Уильям Коллинз - Армадэль. Том 2
Снисхождение этой женщины к выражению искреннего восторга Мидуинтера было подчёркнуто очаровательной улыбкой. Она задумчиво посмотрела на своё платье и, вздохнув, стряхнула с колен несколько крошек.
— Я вам говорила, — продолжала мисс Гуильт, — о нежелании рассказывать посторонним о моей печальной семейной истории. Этим-то, как я после узнала, обязана я коварству и подозрению мисс Мильрой. К той даме, которая поручилась за меня, тайно обращались за справками обо мне по наущению мисс Мильрой — я не сомневаюсь в этом. С сожалением должна сказать, что это ещё не все. Какими-то скрытыми интригами, которые мне совершенно неизвестны, обманули простодушного Армадэля, и тайные справки у моей поручительницы в Лондоне пытались получить, мистер Мидуинтер, с помощью вашего друга.
Мидуинтер вдруг встал со стула и посмотрел на неё. Неотразимое впечатление, которое она произвела на него, как ни было сильно, перестало на время влиять теперь, когда это простое признание наконец прямо сорвалось с её губ. Мидуинтер посмотрел на неё и сел опять, чрезвычайно изумлённый, сел, не произнося ни слова.
— Вспомните, как он слаб, — кротко уговаривала мисс Гуильт, — и простите его, как я его простила. То ничтожное обстоятельство, что он не нашёл моей поручительницы по адресу, данному ему, я не понимаю почему, возбудило подозрение мистера Армадэля. По крайней мере, он остался в Лондоне. Что он там делал, я не могу сказать. Я решительно ничего не знала, я не верила никому; я была счастлива в маленьком кругу моих обязанностей, как только могла быть счастливой с ученицей, привязанность которой я заслужить не могла, когда в одно утро, к моему несказанному удивлению, майор Мильрой показал мне переписку между ним и мистером Армадзлем. Он говорил со мною в присутствии своей жены. Бедная женщина, — я на неё не обижаюсь, — такая болезнь, какою она страдает, извиняет все. Я желала бы составить вам понятие о содержании переписки между майором Мильроем и мистером Армадзлем, но у меня в голове всё смешалось, я была так сконфужена и расстроена в то время! Могу только сказать вам, что мистер Армадэль хранит молчание о своих действиях в Лондоне, и, конечно, это молчание бросает тень на мою репутацию. Майор был очень добр; его доверие ко мне было непоколебимо, но разве это доверие могло защитить меня от предубеждений его жены и недоброжелательства дочери? О! Как женщины жестоки друг к другу! О! Какой позор, если бы мужчины узнали, каковы мы на самом деле! Что могла я сделать? Я не могла защитить себя от обвинений, не основанных ни на чём, и не могла оставаться в доме майора, будучи под подозрением. Моя гордость (помоги мне, Боже! Я была воспитана как благородная женщина, и чувство собственного достоинства не оставляет меня), моя гордость не позволила мне остаться на прежнем месте. Не огорчайтесь, мистер Мидуинтер, в моём рассказе есть и светлая сторона. Здешние дамы были необыкновенно добры ко мне: я имею надежду получить учениц; я избавлена от необходимости снова быть в тягость моим друзьям. Одно, на что я могу пожаловаться, мне кажется справедливо. Мистер Армадэль возвратился сюда уже несколько дней назад. Я в письме умоляла позволить увидеться с ним, чтобы узнать, какие подозрения имеются у него, и позволить мне оправдаться в его глазах. Поверите ли вы этому, он не захотел увидеться со мною — под влиянием других, не по своей собственной воле, я уверена в том! Это жестоко, не правда ли? Но он поступил со мною ещё более жестоким образом: он всё ещё подозревает меня; это он велел подсматривать за мною. О, мистер Мидуинтер! Не возненавидьте меня за то, что я рассказываю вам вещи, о которых вы должны знать! Человек, который, как вы сами видели, преследовал и напугал меня сегодня — шпион, нанятый мистером Армадэлем.
Мидуинтер опять вскочил и на этот раз заговорил. — Я не могу этому поверить, я не хочу этому верить! — воскликнул он с негодованием. — Если этот человек сказал вам это, он солгал. Я прошу у вас извинения, мисс Гуильт, я прошу у вас извинения от всего сердца. Пожалуйста, не думайте, что я сомневаюсь в вас, я только думаю, что тут есть какая-то ужасная ошибка. Я не уверен, что понимаю как следует всё, что вы рассказали мне, но эту последнюю гнусную низость, в которой вы считаете виновным Аллэна, я понимаю. Клянусь вам, он на это не способен! Какие-нибудь мошенники воспользовались им, какие-нибудь мошенники употребили во зло его имя. Я докажу это вам, если вы только дадите мне время. Позвольте мне уйти и тотчас выяснить все. Я не могу оставаться спокойным; я не могу переносить мысли об этом, я не могу даже наслаждаться возможностью быть здесь. О! — вскричал он с отчаянием. — Я уверен, что вы понимаете мои чувства, так же как я понимаю вас!
