Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика)
— Я не позволяю объ этомъ говорить. Я не позволяю не только-что вышедшимъ отсюда, ни другому кому, упоминать при мнѣ объ этѣмъ. Они собираются сюда въ этотъ день, но не смѣютъ говорить о томъ. Въ этотъ день гораздо прежде, чѣмъ ты родился, принесена была сюда эта куча плѣсени, гнили, и она издали указала палкой на кучу паутины… Мы вмѣстѣ сгнили; мыши подточили эту кучу, но меня подточили зубы гораздо-вострѣе мышиныхъ.
Она приложила ручку палки къ своему сердцу и продолжала смотрѣть на столъ. Видъ ея самой и всей комнаты былъ самый плачевный. Ея платье, когда-то бѣлое, теперь совершенно-пожелтѣло и сгнило, и нѣкогда бѣлая скатерть также сгнила и пожелтѣла. Все въ комнатѣ, казалось, готово была отъ малѣйшаго прикосновенія разсыпаться въ прахъ.
— Когда разрушеніе будетъ полное, продолжала она, страшно озираясь вокругъ:- меня положатъ мертвую въ подвѣнечномъ платьѣ на свадебный столъ, и это будетъ послѣднимъ проклятіемъ для него. Тѣмъ лучше, если это случится въ тотъ самый день.
Миссъ Гавишамъ стояла и смотрѣла на столъ, какъ-будто уже видя на немъ свой собственный трупъ. Я молчалъ. Эстелла, возвратясь, также стояла тихо и молчаливо. Мнѣ показалось, что эта тишина и общее молчанье продолжались довольно-долго. Въ этомъ мракѣ, господствовавшемъ во всѣхъ углахъ комнаты, и въ этомъ удушливомъ воздухѣ мнѣ грезилось, что вотъ я и Эстелла также начнемъ разсыпаться въ прахъ. Наконецъ, не мало-по-малу, а внезапно придя въ себя, миссъ Гавишамъ сказала:
— Посмотримъ, какъ вы будете вдвоемъ играть въ карты. Отчего вы до-сихъ-поръ не начинали?
Мы возвратились въ ея комнату и усѣлись на прежнія мѣста. Я проигрывалъ, и опять миссъ Гавишамъ пристально слѣдила за вашей игрой и обращала мое вниманіе на красоту Эстеллы; чтобъ выказать ее еще болѣе, она украшала ея шею и голову своими брильянтами и драгоцѣнными каменьями. Эстелла, съ своей стороны, обходилась со мною попрежнему, съ тою только разницею, что она не удостоивала меня чести говорить со мной. Когда мы съиграли съ полдюжины игоръ и назначенъ былъ день для слѣдующаго моего посѣщевія, меня повели на дворъ, гдѣ и накормили попрежнему, какъ собаку, и оставили одного шляться по двору сколько душѣ угодно. Была ли въ прошлое мое посѣщеніе отперта калитка въ садовой стѣнѣ, которую я перелѣзалъ, или нѣтъ — я ее тогда не видалъ и замѣтилъ только теперь. Такъ-какъ она была открыта и я зналъ, что Эстелла выпроводила гостей въ наружную калитку, ибо она возвратилась съ ключами въ рукахъ, то я вошелъ, въ садъ и исходилъ его вдоль и поперегъ. Садъ этотъ былъ, просто, пустырь; старые парники, гдѣ нѣкогда росли дыни и огурцы, теперь, казалось, — только производили нѣчто похожее на остатки изношенныхъ башмаковъ и сапоговъ; изрѣдка попадались и черепки тарелки или чашки.
Когда я исходилъ весь садъ и успѣлъ заглянуть въ оранжерею, гдѣ ничего не оказалось, кромѣ валявшейся на полу засохшей виноградной лозы и нѣсколькихъ бутылокъ, я очутился въ томъ забытомъ уголку, на который я недавно еще любовался изъ окна. Не подумавъ, былъ ли кто въ домѣ или нѣтъ, я подошелъ и заглянулъ въ окно. Къ крайнему моему удивленію, изъ комнаты на меня смотрѣлъ съ такимъ же удивленіемъ какой-то блѣдный молодой человѣкъ, съ раскраснѣвшимися глазами.
