Валлийский рассказ (сборник) - Мэйчен Артур Ллевелин
Очутившись лицом к лицу с этим человеком, я вдруг почувствовал, как внутри меня словно что-то оборвалось. Лицо его было отталкивающим. Казалось, его вначале исполосовали чем-то острым и содрали кожу, а потом кое-как сшили и приживили ее на прежнее место. Кожа была красноватого оттенка, обезображенная длинными белыми шрамами, похожими на расходящиеся веером хрящи. Страшной участи избежал лишь нос этого человека. Крупный, темный, испещренный множеством дырочек, он торчал словно большая, изъеденная червями деревяшка. Человек был до того смугл, что казалось, на него падает тень, и я даже поднял голову, чтобы удостовериться, не тень ли это в самом деле от потолочной балки, по другую сторону которой висела керосиновая лампа, освещавшая бар. Лицо незнакомца было начисто лишено какой-либо растительности: ни малейших признаков усов или бровей, зато парик был яркий, словно перья рыжей курицы. Он был сдвинут назад, на середину лысого черепа, а хрящевидные шрамы спускались из-под него, бороздя лоб и скулы. На человеке был опрятный черный костюм, одна нога обута в добротный, жирно нагуталиненный ботинок на толстой подошве. На месте другой из складок брюк торчала массивная железная трубка с крепким деревянным наконечником. Железная нога незнакомца была повернута к огню.
Если у вас нет при себе наличных, которые вы тут же можете выложить на стойку, то лучше всего наговорить собеседнику всяких небылиц. Я опустился на скамью, стоявшую у огня, сунул под нее ноги и начал с того, что отрекомендовался торговцем. Мы с Дэнни без труда могли бы уложить все наши пожитки в коробку из-под табака, однако я тут же представил дело таким образом, будто у меня хороший выбор подержанных товаров. Незнакомец закрыл черную книжечку и заговорил со мной. Он назвался Иорданом и сказал, что служит в этом городке у старого врача. Я извлек из жилетного кармана отполированный кроличий позвонок и протянул Иордану. Кость по форме напоминала миниатюрный коровий череп, даже рога там были. Мой собеседник неторопливо рассмотрел ее со всех сторон; плоть его при этом не переставала колыхаться. У Иордана были большие мягкие ладони, ногти — зеленые, словно трава. Я сказал Иордану, что он может оставить кость себе. Он заказал виски на двоих.
Я потягивал виски из стакана и не без удовольствия расхваливал свой воображаемый товар. Получалось, что у меня была небольшая переносная фисгармония, очень подходившая для исполнения валлийских гимнов, была она в полном порядке, только в одном месте порваны мехи; новейшее приспособление для извлечения пробок из бутылок,— вот таким манером!— неплохой выбор кожаных кошельков, к каждому из которых прикладывался бесплатный сувенир — медный ключ для завода часов, восьмой номер, или набор булавок со стеклянными головками; пара крепких кожаных сапог, как будто специально для Иордана, поскольку оба сапога на одну ногу. Маленькие глазки моего собеседника были полузакрыты, но внимательно следили за мной, изредка двигаясь. Нагретая пламенем очага, одежда Иордана источала резкий запах. То был неистребимый, обволакивающий запах всепроникающей сырости, какой исходит обычно из заплесневелого угла старой церквушки, откуда-нибудь из-за органа, где, как правило, стоит катафалк. Неожиданно Иордан весь подался вперед и приблизил ко мне изуродованное лицо. Я смолк. Подрагивая всем телом, он негромко произнес: Меня интересует один-единственный товар.
Словно загипнотизированный, я вдруг почувствовал, что язык меня не слушается. Подобное случается со мной не часто. Я вопросительно поднял брови.
Иордан выдержал паузу. Маленькие глазки обшарили пустой бар. Затем губы его шевельнулись, и с них слетело слово, которое меня потрясло. Я вперился в него взглядом. Рядом с пылающим очагом меня мгновенно прошиб озноб. Иордан утвердительно кивнул и повторил одними губами то же самое слово. Это слово было: Трупы.
Воцарилась мертвая тишина. В баре громко стучали часы, словно длинноногая лошадь цокала копытами по безлюдной улице. Тут я заставил свое лицо исказиться гримасой боли и выжал из глаз слезу. Перекрестившись, я предложил слуге медика тело моего брата. Завтра как раз исполнится неделя с тех пор, как я его похоронил.