Он остановился в замешательстве. Мисс Гуильт опять посмотрела на него, и руки мисс Гуильт опять нашли путь к его руке.
— Вы самый великодушный человек на свете, — сказала она нежно. — Я поверю всему, чему вы велите мне поверить. Ступайте, — прибавила она шёпотом, вдруг выдернув свою руку и отвернувшись от него. — И для вас, и для меня вам лучше уйти.
Его сердце сильно забилось; он посмотрел на мисс Гуильт, когда она опустилась на стул и приложила к глазам носовой платок. Мидуинтер с минуту колебался, а потом схватил с пола свой дорожный мешок и поспешно ушёл, не оглянувшись на мисс Гуильт, не бросив на неё даже прощального взгляда.
Она встала, когда за ним затворилась дверь.
Как только мисс Гуильт осталась одна, с нею тотчас произошла разительная перемена. Румянец с щёк пропал, блеск исчез из глаз, лицо страшно побледнело — оно выражало безмолвное отчаяние.
— Это ещё подлее, чем то, за что я взялась сначала, — сказала она. — Подло обманывать его…
Несколько минут она металась по комнате взад и вперёд, затем уныло остановилась пред зеркалом, висевшим над камином.
— Ты странное существо! — прошептала мисс Гуильт, облокотясь на камин и томно рассматривая собственное своё отражение в зеркале. — Осталась ли у тебя совесть и не пробудил ли её этот человек?
Её лицо, отражённое в зеркале, медленно менялось. Румянец вновь выступил на её щеках, восхитительно заблестели глаза. Губы томно раздвинулись, и от прерывистого дыхания начала запотевать поверхность стекла. После минутного раздумья она отступила от зеркала, вздрогнув от ужаса.
— Что я делаю? — спросила она себя с удивлением. — Разве я с ума сошла, что думаю о нём таким образом?
Она саркастически захохотала и с шумом открыла свою письменную шкатулку, стоявшую на столе.
— Давно пора поговорить с матушкой Иезавелью, — сказала мисс Гуильт и села писать к миссис Ольдершо.
«Я встретилась с Мидуинтером, — писала она, — при самых счастливых обстоятельствах и извлекла из этой встречи большую выгоду. Он только что ушёл от меня к своему другу, мистеру Армадэлю, и завтра случится одно из двух. Если они не поссорятся, двери Торп-Эмброза опять откроются для меня по ходатайству Мидуинтера. Если они поссорятся, я буду несчастной причиной этой ссоры и проберусь в Торп-Эмброз сама из чисто христианского желания помирить их».
Она заколебалась над следующей фразой, написала несколько слов, вычеркнула их, а потом вдруг разорвала письмо на клочки, а перо швырнула на другой конец стола. Быстро повернувшись, бросила взгляд на стул, на котором только что сидел Мидуинтер; нога её тревожно притоптывала по полу, а носовой платок она засунула в рот, как кляп, сжав его зубами.
«Как ты ни молод, — думала мисс Гуильт, обращаясь мысленно к тому, кто только что сидел на этом, теперь пустом стуле, в твоей жизни было что-то необыкновенное, и я должна это узнать. И узнаю!»
Часы в доме пробили полночь, и этот звук отвлёк её от тревожных дум. Мисс Гуильт вздохнула и, вернувшись к зеркалу, не спеша стала расстёгивать платье, лениво сняла пуговицы с шемизетки[3] и положила их на камин. Беззаботно посмотрела она на отражавшиеся в зеркале красивые грудь и шею, расплела волосы и откинула их на плечи.
«Что если бы он увидел меня теперь?» — подумала она.
Мисс Гуильт обернулась к столу и со вздохом погасила одну свечу, а другую взяла в руку.
— Мидуинтер! — сказала она, проходя в свою спальню. — Я не верю в это имя прежде всего.
Прошло более часа, прежде чем Мидуинтер дошёл до большого дома.
Два раза, хотя этот путь был ему известен, сбивался он с дороги. События этого вечера: свидание с мисс Гуильт после двухнедельных дум о ней, необыкновенная перемена, случившаяся в её положении после того, как он видел её в последний раз, странные отношения к ней Аллэна — все соединилось, чтобы привести его мысли в страшное смятение. Темнота облачного неба увеличила его замешательство. Даже знакомые торп-эмброзские ворота показались ему незнакомыми. Он сам не понимал, как добрался до этого места.
Фасад дома был тёмен и уже заперт на ночь. Мидуинтер прошёл к задней стороне здания. Звук мужских голосов, по мере того как он приближался, все чётче долетал до его слуха. Он скоро различил знакомые голоса двух лакеев и понял, что предмет разговора составлял их господин.
