне не сказала, только погладила по голове.

Но с той поры она разговорилась и стала открывать мне тайны моря.

По вечерам, когда темнело и звезды рассыпались по небу, а цикады поднимали треск, она вела меня на берег моря. Шла она медленно, потому что у нее было очень мало сил.

— Майка, куда ты меня ведешь? — удивился я, когда она в первый раз поманила меня и повела по тропинке к мысу.

— Иди, иди! — бормотала она и продолжала идти. Потом мы с ней сидели на высокой, крутой и неровной скале, как раз над тем местом, где во время бурь и ветров водовороты похищали лодки с людьми.

— Видишь? — таинственно спросила она, указывая на черную бурлящую воду.

— Знаю. В полночь здесь выходят из воды морские девы и всплывают ненюфары.

— Откуда ты знаешь? — едва слышно спросила она.

— Знаю! — Мне не хотелось говорить, что об этом рассказывал ее внук.

— А тебе известно, что они там делают?

— Кто?

— Утопленники.

— Нет. Расскажи, Майка, что они там делают?

И Майка принялась рассказывать волшебные истории. На дне находится подводное королевство. Им правит змай. Знаю ли я, что такое змай?

— Нет, Майка, я не знаю, что такое змай!

Она объяснила, и я понял, что «змай» — это по-словенски «василиск». Только большой, очень большой.

— Откуда он там взялся, Майка?

Откуда взялся — не важно. Живет он там — и все. Сидит на высоком троне, сделанном из кораллов и жемчуга. На голове у змая корона. А крылья у него огромные, как тысяча нетопырей. Вокруг танцуют прелестные девушки. Люди называют их морскими девами. Они-то и выплывают в полночь. Мы могли бы их увидеть, но лучше не нужно. Они поют. И если рыбак возвращается той стороной, они зовут его и манят, чтобы шел к ним на дно. Если он поддастся искушению — потонет… И в королевстве змая одной душой станет больше. На сегодня хватит этой истории…

Прогулки наши повторялись, и всякий раз она мне рассказывала о змае, правящем в глуби моря, о морских девах, об утонувших моряках, о их душах, которые в час духов могут превращаться в ненюфары и всплывать на поверхность, чтобы видеть мир, звезды и месяц. А когда на церковной башне в Рабе пробьет час, они снова исчезают.

А однажды она сказала, что среди ненюфар есть и ее Марин.

— Кто это — Марин?

Майка сжала голову руками и принялась как-то чудно плакать. Это был не плач, а скорее жалобное стенание чайки. Наконец она успокоилась и сказала:

— Давай вернемся. Завтра я тебе расскажу!

На следующий день в полдень, когда я пришел домой с ослами, Майка ждала меня у каменного забора. Она меня остановила и указала на вершину горы. Я давно уже заметил, что вершина эта плоская и как будто окружена стенами.

— Что там такое? — спросил я как-то у Кордича.

— Развалины римской крепости. Построили римляне, разрушили венецианцы. А довершили турки.

— А теперь что там?

— Ничего. Развалины. Разбитые колонны. Ящерицы, выветрившиеся стены…

— Можно пойти туда поглядеть?

— Не стоит.

— Почему?

— Там сидят духи…

— Какие духи?..

— Не знаю. Духи!.. Еще голову оторвут!

Я не верил ни в каких духов. Долго я стоял и смотрел, выискивая тропинку, которая привела бы меня к развалинам. Тропинки не оказалось. Склоны горы были голые, белые, раскаленные от солнечного зноя, дикие и таинственные. Мне было непонятно, как римляне могли там построить крепость. Где они брали воду?

— А где они брали воду?

— Там есть колодец, пробитый в горе до самого моря. И в этом колодце затоплены сокровища.

— Почему же их не достали?

— Находились смельчаки, только возвращались с полдороги. Духи… А если кто и дошел до развалин, чтобы полезть в колодец, так возвратился не в своем уме. Только один человек побывал в колодце и вернулся. Но это было очень давно…

— Я туда схожу!

— Не стоит!..

И вот Майка остановила меня и указала на вершину горы и на развалины.

— Видишь? — спросила она.

— Вижу.

— Теперь слушай. Марин был моим… моим женихом. Когда я была девушкой. Очень давно. Он был мой, я была его. Мы собирались пожениться. Я ждала ребенка. Но когда я ему сказала, что у нас будет ребенок, он ушел от меня. Нашел другую девушку, богатую. К ней и ушел. А меня бросил. Родители меня прокляли. И я отомстила…

— Как?