Иордан нахлобучил шляпу и извлек из угла палку. Палка была увесистая, с намотанным на нее солидным веревочным концом, а шляпа — черная, широкополая. Когда Иордан поднялся, мне показалось, что рядом вырос гигант. Он был намного выше, чем я предполагал. Иордан еще раз внимательно взглянул на крохотную кость, которую я ему подарил, затем швырнул ее в огонь. Мы вышли на улицу. Его железная нога ударялась о тротуар и поскрипывала, словно жестяное ведро, несомое в руке. Иордан намеревался показать мне место, куда следовало притащить труп, а мне предстояло управиться между полуночью и рассветом.
Вскоре мы миновали городские окраины. Было темным-темно, дальше дорога пошла через росные поля. Было все так же холодно, но я этого уже не чувствовал. Иордан с его единственной здоровой ногой был так стремителен, что я, обливаясь потом, с трудом за ним поспевал. Во время ходьбы все тело его непрестанно колыхалось, однако он не производил впечатления человека слабого. Иордан скорее походил на могучую машину, мчавшуюся во весь опор и мощью своей заставлявшую вибрировать до самого основания все свое машинное отделение. Я трусил за ним, с трудом переводя дух. Он был так поглощен пением валлийского похоронного гимна, что за всю дорогу не сказал мне ни слова.
Проселочная дорога в конце концов привела нас к деревянным воротам. За ними виднелся фермерский дом, погруженный в темноту. Иордан перестал петь и крикнул — раз, другой. Ответа не последовало. Он снова запел. Затем крепко уперся в землю железной ногой и палкой, служившей ему опорой при ходьбе, а здоровой ногой изо всех сил пнул ворота. Они грохнулись оземь. Все так же торопливо начали пересекать двор фермы. Из темноты с лаем, угрожающе скаля белые зубы, выскочила огромная овчарка. При ее силе и свирепости она могла легко разорвать нас на куски. Однако Иордана это не остановило, я же предпочитал держаться за его спиной. Собака подскочила к нам, припала к земле и начала красться, изготавливаясь для прыжка. Затем грозно зарычала и стремительно кинулась на Иордана, стараясь вцепиться ему в горло. Однако Иордан оказался проворнее: изловчившись. он с размаху ударил собаку палкой по голове. Удар был нанесен двумя руками. Собака рухнула на мелкую гальку, устилавшую двор фермы, и издала звук, походивший на вздох облегчения. Больше она не шевельнулась. Здоровой ногой Иордан встал на тело собаки и принялся раз за разом ударять ее палкой по голове. Он не успокоился до тех пор, пока нс вылезли собачьи мозги; все это делалось под громкое пение похоронного гимна. Я покрылся холодным потом. Наконец с собакой было покончено, Иордан вытер палку о траву у изгороди и с пением направился дальше через двор.
Показался большой дом с освещенными окнами.
— Запомни этот дом,— сказал Иордан.— Труп принесешь к черному ходу, с обратной стороны. Доброй ночи.
И он ушел в темноту, гигант в широкополой шляпе. Я вытер пот со лба. Иордан растворился в ночи, но я все еще слышал, как он распевает гимн и как поскрипывает его железная нога. Гимн был неторопливый и печальный, однако он не вселял в меня страха: казалось, во мне оборвалась жизнь.
На обратном пути я столкнул убитую собаку в канаву.
Дэнни никогда не позволял себе роскошь оставаться без работы. Поднимаясь по лестнице нашей ночлежки, я неожиданно встретился с ним взглядом: Дэнни наблюдал за мной сквозь решетку лестничных перил. От нечего делать он практиковался в стойке на руках. Мне пришлось немало потрудиться, уговаривая его сыграть роль трупа. От него требовалась самая малость — притвориться мертвым, а уж я вместе с чернокожим парнем, жившим этажом ниже, как-нибудь дотащу его до докторского дома. После того как мы получим деньги и все в доме уснут, он сможет улизнуть через окно нижнего этажа. Мы будем поджидать его поблизости. А на рассвете покинем город и — ищи ветра в поле! Дело верное. Осечки быть не может. В конце концов Дэнни согласился.