Этотъ блѣдный юноша тотчасъ исчезъ и чрезъ минуту уже стоялъ подлѣ меня. Когда я на него смотрѣлъ въ окно, я видѣлъ, что онъ сидѣлъ за книгами, а теперь я замѣтилъ, что онъ весь былъ въ чернильныхъ пятнахъ.
— Эй, мальчишка! воскликнулъ онъ.
Я уже давно замѣтилъ, что восклицаніе „эй“ такое выраженіе, на которое лучше всего отвѣчать тѣмъ же; потому я такъ же воскликнулъ „эй!“ опустивъ изъ вѣжливости слово „мальчишка“.
— Кто тебя пустилъ сюда? спросилъ онъ.
— Миссъ Эстелла.
— Кто тебѣ позволилъ тутъ шляться?
— Миссъ Эстелла.
— Выходи драться! произнесъ блѣдный молодой человѣкъ.
Что жь мнѣ оставалось дѣлать? идти и драться. Съ-тѣхъ-поръ я часто задавалъ себѣ этотъ вопросъ. Онъ говорилъ такъ рѣшительно, и я былъ изумленъ до такой степени, что слѣпо слѣдовалъ за нимъ, какъ-будто очарованный:
— Постой, однако, воскликнулъ онъ опять, неожиданно останавливаясь и оборачиваясь во мнѣ:- надо же тебѣ дать поводъ въ дракѣ. На, вотъ!
Съ этими словами, онъ самымъ обиднымъ образомъ хлопнулъ въ ладони, откинулъ назадъ лѣвую ногу, схватилъ меня за волосы, хлопнулъ еще разъ въ ладони и нырнулъ головою мнѣ прямо въ животъ.
Этотъ звѣрскій поступокъ, достойный быка, конечно, былъ обидной вольностью, но на полный желудокъ онъ еще былъ непріятнѣе. Потому я порядочно хватилъ его и готовъ былъ еще разъ хватить, когда онъ воскликнулъ:
— Ага! такъ ты хочешь драться?
Сказавъ это, онъ началъ прыгать и вывертываться отъ меня. Я никогда не видалъ ничего подобнаго.
— Законы игры! кричалъ онъ и перепрыгнулъ при этомъ съ лѣвой ноги на правую. — Основныя правила! Тутъ онъ прыгнулъ съ правой ноги на лѣвую. — Ну, пойдемъ на мѣсто и приготовимся, какъ слѣдуетъ…
Онъ продолжалъ прыгать, скакать и выдѣлывать самыя замысловатыя штуки, пока я безсмысленно, смотрѣлъ на него.
Въ тайнѣ я начиналъ бояться блѣднаго юноши, видя его ловкость; но я былъ убѣжденъ морально и физически, что бѣлокурая голова его не имѣла никакой надобности пырять мнѣ въ животъ и что, потому, а имѣлъ полное право считать этотъ поступокъ неприличнымъ и оскорбительнымъ. Я слѣдовалъ за нимъ молча, и мы наконецъ пришли въ отдаленный уголъ сила. То была маленькая площадка, окруженная двумя сходившимися стѣнами и защищенная съ открытой стороны кустарниками. На его вопросъ, доволенъ ли я мѣстомъ, я немедленно отвѣтилъ „да“. Тогда, попросивъ извиненія, онъ отлучился на минуту и вскорѣ явился съ бутылкою воды и губкой, обмоченной въ уксусъ. Ставя эти вещи къ стѣнѣ, онъ пробормоталъ:
— Пригодится обоимъ.
Послѣ того молодой джентльменъ началъ поспѣшно раздѣваться и снялъ съ себя не только сюртукъ и жилетку, но даже и рубашку. Онъ принялъ на себя дѣловой видъ и лицо его выражало беззаботность и жажду крови.
