Джордж Мередит - Эгоист

— Отец здоров, спасибо. Он как ястреб набросился на ваши записки в библиотеке.

Вернон усмехнулся.

— Я для него их и оставил. Предстоит большой спор.

— Да, и, судя по выражению папиного лица, вам несдобровать.

— Мне знакомо это его выражение.

— Вы долго сегодня ходили?

— Девять с половиной часов. Иногда мне становится невмоготу с этим пострелом, и тогда я шагаю-шагаю, пока не схлынет досада.

Она глядела на него и думала, как, должно быть, приятно иметь дело с человеком, столь откровенно резким — с одной стороны, и прописывающим себе столь суровое лечение — с другой.

— Неужели вам понадобилось для этого девять с половиной часов?

— Ну, нет. Успокоился я несколько раньше.

— Вы тренируетесь перед поездкой в Альпы?

— Боюсь, что не доберусь до Альп в этом году. Я покидаю Паттерн-холл и, верно, осяду в Лондоне, где попытаюсь зарабатывать пером.

— Уилоби знает, что вы его покидаете?

— Спросите, знает ли Монблан о том, что какая-то кучка туристов решила на него взобраться: он видит, что там, внизу, в долине, шевелятся какие-то букашки, вот и все.

— Уилоби мне ничего не говорил.

— Он решил бы, что это из-за предстоящих перемен…

Вернон не кончил фразы, а у Клары не хватило духу спросить, какие перемены он имеет в виду. Она наклонилась и сорвала желтый цветок первоцвета.

— А там, в глубине парка, я видела нарциссы, — сказала она. — Немного — два или три, ведь их пора уже прошла.

— Да, здесь сколько угодно цветов, — ответил он.

— Не покидайте его, мистер Уитфорд!

— Я ему больше не буду нужен.

— Но ведь вы так преданны ему!

— Это немного сильно сказано.

— Значит, и впрямь все дело в переменах, которых вы, по-видимому, ожидаете?.. Но если бы даже они наступили, разве необходимо из-за этого уезжать?

— Ничего не поделаешь! Мне тридцать два года, а я еще не испытал себя в бою. Что я такое? Нечто неопределенное: полуученый, а от природы еще и полусолдат: то ли воин с аркебузой, то ли мушкетер. Нет, нет, если только у меня есть что-нибудь за душой, мое место — в Лондоне. Там я и проверю себя.

— Папа будет недоволен, что вы решили зарабатывать пером. Ваше перо, скажет он, достойно лучшего применения.

— На этом поприще подвизаются весьма почтенные люди. У меня нет оснований считать себя выше их.

— Они растрачивают себя понапрасну, говорит папа.

— И ошибается. Конечно, если они честолюбивы, им кажется, что они пропадают понапрасну; но это, на мой взгляд, их личная забота — какое дело обществу до нашего честолюбия?

— А вы очень дурного мнения об обществе? — спросила мисс Мидлтон упавшим голосом: она чувствовала себя как человек, который сам выпрашивает себе яду.

— С таким же успехом можно спросить, очень ли я дурного мнения о реке. Ведь она бывает мутной в одном месте, прозрачной — в другом, воды ее текут то бурно, то плавно. К человеческому обществу надо подходить с меркой здравого смысла.

— И любить его?

— Да, чтобы ему служить.

— И не восхищаться им? Но разве люди, мир — не прекрасен?

— В нем многое прекрасно, а многое, напротив, безобразно.

— Папа на вашем месте непременно процитировал бы тут Горациево «mulier formosa»[2]{18}.

— Но ему пришлось бы оговориться, что «рыба» — не дает представления о черной стороне человеческого общества. Впрочем, я готов согласиться с тем, что «женщина», mulier, олицетворяет его лучшую часть.

— Правда? Вы это говорите без иронии? Что же, ваш взгляд на мир кажется мне вполне приемлемым.

Она была почти благодарна ему за то, что его суждение не представляло полной антитезы взглядам сэра Уилоби. Ее юное сердце так жаждало объять весь мир своей любовью, что, если бы Вернон решительно встал на ее сторону, она впала бы в экзальтацию. Еще минута — и перед ней разверзлась бы бездна. Мало-мальски сочувственный ответ на ее пылкое: «И любить его?» — ударил бы ей в голову сильнее всякого хмеля. Но его трезвое: «Да, чтобы ему служить», взывало к разуму, оно заставляло задуматься — и над существом ответа, и о личности собеседника.

