Теодор Драйзер - Американская трагедия. Книга 2
Внезапно обе девушки спохватились, что им пора идти. Клайд и Грифитсы остались одни, и Клайд ясно почувствовал, что ему здесь совсем не место: и сам Грифитс, и его жена, и Белла — все, кроме Майры, своим небрежным обращением показывали, что ему позволено только мельком заглянуть в общество, к которому он не принадлежит. Он понимал, что бедность помешает ему войти в это общество, сколько бы он ни мечтал ближе познакомиться с этими очаровательными девушками. Ему сразу стало очень грустно, и взгляд и настроение его так омрачились, что не только Сэмюэл Грифитс, но и его жена и Майра это заметили. Если бы только как-нибудь проникнуть в их мир! Но из всех Грифитсов одна лишь Майра почувствовала, как он одинок и подавлен. И когда все снова перешли в большую гостиную (Сэмюэл на ходу отчитывал Беллу за то, что она всегда опаздывает к ужину и заставляет себя ждать), Майра подошла к Клайду и сказала:
— Мне кажется, когда вы еще немного поживете в Ликурге, вам здесь больше понравится. Кругом столько красивых мест! Вам надо съездить посмотреть наши озера. И Адирондакские горы тоже не так далеко — семьдесят миль к северу. А летом, когда мы переедем на Лесное озеро, мама и папа, наверно, захотят, чтобы вы у нас бывали.
Она далеко не была уверена, что родители пригласят Клайда на дачу, но чувствовала, как нужно сказать сейчас Клайду что-нибудь в этом роде. И действительно, он приободрился и до конца вечера разговаривал больше всего с нею, стараясь только не казаться слишком невежливым в отношении остальных членов семейства. Наконец, около половины десятого, вдруг снова почувствовав себя совсем посторонним и одиноким, Клайд поднялся и сказал, что ему пора идти: завтра он должен встать очень рано. Сэмюэл Грифитс проводил его к выходу. В эту минуту он, как раньше Майра, почувствовал симпатию к Клайду, подумал о том, что и он сам и его семья будут и дальше пренебрегать этим юношей, потому что он беден, и чтобы как-то вознаградить Клайда, решил сказать ему на прощанье несколько ласковых слов.
— Как хорошо на улице, — сказал он приветливо. — Подождите, весной наша Уикиги-авеню покажет себя во всей красе. — Он испытующе взглянул на небо и вдохнул свежий апрельский воздух. — Вот придете к нам через некоторое время, когда все тут будет в цвету, тогда сами увидите, как здесь мило. Доброй ночи!
Он улыбнулся. Голос его звучал тепло и дружески, и Клайд еще раз почувствовал, что, как бы ни вел себя Гилберт, — Грифитс-старший, безусловно, не совсем равнодушен к своему племяннику.
11
Шли дни за днями, и, хотя от Грифитсов больше не было писем, Клайд все еще преувеличивал значение единственного визита к богатым родственникам и по временам мечтал о новых встречах с этими очаровательными девушками и о том, какое было бы счастье, если бы одна из них полюбила его. Они живут в прекрасном мире, среди роскоши и блеска. Какой контраст с его собственной жизнью, с его окружением! Диллард! Рита! Они для него больше просто не существуют. Ему нужно совсем другое — или ничего. И он держался как можно дальше от Дилларда. В конце концов и тот отстранился от Клайда, считая его снобом, да Клайд и стал бы самым настоящим снобом, если бы достиг того положения, о котором мечтал. Но время шло, а он по-прежнему оставался на той же работе… Невеселая и нелегкая жизнь, скудный заработок и малоинтересное для него общество рабочих декатировочной приводили его в уныние. И постепенно он начал думать не о том, чтобы возобновить знакомство с Ритой и Диллардом — он больше не хотел иметь с ними дела, — а о том, чтобы оставить надежду устроиться здесь: надо вернуться в Чикаго или поехать в Нью-Йорк, где он в крайнем случае наверняка найдет работу в каком-нибудь отеле. Но тут, словно для того, чтобы оживить его мужество и прежние мечты, произошло событие, заставившее Клайда подумать, что он, несомненно, начинает подниматься во мнении отца и сына Грифитсов, хотя они и не вводят его в свое общество. Как-то весной, в одну из суббот, Сэмюэл Грифитс в сопровождении Джошуа Уигэма отправился в обход по фабрике. К полудню они дошли до декатировочной, и Грифитс впервые с некоторым смущением увидел Клайда в грубых штанах и нижней рубашке, работавшего у одной из двух сушилок (за это время его племянник научился достаточно ловко загружать и разгружать сушилки). И, вспомнив, каким изящным и представительным выглядел Клайд, когда его пригласили на ужин всего несколько недель назад, Сэмюэл Грифитс был совершенно потрясен контрастом. При прежних встречах — и в Чикаго и в тот вечер в доме Грифитсов — на Сэмюэла произвела наибольшее впечатление аккуратность и приятная внешность Клайда. А Грифитс-старший почти так же ревниво, как и его сын, относился к впечатлению, производимому на служащих фабрики и на всех жителей Ликурга не только именем Грифитсов, но и вообще их престижем. И теперь, увидя Клайда, так похожего на Гилберта, здесь, в декатировочной, в неприглядной одежде, среди этих людей, он почувствовал острее, чем когда-либо, что Клайд — его племянник и не должен больше оставаться на такой черной работе. Иначе другие служащие подумают, что Сэмюэл Грифитс неподобающе равнодушен к значению столь близкого родства.