— Богатая девушка обещала выйти за него. Жаль только, сказала она, что он бедняк, а у нее всего много. У него тоже должно быть много всего: дукатов, кораллов, золота. Пусть поищет сокровища там… — И Майка указала на развалины.

— И он пошел?

— Пошел. А я знала, что он туда пойдет. И пошла вслед за ним. Долго шла. Он взобрался на гору и стал искать колодец. Нашел. Я все видела из-за скалы. У него с собой был шест. Он положил его над колодцем с сокровищами. К шесту привязал длинную веревку. Очень длинную веревку. Солнце стояло высоко, и сильно парило. Потом он стал спускаться по этой веревке. А когда он был уже глубоко, я подбежала и перерезала ножом веревку. И он там остался. Звал, молил, чтобы я его спасла. Ведь я крикнула в колодец, что это моя месть за измену. Он звал и молил. Долго звал и молил. А я сидела на краю колодца и слушала. И смеялась. А потом, когда мне надоело там сидеть, я подкатила огромный камень и столкнула его в колодец. Крики и мольбы затихли. Потом совсем стало тихо… И все поверили, будто его убили духи. А я не верила. И все-таки его душа у змая.

— Как она туда попала!

— Да ведь со дна колодца можно под землей пройти к морю. И его душа туда прошла… И самый красивый ненюфар, который появляется здесь в час духов, это душа Марина, моего неверного друга.

— А ребенок?

— Потом я родила ребенка, но его рыбы съели.

— Как это?

— В море кинула… В самую глубь. Это была девочка. Она стала морской девой…

Старуха замолчала. Она с трудом переводила дух.

— Я тебе сказала то, чего никому еще не говорила. Потому что нынче ночью я помру!

— Что ты, Майка!

— Тише, сыночек! Я знаю. Завтра утром ты мне закроешь глаза. А за это я тебя вознагражу. Ты найдешь мой дар в яслях того осла, которому ты залечил рану. Ну, ступай!..

Я решил, что старуха заговаривается, потому что выпила вина.

До вечера Майка копошилась во дворе, кормила кур, потом села под шелковицей и стала перебирать четки. Вечером она пошла спать к себе в хлев, а я отправился на чердачок.

Рано утром меня разбудили громкие голоса. Я прислушался.

— Майка умерла! Майка умерла! — причитала жена Кордича.

Я сбежал вниз.

— Что случилось? — спросил я у Кордича.

— Майка наконец на тот свет отправилась!.. — сказал он ухмыляясь.

Я побежал в хлев. Майка лежала на своей постели. Глаза у нее были открыты. Я опустил ей веки и, чтобы держались, положил на них камешки. Потом я обыскал ясли Зефлика. Нашел! Маленький сверточек в грязной тряпке, твердый на ощупь. Я спрятал его под рубашку.

Я проводил Майку на кладбище.

В сверточке оказалось пятнадцать дукатов и часы. Смешные часы. Луковкой, вроде часов инженера Рацека. С ключиком на тесемке. Подарок Майки.

После похорон, ни с кем не простившись, я ушел. Рано утром. Добрался до порта в городе Раб. У мола стоял большой белый пароход. Для туристов. Я прочел надпись на носу и удивился. «Марин»…

— Куда плывете? — спросил я у матроса.

— В Венецию!

— Возьмите меня с собой!

— Деньги у тебя есть?

— Есть.

— Так стучись, брат, к капитану!..

И я поплыл на «Марине» в Венецию. Пароход шел по лазурному морю и отбрасывал в обе стороны водяные валы. Я сидел на самом носу и не глядел на пеструю, говорливую толпу туристов; я смотрел на море, слушал его ласковый шум и слышал тиканье часов.

Часы Майки до сих пор висят на цепочке в шкафу, тикают и вызывают в памяти картины минувшего.

Однако хватит уж этих странных воспоминаний!..

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

Толком не знаю, из-за чего тогда заварилась каша. Знаю одно — началось все в Сараеве, а кончилось в Пьяве. В полой воде Пьяве потерпела окончательное поражение покойница австро-венгерская империя. И если бы не удивительно глупая река Пьяве, кто скажет, как бы сложилась дальнейшая судьба войны. Наверное, она закончилась бы раньше — императору Карлу I не пришлось бы тосковать в изгнании на острове Мадейра, а императрице Ците не надо было бы тревожиться, что добродетель мадейрских девушек находится под угрозой. Зато императору Вильгельму II, которого в просторечье звали Вилли, все равно суждено было бы рубить дрова в Дании. Так или иначе, меньше было бы вдов и сирот. И, быть может, люди меньше проклинали бы войну и обоих императоров.