Клара могла позволить себе думать о нем с удовольствием, ее женский инстинкт молчал, не подозревая об опасности. Мистер Уитфорд не был галантен, и манеры его не отличались изяществом, — словом, у него не было ничего от светского обаяния его кузена. Ей довелось как-то наблюдать мистера Уитфорда в бальной зале. Он танцевал, как солдат, вышагивающий на параде, и только уже много спустя, полюбив его душевно, перестала Клара молить бога, чтобы ей никогда-никогда не пришлось танцевать с ним в паре. Зато он был замечательный ходок, славившийся своей неутомимостью; впрочем, такая слава обычно сопутствует тем, кто избегает женского общества и не принимает участия в увеселениях, которые объединяют оба пола. Наездник он был посредственный: лицезрение Вернона в седле доставляло искреннее удовольствие сэру Уилоби. В гостиных он не блистал остроумием, разве что к нему подсядет человек, с которым можно поговорить по-настоящему. Недостатки мистера Уитфорда, впрочем, — больше даже, чем его достоинства, — делали его идеальным другом для молодой женщины, жаждущей дружбы. Образ жизни, который он вел, представлялся Кларе в ее смятенном состоянии идеалом покоя. И то, что ему удалось достичь этого покоя, казалось ей свидетельством силы духа. А Клара так нуждалась в сильной дружеской руке, ей так важно было знать хотя бы, что такая опора существует! Репутация человека, равнодушного к девичьим чарам, придавала Вернону обаяние далекого айсберга, кочующего в водах южных морей. Этот человек, не желавший ни льстить женщинам, ни искать их лестного внимания, казался Кларе необыкновенным, недосягаемым. Она взирала на него с трепетом, снизу вверх, как взирают в нашем обществе на представителей наследственной аристократии. Несмотря на свою молодость, она уже успела вдоволь наслушаться лести и побывать в ее силках, и ей казалось, что благородная гордость мешает мистеру Уитфорду прибегать к ухищрениям птицелова и расставлять сети всякой мелкой пичужке.

Они довольно долго шли молча, когда Вернон неожиданно нарушил молчание.

— Будущее мальчика, — сказал он, — зависит в некоторой степени от вас, мисс Мидлтон. Мне надо уезжать возможно скорее, но я оставляю его здесь с тяжелым сердцем. Я, конечно, знаю, что вы за ним присмотрите, но боюсь, что вы не сразу поймете, как пагубно на нем отражается атмосфера баловства, которая его окружает в Паттерн-холле. Его следует отправить к репетитору немедленно, еще до того, как вы сделаетесь леди Паттерн. Употребите все ваше влияние! Если вы попросите, Уилоби согласится за него платить. Это обойдется ему не слишком дорого. Есть веские причины, которые не позволяют мнс держать Кросджея при себе в Лондоне, даже если бы это было мне по средствам. Итак, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?

— Я поговорю с ним, я сделаю все, что могу, — сказала мисс Мидлтон, чувствуя, как непонятная тоска сжимает ей сердце.

Они подошли к лужайке, по которой прохаживался сэр Уилоби со своими незамужними тетушками, мисс Изабел и мисс Эленор.

— Вы, кажется, охотились на зайца, а поймали оленя, — сказал он своей невесте.

— Мисс Мидлтон спугнула лодыря, а загнала его наставника, — подхватил Вернон.

— А все оттого, — возразил сэр Уилоби, — что вы не слушаете меня, когда я говорю, как следует обращаться с мальчиком.

Обе дамы поцеловали мисс Мидлтон. Одна принялась громко восторгаться ее красотой, другая — превозносить ее здоровье, и обе хором заявили, что на юного Кросджея можно воздействовать только лаской, — тогда он становится как шелковый. Клара задумалась. Своею ли волей отказались эти женщины от собственного лица, превратившись в тень, в отголосок сэра Уилоби, или это он их так вышколил? Она перевела взгляд с них на сэра Уилоби, и ей сделалось жутко. Хоть все последнее время у нее прошло в борьбе с ним, истинной меры его грозного могущества, превращающего домочадцев в бессловесных рабов, она еще не знала и не испытала на себе. Ведь до сих пор ей удавалось сохранить свои позиции.

— Ах, нет, я не могу согласиться с вами! — возразила она тетушкам. — Мистер Уитфорд нашел единственно верный способ обходиться с таким мальчиком, как Кросджей.

— Я хочу сделать из него человека, — сказал сэр Уилоби.

— Но что с ним станет, если он так ничему и не научится?

— Если я буду им доволен, его будущность обеспечена. Еще не было случая, чтобы я бросил человека, которому оказывал покровительство.

Клара посмотрела на него в упор и, не отводя глаз, прикрыла их веками.

Сэру Уилоби сделалось не по себе. Он был чувствителен к тончайшим нюансам взглядов и интонаций; в этом, собственно, и крылся основной секрет, позволявший ему железной рукой управлять теми, кто жил под его кровлей. Он требовал от них безоговорочного приятия его точки зрения, и они знали, что ни малейший мятежный оттенок не ускользнет от его внимания. Взгляд в упор, без тепла, без девической застенчивости и внезапно опустившиеся веки говорили о недостатке сочувствия к его воззрениям, а быть может, и о прямой враждебности им. Возможно ли, чтобы она не принадлежала ему целиком? Брови его метнулись вверх.