Пэлем Вудхауз - Том 1. Дживс и Вустер

— Сделай милость.

— Благодарю, — сказал он, набивая портсигар. — Мы с Эмералд Стокер собираемся пойти погулять.

— Что-что?!

— Или покататься на лодке. Как она захочет.

— Но, Гасси…

— Да, пока не забыл. Тебя хочет видеть Пинкер. Сказал, что должен сообщить тебе нечто важное.

— Сейчас не до него. Тебе не следует гулять с Эмералд.

— Это еще почему?

— Но…

— Извини, у меня нет времени. Не хочу заставлять ее ждать. Пока.

Он ушел, а я погрузился в размышления, которые приятными не назовешь. Думаю, теперь уже ни у кого не осталось сомнений, что мое будущее целиком зависит от Огастуса Финк-Ноттла, от того, сумеет ли он удержаться на верном пути и не запятнать своей репутации. И я не мог не понимать, что, прогуливаясь с Эмералд Стокер, он решительно сворачивает с верного пути и марает свою репутацию. Во всяком случае, именно так должна воспринять его поступок такая чувствительная девица, как Мадлен Бассет, тем более он уже достаточно раздражил ее своими кощунственными замечаниями насчет закатов и Благословенных Дев. Не будет преувеличением сказать, что когда Дживс вернулся, неся виски с содовой, меня всего било мелкой дрожью.

Мне хотелось все ему рассказать, но, как я уже говорил, есть темы, которые мы не обсуждаем, поэтому я осушил утешительную чашу и сообщил Дживсу, что у меня был с визитом Гасси.

— Сказал, что Раззява Пинкер зачем-то хочет меня видеть.

— Вероятно, мистер Пинкер желает рассказать об инциденте с сэром Уоткином и крутым яйцом, сэр.

— Неужели это Раззява запустил в него яйцо?

— Нет, сэр, полагают, что злоумышленник — юнец, лет десяти-одиннадцати. Однако необдуманный поступок этого юного воспитанника школы повлек за собой весьма печальные последствия. Он заставил сэра Уоткина усомниться, разумно ли доверить приход викарию, который оказался неспособен обеспечить порядок на школьном празднике. Мисс Бинг, сообщившая мне об этом, казалась очень огорченной. Она полагала — я цитирую ее выражение, — что дело в шляпе, и теперь, естественно, крайне обеспокоена.

Я осушил стакан и мрачно закурил сигарету. Если «Тотли-Тауэрс» поставил себе целью сделать из меня пессимиста, то он вполне в этом преуспел.

— Над этим домом тяготеет проклятье, Дживс. Куда ни кинь взгляд, везде увядшие мечты и разбитые надежды. Вероятно, тут что-то такое в воздухе. Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше. А что если нам…

Я хотел сказать «улизнуть прямо сейчас», но тут дверь распахнулась, в комнату ворвался Спод, и слова замерли у меня на губах, а брови одна за другой полезли наверх. Меня возмущала эта его привычка выскакивать, как черт из табакерки, в самый неожиданный момент, жаль, что я ничего не успел придумать, не то бы непременно отпустил какую-нибудь колкость. А так пришлось как ни в чем не бывало сказать тоном учтивого хозяина:

— А, Спод, заходите, берите парочку стульев, присаживайтесь!

Я собирался сообщить ему также, что Вустеры держат открытый дом, но он меня нахально перебил, как это принято у человекообразных невеж. Может быть, за Родериком Сподом и водятся какие-то достоинства, хотя мне лично никогда не удавалось их обнаружить, но даже самый горячий его почитатель затруднился бы назвать его любезным.

— Финк-Ноттла видели? — спросил он.

Мне не понравился его тон, и вид его мне тоже не понравился. Губы подергиваются, глаза мечут молнии. Ежу ясно, что, разыскивая Гасси, он руководствовался отнюдь не дружеским расположением, поэтому я немного подретушировал правду, как сделал бы на моем месте любой благоразумный человек.

— К сожалению, нет. Я только что вернулся из Вустершира, от дяди. Неотложные семейные дела потребовали моего присутствия, и я не был на школьном празднике, как это ни прискорбно. Невосполнимая потеря! Дживс, вы не видели Гасси?

Дживс не отвечал, возможно, потому что его здесь не было. Когда господин принимает важных гостей, он обычно незаметно исчезает. Просто испаряется, и все.

— У вас важное дело к Финк-Ноттлу?

— Хочу свернуть ему шею.

Брови у меня, вернувшиеся было в нормальную позицию, снова полезли кверху, и, если не ошибаюсь, я еще и губы поджал.

— Но, послушайте, Спод! Вам не кажется, что это уж слишком? Недавно вы вынашивали идею свернуть шею мне. Думаю, вам стоило бы последить за собой в смысле мании сворачивания шей и подвергнуть строгой проверке свои побуждения, пока они не взяли над вами власть. Видимо, вы уверены, что можете их побороть, но разве не существует опасности привыкания? Почему вы хотите свернуть Гасси шею?