Хотя онъ и не былъ съ виду очень-крѣпокъ и здоровъ, лицо его било въ прыщахъ, а ротъ обметало, но все же эти страшныя при. появленія невольно смутили меня. По наружности онъ, казалось, былъ моихъ лѣтъ, но гораздо-выше меня; кромѣ того, онъ былъ ловокъ и увертливъ. Молодой джентльменъ былъ одѣтъ въ сѣрое платье, когда онъ не готовился къ бою; у него были непомѣрно-развиты локти, колѣнки, щиколки и кисти рукъ.
Душа моя ушла въ пятки, когда я увидѣлъ, какъ онъ намѣривалъ меня глазомъ, съ видомъ знатока въ анатоміи, какъ-бы избирая побольнѣе мѣсто въ моемъ тѣлѣ. Я никогда въ жизни не былъ такъ удивленъ, какъ увидѣвъ его послѣ перваго удара лежащимъ навзничь, съ разбитымъ въ кровь носомъ и сплюснутой физіономіею.
Но онъ тотчасъ же вскочилъ на ноги и, примочивъ себѣ лицо губкою, сталъ снова измѣрять меня глазомъ. Но каково было мое удивленіе, когда я увидѣлъ его во второй разъ на землѣ, съ подбитымъ глазомъ.
Я начиналъ, однако, глубоко уважать его за постоянство и твердость духа. Онъ, казалось, не имѣлъ никакой силы и ни разу меня не ушибъ, между-тѣмъ какъ каждый мой ударъ повергалъ его на землю. Но, несмотря на это, чрезъ минуту онъ опять вскакивалъ на ноги, примачивалъ губкою лицо, пилъ воды изъ бутылки и снова нападалъ на меня, будто готовясь покончить меня. Онъ получилъ нѣсколько тяжкихъ ударовъ; ибо какъ ни совѣстно сознаться, а чѣмъ далѣе шло дѣло, тѣмъ больнѣе я его билъ. Но все же онъ не унывалъ и съ каждымъ разомъ нападалъ на меня съ новою энергіею; наконецъ, пошатнувшись отъ моего удара, онъ ударился изо всей силы головою объ стѣну. Даже послѣ этого кризиса въ нашей борьбѣ, онъ вскочилъ, безсознательно сдѣлалъ нѣсколько поворотовъ, не находя мѣста, гдѣ я стоялъ, наконецъ, упалъ на колѣни и принялся за свою губку, бормоча:
— Ну, значитъ, ты побѣдилъ.
Онъ казался такимъ храбрымъ и невиннымъ, что я съ грустью смотрѣлъ на свою побѣду, хотя и не самъ затѣялъ драку. Скажу болѣе: я утѣшаю себя мыслью, что, одѣваясь, я считалъ себя чѣмъ-то въ родѣ волка или другаго хищнаго звѣря. Одѣвшись и обтеревъ платкомъ свое кровожадное лицо, я обратился къ блѣдному джентльмену, съ словами:
— Могу ли я вамъ помочь!
— Нѣтъ, благодарствуйте, отвѣчалъ онъ.
Тогда я пожелалъ ему добраго вечера, и онъ отвѣчалъ тѣмъ же.
Выйдя на дворъ, я засталъ тамъ Эстеллу, дожидавшую меня съ ключами. Она, однако, не спрашивала меня, гдѣ я былъ или зачѣмъ задержалъ ее такъ долго. Лицо ея сіяло удовольствіемъ, точно случилось что-нибудь очень-пріятное. Вмѣсто того, чтобъ пойти прямо въ калиткѣ, она позвала меня въ корридоръ.
— Поди сюда, сказала она: — ты можешь меня поцаловать, если хочешь.
Она подставила мнѣ свою щеку, и я поцаловалъ ее. Я бы дорого далъ, чтобъ поцаловать ее; но я чувствовалъ, что этотъ поцалуй былъ данъ грубому мальчишкѣ какъ мѣдный грошъ, и потому не имѣлъ никакой цѣны.