Однако он не сказал ни слова Уигэму или кому-либо другому, а подождал, пока сын не вернулся в понедельник утром из загородной поездки.
— В субботу я осматривал фабрику и видел, что наш Клайд все еще внизу, в декатировочной, — сказал он Гилберту, вызвав его к себе в кабинет.
— Ну и что же, отец? — спросил Гилберт, не понимая, почему отец вдруг заговорил о Клайде. — Очень многие работали там до него, и это им не повредило.
— Правильно, но они не приходились мне племянниками. И не были похожи на тебя. (Это замечание сильно задело Гилберта.) Так не годится, вот что я тебе скажу. Боюсь, что мы поступили с Клайдом несправедливо, наверно, и другие тоже так думают, — ведь все видят, как вы похожи, и знают, что он твой двоюродный брат и мой племянник. Я этого сначала не сообразил, потому что не заходил в подвал, но теперь мне ясно, что его нельзя там держать. Так не годится. Нужно положить этому конец. Переведем его куда-нибудь в другое место, где он будет выглядеть приличнее.
Он нахмурился, глаза его потемнели. Впечатление, которое произвел на него Клайд в старом платье и с каплями пота на лбу, было не из приятных.
— Видишь ли, в чем дело, отец, — попытался возразить Гилберт (он органически не выносил Клайда и хотел во что бы то ни стало оставить его на прежнем месте), — я не уверен, что смогу найти для него подходящую должность в каком-нибудь другом цехе. Придется перемещать тех, кто давно уже у нас работает и кто с таким трудом добивался своего места. А у Клайда нет никакой подготовки, он пока только и может стоять у сушилки.
— Ну, меня все это мало интересует, — сказал Грифитс-старший, чувствуя, что сын боится соперника и потому не вполне справедлив к Клайду. — В подвале ему не место, и я не хочу, чтобы он там оставался. Достаточно он там побыл… До сих пор в Ликурге имя Грифитс означало выдержку, энергию, способности и здравый смысл, и я не могу допустить, чтобы кто-либо из Грифитсов вызывал у людей другие мысли. Это плохо для дела. Устроить Клайда лучше — по меньшей мере наш долг. Ты меня понял?
— Отлично понял, отец.
— Значит, сделай, как я сказал. Потолкуй с Уигэмом. Сообразите, куда его можно перевести, чтобы он не был простым рабочим. С самого начала было ошибкой посылать его в этот подвал. Уж, наверно, у нас в каком-нибудь цехе найдется для него подходящее местечко. Можно его сделать помощником заведующего отделением, — скажем, даже вторым или третьим помощником, — чтобы он мог прилично одеваться и выглядеть как человек. В крайнем случае отправь его на некоторое время домой и полностью сохрани за ним его жалованье, пока не подыщешь для него подходящего места. Но я хочу, чтобы он был переведен. Кстати, сколько он сейчас получает?
— Кажется, долларов пятнадцать, — покорно ответил Гилберт.
— Маловато для того, чтобы всегда иметь приличный вид. Надо дать ему двадцать пять. Я знаю, он этого не стоит, но тут ничего не поделаешь. Пока он здесь, он должен иметь средства на жизнь. Я предпочитаю платить ему двадцать пять долларов — зато никто не сможет сказать, что мы поступаем с ним несправедливо.
— Хорошо, хорошо! Пожалуйста, не волнуйся из-за этого, — сказал Гилберт просительным тоном, видя, что отец рассердился всерьез. — Я не так уж виноват. Ты же сам сначала согласился, когда я предложил отправить его в декатировочную. Но теперь я думаю, что ты прав. Предоставь это мне. Я подыщу для него приличное место.
И он немедленно послал за Уигэмом, думая в то же время, как бы устроить все так, чтобы Клайд не вообразил, будто он что-то значит для Грифитсов; наоборот, пусть думает, что ему оказывают милость, никак не соответствующую его заслугам.
И, когда явился Уигэм, Гилберт завел с ним дипломатический разговор о Клайде; Уигэм тотчас притворился ужасно озабоченным, стал потирать лоб, потом вышел из комнаты. Через некоторое время он вернулся и заявил, что в состоянии предложить единственный выход: поскольку у Клайда нет никакой технической подготовки, его можно устроить только помощником мистера Лигета, заведующего пятью большими швейными отделениями на пятом этаже. Под его началом, кроме того, было еще одно маленькое вспомогательное отделение, и для надзора за ним Лигету требовался специальный помощник или помощница.