В ответ он только заскрежетал зубами, во всяком случае, мне послышалось, что скрежет был зубовный. Потом, понизив голос, хотя никто не мог нас слышать, сказал:

— Вустер, я могу говорить с вами откровенно, потому что вы тоже ее любите.

— А? Кто? — спросил я. Наверное, следовало сказать «Кого?», но я как-то не сообразил.

— Разумеется, Мадлен.

— Мадлен?

— Я вам уже говорил, я всегда ее любил, и мне дорого ее счастье. Оно для меня все. Чтобы доставить ей минутное удовольствие, я готов разрезать себя на кусочки.

Сказать честно, в суть я пока не врубился, но не успел я задать уточняющий вопрос, правда ли, что девушкам доставляет удовольствие, когда человек режет себя на кусочки, он снова заговорил.

— Когда она обручилась с этим типом, с Финк-Ноттлом, я пережил страшный шок, но я смирился, так как думал, что она будет счастлива с ним. Сраженный насмерть, я хранил молчание.

— Редкостное благородство.

— Не проронил ни слова, чтобы она не заподозрила, что я чувствую.

— Высший класс!

— Мне было достаточно того, что она счастлива. Ничто больше не имело значения. Но когда оказалось, что Финк-Ноттл грязный развратник…

— Кто? Гасси?! — сказал я, не веря своим ушам. — Уж кто-кто, только не он. Он невинен, как новорожденный агнец, даже еще невиннее, я думаю. С чего вы взяли, что Гасси грязный развратник?

— С того, что десять минут назад я видел, как он целуется с поварихой, — проговорил Спод сквозь зубы, заскрежетал ими — на этот раз я хорошо расслышал скрежет, — и выскочил из комнаты.

Не могу сказать, долго ли я оставался недвижим, как кукла чревовещателя, чей чревовещатель ушел в трактир пропустить стаканчик. Вероятно, не слишком долго, ибо когда жизнь вернулась в моё онемевшее тело и я устремился в открытое пространство, чтобы найти Гасси и предупредить его, что к нему приближается тайфун, Спод еще находился в пределах видимости. Он двигался на северо-северо-восток, поэтому, не желая с ним общаться, пока он пребывает в таком, мягко говоря, нерадужном расположении духа, я дунул на юго-юго-запад и скоро обнаружил, что поступил весьма проницательно, проложив свой курс именно в этом направлении. Передо мной тянулась тисовая, а, может, рододендроновая или какая-то еще аллея, и влетев в нее, я увидел Гасси. Он стоял вроде как в трансе, вместо того, чтобы удирать со всех ног, подобно кролику, и эта его непроходимая тупость так меня разозлила, что я заорал «Эй!» изо всей мочи.

Он обернулся, и подбежав к нему, я заметил, что он выглядит даже еще лучше, чем когда я видел его в последний раз. Глаза за стеклами очков в роговой оправе блестели, на губах играла улыбка. Он был похож на рыбу, которая только что узнала, что ее богатый австралийский дядюшка испустил дух и оставил ей кучу денег.

— Ах, Берти, — сказал он, — мы решили, что лучше погулять, чем кататься на лодке. Мы подумали, что на воде, наверное, будет немного свежо. Берти, какой прекрасный вечер, правда?

Тут я не мог с ним согласиться.

— По-твоему, прекрасный? Ну уж это едва ли. Он удивился.

— Чем же он тебе не нравится?

— Сейчас объясню, чем. Что это такое я слышал о тебе и Эмералд Стокер? Ты ее целовал?

Физиономия у Гасси стала еще благостней, и он, к моему негодованию, расплылся в самодовольной ухмылке.

— Да, Берти, целовал и буду целовать, пусть даже ценою жизни. Берти, какая это девушка! Добрая, милая. По-моему, она идеал женственности, такую в наше время днем с огнем не сыщешь. Когда я к тебе забежал, у меня не было времени рассказать, что случилось на школьном празднике.

— Дживс мне говорил. Тебя укусил Бартоломью.

— Да, правда. Эта скотина прокусила мне ногу до кости. И знаешь, что сделала Эмералд Стокер? Она ворковала надо мной, как любящая мать, но этого мало, она промыла и перевязала мою покалеченную ногу. Она милосердный ангел, вторая Флоренс Найтингейл.[28] После того, как она перевязала мне рану, я ее поцеловал.

— Послушай, ты не должен был этого делать.

Он снова выказал все признаки удивления и сообщил мне, что, поцеловав Эмералд Стокер, поступил совершенно правильно.

— Но ты помолвлен с Мадлен.

Говоря это, я надеялся, что его совесть заработает на полную катушку, но, видно, механизм дал сбой, потому что Гасси остался холоден и равнодушен — ни дать ни взять мороженый палтус,